Да, есть в Марусином характере эта черта, достойная лучшего применения. Она трепетно хранит некоторые семейные традиции и не собирается прерывать этот конвейер на себе. Это, оказывается, мама сызмальства ей внушила, что в общественном транспорте знакомиться не следует. И вот что еще интересного из этого вышло:
— Кирилл, мне самой малопонятны привитые мамой принципы, но свою собственную дочь я все равно буду воспитывать точно так же, — заявила она в продолжение разговора.
— Очень гуманно с твоей стороны! Получить в детстве кандалы, а потом отыграться за эту несвободу на собственном ребенке. За что ты так маленького человечка заранее впихиваешь в узкий коридор?
— Ну а то мало ли… Так спокойнее.
Понимала ли Марта, как неудачно раскрылась в нашем словесном поединке? Нет. И я подло воспользовался этим.
— Без мужчины, в идеале — мужа, ты ребенка все равно не заведешь.
— Открыл Америку.
— Но если ты своего будущего мужа встретишь как раз в метро? В ситуации, которая была для твоей мамы и для тебя самым невероятным сценарием? А потом будешь с ним счастлива, несмотря на отступление от правил? Что? Ты и тогда будешь продолжать эту фамильную идеологическую линию? Или, наконец, одумаешься?
Воспитанные джентльмены так с дамами не поступают. «В спорах они предвидят ситуации, где женщина может почувствовать себя неуклюже, и обходят их», — почти цитирую одну свою знакомую. Марта растерялась, утратила равновесие, ноги ее стали стремительно разъезжаться на льду. Путы натянулись и затрещали.
— Нет, ну если та-а-ак… Если с э-э-этой точки зрения… То тогда-а-а… наверное, не буду…
Мужики, ну хоть кто-нибудь, познакомьтесь с ней в метро и потом создайте с ней семью, а? Ну пожалуйста. На кону — свобода сознания еще не рожденного человека. В одиночку Марта никогда не преодолеет этот барьер, ее нужно подсадить.
И с этих страниц мы с Филиппом орем до срыва связок в лицо каждой, кто еще не понял своей ответственности перед собой же:
— Женщина, вокруг тебя достаточно мужиков, что готовы помочь перелезть через барьер! Любой из них подставит плечи тебе под ноги, ничего — куртка отстирается! Но только ты не бойся высоты.
А потом мы с ней обсуждали «телефонное право». Нет, не то, что сложилось в нашей судебной системе, а то, что применяется в межполовых отношениях. Я вообще подозреваю, что помимо телефонных кодов по географическому признаку есть еще и коды по гендерному. Девочкам с рождения присваивается нулевой код, прямой номер, а мальчикам — какая-то межгалактической длины цифирь, набор которой занимает несколько дней. Вот поэтому, парень, твой звонок раздастся на ее телефоне сразу, как ты захочешь ее услышать, верно? Верно. А она позвонит тебе по своей инициативе только через неделю. Вернее, дозвонится. Уйму времени отнимет набор мужского кода. Отнесись к этому с пониманием.
— Кстати, Марусь, а почему ты сама мне никогда не звонишь?
— Я просто еще не привыкла к тебе.
— Не привыкнув ко мне, ты держишь сейчас меня за руку, но зато звонить не можешь. Мистика!
— Да, вот такие мы, женщины, загадочные.
О-о, ням-ням, это мое любимое лакомство! Вот оно снова ароматно дымится передо мной, поданное на роскошном блюде самодовольства и приправленное апломбом. Шельмовка, ты определенно знаешь, как меня охмурить! Вот только все стандартные деликатесы женского меню я выучил почти наизусть… Могу уже говорить за двоих разными голосами.
— А если представить период твоей адаптации ко мне в виде отрезка? — Я провел пальцем от изгиба ее бедра до колена. Отрезок этот был пленительно длинным и геометрически безукоризненным. Красивая она девчонка, черт возьми, но… веревки, веревки, веревки!
