Однако дальше выходило, что про него. При содействии Чумпина раскрылась и остальная часть печальной тайны. Вот что рассказывали ему манси.

В лесу, далеко отсюда, охотник-манси наткнулся на следы человека. Увидел большие кучи земли, выброшенной из ямы или колодца, русской работы кожаную сумку, у ручья неподалеку — размытые куски дерна и в траве прижатый камнями красный платок. А на платке пригоршня сорни-ракт — песошного золота.

В сумку охотник не заглянул, к золоту тоже не прикоснулся. Яма стояла с обрушенными краями и с водой в глубине. Охотник ушел и разнес весть, что русский ойка хотел похитить из земли золотые камни, но лесной дух Менкв, подкараулив, когда русский спустился в подземный ход, обвалил на него стены.

— Он!.. Его платок! — со вздохом сказал Походяшин.

— Всё-таки добился Андрей Трифоныч: нашел золото! — прибавил Егор, отворачиваясь, скрывая слезы.

— Без крепленья, видно, шурф проходил, порода и села.

— Такой старый горщик, — как он мог не закрепить глубокий шурф?!

— Должно быть, когда золото явилось, забыл про осторожность, заспешил…

Приехавшие манси не видели не только находки, но и охотника, — всё рассказывали с чужих слов, с присущей лесным людям обстоятельностью. Не могли они только указать места, где произошло событие, а верней — не хотели и из суеверного страха твердили: далеко, очень далеко!

Всё равно сомневаться в гибели Андрея Дробинина — не приходилось.

Когда сборы были почти кончены, Походяшину пришла в голову мысль: захватить с собой в Верхотурье Лизу. Она ему очень понравилась еще в прошлый приезд, — должно быть, потому, что простодушная, беспамятная Лиза была совсем не похожа на самого Походяшина с его пронзительным умом и необыкновенной памятью.

— Она теперь вдовой осталась, — рассуждал Походяшин, советуясь с Егором. — Чем ей по лесам скитаться, пускай живет с моей Акулиной в верхотурском доме. Мне не труд сироту призреть. А с земской полицией я улажу, цена ей известная.

На Егора доводы Походяшина подействовали. Он еще подумал, что ведь и Кузю тем избавят от нелегких забот. А уж что Лизе так будет лучше, — об этом спору нет. Кузя не промолвил ни слова. Стоял, как каменный. Раз Лизе будет лучше… он ли не желал всегда Лизе добра?

Но Лиза, узнав, что Походяшин забирает ее с собой, бросилась к Кузе, вцепилась в него обеими руками и жалобно просила не отдавать ее. Этого для Кузи было предостаточно. Он сказал: «Не отдам!» — да так сказал, что разговор об отъезде Лизы сразу кончился.

Олени рванули с места, нарты заскользили, оставляя двойной след в высокой траве. Егор, примащиваясь на нартах, не успел оглянуться на избушку, на покидаемых — может, навсегда — друзей, и их уже заслонили каменные утесы.

Упряжки летели по кручам над Ваграном, потом свернули в темный лес, где нарты кидало от колодины к колодине, и вдруг вырвались на солнечный свет, на большое моховое болото.

Вдали возвышалась громада Денежкина Камня, а ближе из лесистых, горных гряд вставала другая гора, безыменная, сплошь покрытая лиственничником в яркой осенней раскраске.

— Гляди! — крикнул сзади Походяшин. — Золотая!

Такими и остались навсегда в памяти Егора эти места: солнечный простор, стремительный бег оленей, а впереди — большая гора праздничного золотистого цвета. И еще — щемящий душу переклик журавлиных стай в высоте.

При мундире полагается парик.

Когда Егора Сунгурова восстановили в штате и в звании унтер-шихтмейстера, он сшил горную форму зеленого сукна и заказал у городского цирюльника парик.

