— А что это они в вашем баре курят? — ехидно спрашиваю я бармена. — Теперь во Франции, как в Америке — курить повсюду запрещено…

 — Так они же у себя дома! — было мне ответом.

Поселиться в Ориоле может всякий, кто служил в Иностранном легионе. Для этого нужно лишь представить свою служебную характеристику, которую каждый легионер получает перед увольнением. Паспорт. Если у ветерана-иностранца нет вида на жительство во Франции, то без лишних проволочек его сделают тут же, на месте. И еще нужно платить 650 евро в месяц, но жить за эти деньги на всем готовом. Самостоятельно передвигаться. И быть холостяком. Или считать себя таковым и жить одному…

В этом «доме» не работают, а просто доживают в приятной и привычной компании близких по духу людей. Среди тех, кому всегда можно сказать: «А помнишь?»

Не стоит думать, что здесь нашли свое последнее пристанище только те, кому не повезло в «гражданской» жизни: брошенные всеми старики. Сюда уезжают не только вдовцы и одинокие, есть и те, кто предпочитает обществу детей, жен и внуков жизнь среди тех, с кем прошла юность. Живет здесь и некогда модный продюсер. Светское общество Ривьеры, яхту и виллу на Лазурном Берегу он в конечном счете сменил на прокуренный бар Дома легионера.

Умирать старые легионеры тоже предпочитают здесь. Недавно ушел из жизни один старик. У него был рак в последней стадии. Его хотели положить в больницу. Он отказался. Сказал, что хочет умереть среди своих. Начальник приюта, тоже старик — полковник в отставке, держал его руку в своей до последнего вздоха умирающего товарища.

Что же делать старому солдату, который болен, всеми покинут, но у него нет 650 евро в месяц на комфортную старость среди братьев по оружию в Доме легионера? А таких одиноких и полусумасшедших стариков много в сытой и веселой с виду Франции. Они никому не нужны, и если не найдется среди соседей человечных людей, то о его смерти узнают только тогда, когда из-под двери просочится запах разложения.

До разгрома в Индокитае судьба покинувших легион по выслуге лет, по ранению или болезни снова перестала волновать французов. К тому времени уже успешно работал Дом легионера… Но каждая новая война во спасение разваливающейся империи приносила не только длинные списки убитых, но и живых, хотя и израненных свидетелей надвигающегося краха. Примерно с тем же столкнулись американцы во Вьетнаме, когда молодые люди в инвалидных колясках раздражали Белый дом: их увечность и возмущение были не просто укором бессмысленной войне, а платой за глупую веру в миссионерскую роль своей родины. Рядовым легионерам было еще хуже: у них не было ни дома, ни семьи, а их единственной родиной оставался легион. Им больше негде жить так, чтобы не чувствовать себя никому не нужными. Изгоями в стране, за которую они воевали. Вместить их Дом легионера уже не мог, да и не все были способны платить за свое содержание.

«Ты не бросаешь своих никогда: ни в бою, ни в жизни», — гласит пункт в «Кодексе чести» легионера. К чести командования легиона и Министерства по делам войны, об этом помнили. Своих не бросили в мирной жизни: в пятидесятые годы легион купил землю в живописной долине на фоне гор в Полубье, что в 30 километрах от Обаня. И вот, наконец, в 1953 году у подножия горного хребта Сен-Виктуар в Провансе Министерство по делам войны приобретает участок земли с фермой и передает его в пользование Иностранному легиону.

Но речь не шла только о том, чтобы куда-нибудь определить инвалидов и надолго забыть о них, как это случалось с инвалидами Великой Отечественной, когда их свезли на Валаам, в монастырь, предоставив самим себе и водке. Легионеры строили дом для тех, кто уже никогда не сможет вернуться к себе на родину по политическим причинам: сбежавшие из социалистического лагеря венгры, чехи, поляки и немцы из ГДР вряд ли могли рассчитывать на радушный прием у себя дома. Так же как и бывшие пленные русские и нацисты, служившие в СС.

