Леша вышел из подъезда. Я дал ему деньги. Мы пошли каждый своей дорогой. И ничего страшного не произошло.

На следующий день я позвонил Тане и попросил, чтобы она меня поздравила.

— С чем? Ах, да, Христос воскресе.

— Он-то, может, и воскресе, а вот я — точно дурак. Поздравь меня с открытием.

— Почему дурак?

— В кои веки я решил последовать совету питаться правильно. Закупился, понимаешь, накануне всевозможными овощами, потратил на них в общей сложности рублей триста, принес домой. Но ведь я холостяк со своими отработанными до автоматизма холостяцкими привычками. Чем у нас живут одинокие мужчины? Правильно — разными полуфабрикатами, место которым в морозилке. Вот я и выгрузил по привычке все содержимое пакета в морозилку. А теперь этими помидорами можно в бильярд играть. Они уже начинают таять и превращаются в нечто медузообразное. Придется выкинуть…

— Кирилл, мне мама передала твой вчерашний подарок, — оборвала мой конферанс Таня. — Она была в шоке, да и я, признаться, тоже.

Я рассказал ей про приключения, сопутствовавшие доставке.

— Нет, это, конечно, очень оригинально, но ты как-то все слишком близко к сердцу принимаешь. Ну зачем ты приехал? Зачем так все усложнять? Хм, бутылка с водой… Это ты типа… Как ты там написал: «чтобы научиться смотреть в суть»?

Я молчал.

— Кирилл, зачем так заморачиваться по пустякам? Вот же любишь во всем искать причину для размышлений… Ты, верно, книжек перечитал.

Я молчал и думал, что водку надо было выхлестать самому. По случаю великого. христианского праздника воскрешения. В честь самоотверженного человека, который не побоялся вернуться из загробного мира в это… в это…

— А те ребята, которые не согласились тебе помочь, поступили правильно, — продолжала она. — Время у нас такое, понимаешь? Не известно, на кого нарвешься и что там в головах у людей творится. Тебе и это хочется оспорить?

— Нет. Мне это хочется изменить.

— A-а. Ну тогда флаг тебе в руки, барабан на шею, и вперед — менять весь мир. А я хочу жить обычной жизнью без излишних заморочек.

— Леша, который согласился тебе передать…

— Кстати, — перебила меня Таня. — А ты чего ему так мало заплатил? Парень поверил тебе, пошел с тобой неизвестно куда, а ты ему только и дал, что полтинник.

— Обязательно исправлю свою ошибку. Приеду, доплачу ему и скажу, чтобы не повторял моих глупостей, никогда не пугал мирных женщин странными преподношениями вроде меня. Танюха, задумайся! Я дал ему гораздо больше. Я дал ему знание, что распространенные страхи часто необоснованны, и людям надо доверять. Каждый человек — это целый мир, и я вчера этот отдельно взятый мир изменил — без флага в руках, без барабана на шее. Он больше не будет прежним, он уже шагнул дальше вас всех, изнывающих от ужаса перед всем незнакомым и неожиданным. В конце концов, парень как минимум честно заработал деньги.

— А, да что с тобой говорить? — вздохнула Таня Романова. — Я всегда знала, что ты очень странный.

— Если бы меня попросили просто передать подарок, неужели бы я человеку отказал? И неужели я только поэтому кажусь тебе странным?

— Ну, значит, ты у нас такой простой.

— Ты меня окончательно запутала. То утверждаешь, что со мной сложно, то вдруг я все-таки оказываюсь простым. Выбери что-нибудь одно.

— Э, ты меня подловить решил, что ли? — вспыхнула она. — Хватит парить, и так голова уже кругом идет.

— Ну что ж, тогда с легким паром, если хватит. Тань, я ведь, если смотреть на вещи трезво, не спорю, в конце концов… Ты со своим практическим, минимизирующим «запарки» мышлением обязательно возьмешь свое от этой жизни. На суетном, повседневном уровне одержишь победу. Но ведь это не все, что нам дано, — не все, пойми.

— Да, я практична, чего и тебе желаю. Незачем морочить себе и другим голову. Тебе что, заняться больше нечем? Ты вместо того, чтобы весь мир переделывать, лучше поменяй свое отношение к нему.