И кто ее выдумал, эту тяжелую и жаркую нашлепку из чужих волос? Так казалось Егору первые недели. Ничего, привык. Вот уже три года он живет в Мельковке, служит в Главном заводов правлении и ежедневно ходит в крепость. Походяшин добросовестно выполнил свои обещания. Иногда Егору кажется, что он и не отлучался из родных мест. Начальство всё прежнее: Угримов, советник Клеопин и два асессора — Юдин и Порошин. Прежние канцеляристы сидят в конторах за старыми столами. И тот же запах чернил в палатах, и те же разговоры. Только портрет царицы в Конторе горных дел обновился: вместо Анны с 1742 года висит Елизавета — круглолицая, пригожая женщина. Она как будто была старше семь лет назад, когда Егор видел ее в Петергофе.

Обязанности по службе у Сунгурова тоже прежние: помогает Юдину по горной и рудной части. Его дело — ездить по заводам и осматривать рудники, правильно ли разрабатываются, те ли руды идут в плавку, — посылать образцы в лабораторию для проб, проверять заявки на новые рудные места от рудоискателей и от частных заводчиков.

Работы у Егора много, но и учится он с усердием: дорвался до книг. В крепости Егор обнаружил настоящий клад — татищевскую библиотеку. Уезжая с Урала, Татищев пожертвовал больше тысячи томов екатеринбургской школе, но книги до школы еще не дошли и хранились в Правлении заводов. Егор узнал об этом от Кирьяка Кондратовича, у которого учится латыни. Старшему канцеляристу Лодыгину было лень менять Егору книги чуть не каждый день, и он просто отдал ему ключ от комнаты, сказав, что книгами по записке асессора Порошина пользуются еще два механических ученика — Ползунов и Костромин.

С семнадцатилетним Иваном Ползуновым, жившим в Верх-Исетском заводе у механика Бахарева, Егор сдружился — это был такой же глотатель книг, как и сам Егор.

Были у Егора еще и домашние заботы. Он их сам себе устроил: с большой коровой. Дело было так. По приезде домой Егор придумывал, какой бы подарок сделать матери, чтобы осталась довольна. С детства ему запомнилось, что благополучие и сытость в семье связаны с коровой; и наоборот: все тяжелые дни приходились на то время, когда в стойле у них не мычала корова. Приехал и первым делом спросил: держит ли Маремьяна корову? Оказалось, держит; Так как Егор ничего больше выдумать не мог, то он решил заменить корову другой, лучшей.

— Я тебе, мама, достану такую — будет самая большая в стаде и всех красивей!

Маремьяна, осчастливленная неожиданным приездом сына, ходила как в радостном хмелю и соглашалась со всем, что ни скажет ее Егорушка. Согласилась сразу и на покупку новой коровы.

Егор искал долго, со рвением. Ходил сначала на базары в город по средам и субботам, хорошей там не попадалось: то ростом малы, то стары. «Хорошую разве поведут продавать? — решил Егор. Надо по знакомству найти, нетеля». Не просто оказалось сыскать и по знакомству. Даже в поповских и офицерских семьях держали коров-сибирячек: невзрачных и маломолочных. Рослые породистые коровы были редкостью, они велись, говорят, в Шарташе у староверов, а туда племя попало из Тагила от демидовских приказчиков. Егору загорелось достать непременно шарташскую. Съездил в Шарташ, благо деревня под боком, — верно, хороши коровы, но не продажные.

Наконец дождался случая. В Конторе горных дел разговорился с шарташским кержаком, принесшим «струганчики»[82] для оценки. Кержак пообещал уступить молодую корову-нетеля, но если сестра нынче осенью не пойдет замуж, если свояченица отступится и если Егор даст подходящую цену.

Егор побывал у кержака, смотрел корову и мать коровы, пробовал молоко, сам уговаривал свояченицу. За ценой не постоял. Кстати, привез из Шарташа десяток кустов малины. Кроме коров, шарташцы славились садовой малиной и огородными овощами. Осенью привез домой корову — ростом с лосиху, черно-белой шерсти, красавицу видом.

В мельковском стаде Маремьянина корова стала первой, все хозяйки завидовали. Однако скоро обнаружилось, что старухе Маремьяне тяжело ходить за Пеструхой: одного пойла сколько надо выносить, а сена она съедала вдвое против Буренки; да и молока стало некуда девать — больше половины хозяйка ставила на творог. Это с первотела, — а что будет дальше? Конечно, сыну Маремьяна ничего такого не говорила и продолжала нахваливать новокупку.