Между тем повозка тащилась по петергофской дороге, разбрызгивая жидкую грязь. Рытвины встречались поминутно, Егора то и дело кидало на грязные ботфорты конвоиров. Он цеплялся руками за скамейку, а колени подкорчил к самому подбородку.

На одном особенно глубоком нырке пальцы Егора сорвались, его подкинуло вверх, и, чтобы не упасть на полицейских, он уперся ладонями в задок повозки за их головами. В тот же миг кулак полицейского отбросил его назад ударом в грудь. Второй удар обрушился на лицо Егора. От боли парень свалился ничком.

— А и верно, надо было остаться ночевать в Петергофе, — прогудел старший и зевнул.

Удары и тупое равнодушие, с каким они были нанесены, оглушили Егора. Некоторое время он ничего не соображал. Потом дикая злоба потрясла его и осветила мысль: «Вот она какая, царская милость!»

Справедливости вздумал искать… У кого, дурень? Волк с переломленной лапой и несчастный плавильщик Василий вспомнились рядом.

Пять часов пробиралась, повозка впотьмах по грязной дороге в столицу. Пять часов размышлял Егор о своей судьбе. Со дна полицейской повозки, под тяжелым ботфортом, который не раз ставил на него дремавший конвоир, многие давно знакомые случаи показались Егору новыми, а иное — первый раз пришло в голову.

Разве из-за денег искал он золото, ехал сюда, царицы добивался? Нет, не о богатстве он мечтал! Горько было сознавать, что рухнули самые заветные надежды. Мать, Дробинин, Кузя, Лиза — все обманутся в нем, не удастся им помочь. Как ведь просил Андрей Трифоныч о Лизе позаботиться!.. Мать ждет его не дождется…

Попробовать бы бежать… Глупо отдавать себя на пытки. Перед кем правду отстаивать? Очень им нужна правда! А может, еще есть надежда обелиться на розыске? Последняя надежда… Или бежать, пока не поздно?

Повозку сильно качнуло. Кучер с облучка во всю глотку понукал лошадей. Лошади дернули, потащили в гору, но тотчас же повозка скатилась назад и стала.

Крики и кнут не помогали. Кучер соскочил в грязь, ходил кругом повозки, пробовал подтолкнуть колеса. Полицейские сидели сперва безучастно, потом соскучились и стали давать советы:

— Слегой под заднюю ось надо нажать. Есть у тебя слега, Оскар?

— Дай вздохнуть коням.

— Бей обоих враз!

Ничто не действовало.

— Там что за огоньки?

— Калинкина деревня.

— Чорт! Далеко еще до города. Оскар; беги гони мужиков на помогу! Не сидеть же тут до рассвета.

— Вожжи подержите.

Кучер нырнул во тьму. Один из полицейских завозился, доставая из-под сиденья звенящую цепь.

— Чего ты?

— Надо железа надеть на этого.

— Без клепки держаться не будут.

— Веревкой, что ль?

— Конечно. Что в темноте возиться!

Туго перетянули Егору руки за спиной. Конец веревки полицейский сунул под свое сиденье. «Продумал, прособирался бежать, Егорша? Эх ты! Теперь не вырвешься!»

Оскар вернулся с мужиками. Послышалось: «Дернем! Подернем!..» Отдохнувшие лошади с помощью людей выволокли повозку из ямы. Поехали дальше.

Бревна моста загрохотали под колесами.

— Фонтанка?

— Фонтанка. Калинкин мост.

— Еще час проедем до города. И когда успели так дорогу разъездить? Одни ямы.

— Всё лето, как стол, гладкая была.

Егора мотало беспощадно — держаться было нечем. Скорее бы доехать, всё равно уж… Это ли не пытка? Избитые бока, до сих пор не остывшее после удара лицо, а хуже всего — неизвестность… Ой, вот качнуло! Под полог залетела дорожная жижа, залепила глаза, за шиворот течет… Будьте вы прокляты, мучители, с Бироном со своим и с царицей!

Чаще раздавалось под колесами дробное тарахтенье бревенчатых настилов. Тогда толчки мельчали, кучер погонял лошадей, и повозка двигалась быстрее, пока не вваливалась в яму меж бревнами…

Свет факела. Голос спрашивает:

— Кто едет?

— В Канцелярию тайных розыскных дел, — внушительно отвечает старший полицейский.