— Согласен, есть и такой путь. У каждой проблемы есть экстенсивное, а есть интенсивное решение…

— Хватит! Хватит, понял? Перестань выражаться своими книжными словечками! — оборвала она. — Кирилл, я искренне хочу дать тебе совет: не общайся с женщинами, как ты сейчас это делаешь. Ты только все портишь. Я устала тебе повторять: будь проще! Проще.

Книжные словечки… «А букварь что — не книга? — зашелся во мне родной демон воинствующей наивности. — И что теперь — не использовать написанные в нем слова, чтобы тебя не смущать?» Но… Знаете, есть минуты, когда озаряется путь длиной в года. Ты словно оказываешься внутри большого глобуса и разом видишь всю его поверхность изнутри. И тогда исчезают привычные расстояния, ты можешь дотянуться до диаметрально противоположных континентов: в правой руке Евразия, в левой — Южная Америка. Таня говорила, и какой-то очень важный кубик Рубика в моей голове щелкал плоскостями помимо моей воли, неумолимо приближаясь к цветовой упорядоченности граней, группируясь в некий четкий и простой набор вариантов. Я слушал ее, а со мной происходила интересная вещь, на которую я только недавно стал обращать внимание. Я будто бы физически чувствовал, как в меня неудержимыми, прочными корнями прорастает извне… мудрость — не мудрость? понимание — не понимание? безысходность — или что-то очень похожее на нее? Как истончается камень под частыми каплями воды, так и во мне что-то неизбежно пасовало перед натиском коллективного опыта людей, перед их навыками простой земной жизни. Это медленное отступление обратно на рубежи того, что в миру считается оптимальным, у меня началось давно, но я не хотел, я ненавидел себе в этом признаваться. Они — живущие правильно — имели неперекрываемое преимущество по сравнению со мной. Они обладали терпением и спокойно применяли его, чтобы затянуть обратно в свою трясину все, что рискнет над ней приподняться. Их терпение было встроено в сам стиль их бытия, оно обладало автономной самовосполняющейся энергией и не требовало дополнительной подпитки, потому что не обязательно расчищать путь перед массой, и так ползущей по пути наименьшего сопротивления. «Будь проще — и мы обязательно поладим», — звучало и звучит вокруг меня день ото дня. Тихо, вкрадчиво, методично… Ассоциация с кубиком Рубика извлекла из залежей памяти давнишнего школьного приятеля. Он, помнится, несколько дней мучился и не мог вернуть кубик в изначальное состояние шести строго распределенных цветов. И так вертел, и сяк, аж с лица спал от маеты… А потом придумал гениальный выход — просто посдирал с квадратиков цветные наклейки и переклеил их так, чтобы они были один к одному по цвету на каждой грани игрушки. Поучительно, согласитесь? Если тебя невозможно переделать, тебя можно, в крайнем случае, перекрасить. А если и этого не получится, тебя просто с раздражением забросят в чулан. Или поставят в красный угол под лампадку как символ неразрешимой, а потому неприкосновенно-мистической загадки. Чем пытаться тебя понять, мы лучше сделаем из тебя культ — и людям проще, и самому почетнее. Но непонятым что чулан, что красный угол— все тюрьма.

Не может быть и речи о том, что я выиграю эту битву на уровне обыкновенного, смиренного благополучия с моим нынешним отношением к вещам. Я уже ее проигрываю, теряя людей, которые не готовы слышать «книжные словечки» и не привыкли получать в дар воду в бутылке из-под водки, ибо это ввергает их и их мам в панику.

Напоследок я сказал, что она может воспользоваться моим новым знакомством и пойти покататься на коньках к дяде Саше.

— Нет уж, — отказалась Таня. — А то вдруг он еще подумает, что я та самая, ради которой вся эта история с водкой затевалась.

Дядю Сашу я, если честно, в суть своей задумки не посвящал. Он не знал, для кого и зачем я готовлю весь этот театральный реквизит. Но он, конечно же, сразу восстановит ход событий по одному таниному виду, как только она к нему заявится. Милая моя, когда ты поймешь мой поступок, когда до тебя дойдет, что в таких спонтанных несуразностях и проявляется Жизнь, будет невозвратно поздно. Так поздно, что не известно, будешь ли ты к тому времени еще кататься на коньках и не сопьется ли сам дядя Саша.