Полубье — место необычное, еще во времена римского владычества здесь располагалась вилла и велось большое хозяйство. С помощью акведука, остатки которого сохранились до нашего времени, вода для орошения виноградников и полей доставлялась с гор. В Средние века на месте римской виллы стоял большой деревенский дом с обширным хозяйством. В его подвалах хранились бочки с вином — поэтому в конце XIX века именно здесь построили по моде той эпохи трехэтажный дом из песчаника с двумя башенками — «шато» в миниатюре.

Сегодня в нем разместился Музей униформы — филиал Музея истории Иностранного легиона. Здесь на двух первых этажах собраны форма, вооружение и снаряжение легионеров за все годы существования легиона. Удивительно, но экспонаты не извлечены из запасников, в прошлом — это частная коллекция. Один энтузиаст, отнюдь не легионер, начал собирать все, что связано с обмундированием легионеров, еще в 1960-е годы. А затем передал дело всей жизни в дар легиону. И ничего не попросил взамен.

В музее всего один смотритель — тоже легионер-ветеран. Он не станет следить за вами, пока вы будете переходить от одной витрины к другой, рассматривая кепи времен Крымской войны или тропический шлем кампании в Судане. Умиляться искусной гравировке на офицерской фляжке, сделанной в подарок любимому командиру кем-то из солдат по просьбе всей роты. Удивляться грубым окопным поделкам легионеров Великой войны — за такими теперь гоняются коллекционеры и антиквары.

Прогулка по этому музею не только погружение в европейскую историю последних двух столетий, но и путешествие вокруг света: длинный сахарский шарф кочевника шеш соседствует с соломенной шляпой времен мексиканской авантюры, а дополняют картину норвежские снегоступы. Все эти вещи когда-то носили легионеры.

Страсть к коллекционированию, то есть к сохранению бытовых предметов — свидетелей прошлых будней своего народа, — это первый признак культуры нации. В этом смысле англичане впереди планеты всей. Потеряв свою империю, они сохраняют материальные свидетельства ушедших поколений, которые дают импульс новым. Французам в этом смысле повезло меньше — они, также как и мы, однажды совершили революцию и быстро избавились от собственного прошлого, но опомнились гораздо раньше нас. В обстановке знаменитых замков Луары вряд ли вы найдете сегодня хотя бы один предмет, действительно принадлежавший их бывшим хозяевам. Все было растащено или сожжено восставшим народом. Судьба французских «шато» в точности отразилась в разорении русских «дворянских гнезд» спустя сотню лет с небольшим… Увы, чужие революции никого не учат.

А вот современные добровольные эмигранты, которых никак нельзя сравнивать с беженцами из «красной России», такие же, как и русские нувориши: люди, сознательно лишившие себя прошлого. Они не пожелали взять в свою новую квартиру ничего из того, что было сделано поколениями их предков. Оттого и стены — белые. Каждый предмет на ней — состояние. Но все это не имеет к ним никакого отношения. Только к их деньгам…

Сегодняшние русские во Франции вынуждены приспосабливаться к другой стране, которую они теперь считают своей, хотя она таковой никогда для них не станет, как бы они ни старались. «Первая волна» эмиграции вывезла с собой кусочек России во Францию, все последующие оставляли ее за порогом новой Родины.

Легионерам проще. Они не эмигранты, а солдаты. Их родина — легион. А значит, его история — это их личное прошлое. Здесь говорят так; «Ubi Legio, ubi Patria», то есть «где Легион, там и Родина».

Легионерам теперь принадлежат 13 гектаров виноградников, оливковые рощи, поля, засеянные ячменем и пшеницей, плантации чеснока. Вокруг растут вековые дубы и сосны.

Есть и ферма: от прошлых хозяев в распоряжении бывших солдат остаются бараны, свиньи, куры, фазаны. А на своей пасеке — мед. Общая площадь владения — 220 гектаров.

Первым начальником Дома инвалидов стал командир батальона Рош. Свою миссию он выразил словами: «В первую очередь — это бой, потом — работа, а затем — братство и товарищество».