Свет исчезает, скрипит отодвигаемая рогатка. Городская застава, значит. В столицу приехали. Вокруг та же тьма, те же рытвины на дороге. Полицейские покрикивают на кучера, кучер хлещет лошадей.

— А ну, давай, давай!.

— Через Кривушу не езди — мост худой.

С деревянного настила свернули на каменную булыжную мостовую, проехали немного — и вдруг повозка накренилась на правый бок. Толчок, другой, испуганный крик — и всё повалилось, куда-то вниз. Егор вылетел на мокрую траву, прокатился по ней грудью. Тьма — плеча своего не разглядеть. Зеленым светом горит гнилушка недалеко от глаз. Сзади фыркают и бьются о землю лошади. Человеческие голоса — негромкие, перепуганные. Бока, поди, ощупывают.

Егор встал на колени. Подергал руки за спиной «Крепко стянул, язви его!»

— Арестованный!.

Крик — в двух шагах. Егор быстро поднялся на ноги и отбежал в сторону.

— Поди сюда, арестованный!

Как бы не так!.. Много раз везло Егору, но такой удачи он еще не знавал. И самому отдаться в их руки? Да если всего на один час вернулась к нему свобода, он и часа не отдаст им. О, как ценил теперь Егор свободу!

Ушибаясь о стволы деревьев, продираясь сквозь мокрые кусты, нащупывая ногами кочки, уходил всё дальше от поваленной повозки и от криков двух полицейских. Откуда лес посреди города?

Утро заклубилось туманом. Егор, как мышь в мышеловке, кружил по незнакомому городу. От веревки он избавился, перетерев ее о камень. Одежду, сколько мог, отчистил и разгладил. Туман помогал ему скрываться, но мешал запомнить улицы и направления.

Думал, что столица — это вроде Екатеринбургской крепости, но побольше. Оказывается, совсем не похожа. Крепостных стен нет. Улица идет, идет и вдруг упирается в лес. А лес тут болотный, долго по такому не находишь. Егор было обрадовался, попав в дикий ельник, но скоро выбился из сил среди мокрых мхов и валежника. Повернул назад — пропадешь зря в этом лесу. Уходить надо по дороге или хоть вдоль дороги. И лучше не торопиться: на выездах караулы, в такой ранний час как раз схватят. Дождаться дня и по народу посмотреть, как пропускают. Притом, если выйдешь не в ту сторону, назад опять через город итти, — это три караула вместо одного. Кругом город никак не обойти: с одной стороны река, с других — чортовы болота.

Рано просыпается народ в Петербурге. По улицам шли разносчики с корзинами — у кого на голове, у кого за спиной, работный люд с пилами, топорами, матросы, торговки, сбитенщики, дворовые. Люди появлялись из тумана, сталкивались на узких мостках, исчезали в молочной сырости. По середине улиц ехали подводы; их видно было как через мутную слюду. Выскочит голова лошади с дугой, а туловища и телеги нет. Воз ящиков плывет сам по себе, без коня и без колёс, из ящиков слышится кукареканье молодых петушков.

Егор продрог, старался согреться скорой ходьбой. Мимо ряда красивых высоких домов вышел к реке. Догадался: Нева! С караваном зверей Егор недавно проплыл по Неве из Ладожского канала в Петергоф. Их барка простояла с вечера до утра у Адмиралтейства, но в городе тогда Егор не побывал.

Где золоченая игла Адмиралтейства? Даже ее не видно в тумане. А Нева широка без краю, потому что того берега нет. Из тумана торчат верхушки мачт и реи с подвязанными парусами. Корабль разгружается у набережной; бочки со стуком катятся по мосткам.

Церковный благовест донесся издалека. Егор сообразил: вот где можно согреться. Ранняя обедня сейчас. И, стуча зубами, отправился разыскивать церковь. Прямо на звон выйти не удалось — длинный забор на пути, его обошел — попал в болото с пнями и кочками, а звон вдруг утих. Долго кружил наугад, пока не увидел вход в церковь. Вошел — народу немного, скупо горят желтые огоньки перед иконами. Дьякон возглашает: «Еще молимся… Еще молимся…» Егор стал у стенки и сейчас же задремал.

Когда очнулся, дьякон опять кричал: «Еще молимся». Неужели на одну минутку уснул? Но в окнах посветлело, и вокруг стояли люди, которых раньше не было. Ноги отогрелись, вот славно. Оглянулся — и увидел… полицейского.