— Ну и? — заинтересовалась Марта.
— Вот и покажи мне, где мы условно сейчас находимся. Ткни пальчиком.
И был я одарен еще одним дивным агатом в свой ларец с самоцветами. Марта задумалась на секунду, занесла руку над бедром, тщательно прицелилась, приземлила палец точно посредине наглядного отрезка… а потом откатила его назад к основанию ноги! И из одной второй отрезка махом получилась одна третья!
Ух, и ржал же я тогда, мама-миа. Классика, классика!
— Что, Марусь, хватила лишку? Указала точку, а потом испугалась, что программа привыкания выполнена аж наполовину? А ведь нельзя привыкать так быстро, не правда ли?
— Ой, ну я же просто промахнулась. А ты и рад меня опять в тупик загнать.
Женщины, вы обожаете процесс прицеливания во всех смыслах. Щуритесь до рези в глазу, задерживаете дыхание до гипоксии[52], долго переминаетесь, выбирая оптимальную стойку. Но чем дольше целишься, тем больше шансов промазать. Вы дожидаетесь идеальной фиксации руки, чтобы потом резко пальнуть, когда надо делать наоборот: целик и мушка тихонько плавают на фоне «десятки», а палец медленно, но неуклонно давит на спусковой крючок.
И тогда — бах! — порядок. Аккуратно и интеллигентно.
Мы ходили с Филиппом по бутовским раздольям, где, слава всевышнему, пока нет глухих тупиков. Гуляли, петляли по дорожкам около пруда. Я рассказывал ему про мою Марусю, и… и до чего упоителен был воздух наших почти подмосковных краев в тот вечер! Ни зла, ни обиды, ни даже ссадин на самолюбии не удержалось в моей душе, омываемой первым тонким сентябрем. Только желание тепло обнять и дать мир этому трогательному незадачливому комочку — Марусе. Молча. Без всех моих сыпучих и беспомощных слов.
— Такие вещи, Кирюх, с нами происходят, потому что мы залазим женщинам в головы, — рассуждал Фил. — Смотри этот телевизор, научись переключать программы, но не вздумай разбирать его. Любознательные самоделкины женщинам генетически не нравятся, потому что им страшен демонтаж какой-то Великой Женской Тайны, страшен разбор их внутреннего устройства на транзисторы и диоды. Что ей мешало честно ответить, что она не знает, сколько будет к тебе привыкать, и пусть все идет своим чередом? Но она захотела показать себя хозяйкой положения и тут же попалась на непоследовательности. Что ей мешало по телефону честно заявить о прекращении отношений или хотя бы сказать, чтобы ты проверил электронный ящик? Однако она смалодушничала, будучи уверенной, что поступает человечно. И знаешь, если бы ты бы по прочтении письма бросился убеждать ее, что согласен на все условия, что пусть все будет, как хочет она, что ты понимаешь, «как это непросто», и готов пока даже «просто дружить», — ты мог бы в итоге склонить чашу весов в свою сторону. Но ты подловил ее, собрал на руках все козыри, а они это ненавидят. Им удобнее жить с телезрителями. Чтобы ахали, но не совались с отверткой. В случае с Марусей ты нарушил правила игры. Ты стал задавать неудобные вопросы. Ты попер против существующего строя. Вот и был в итоге выслан как диссидент.
В том последнем послании мне она так и подписалась — «Маруся». Никто, кроме меня, не звал ее в глаза так. Это новое обиходное имя оказалось единственным от меня, что она себе оставила.
— Господи, до чего же красиво… — жмурился Филя на закат. — Вот мы все бежим вечно, бежим… Боимся куда-то опоздать. Да остановись ты, погляди вокруг! Ну, оштрафуют тебя на десять долларов за опоздание на работу — не беда. Получишь-то ты гораздо больше. Это же наша жизнь. Другой не будет.
БОРБОРИГМЫ[53]
«В Турции люди могут назвать свое имя, но мы-то в России».
Настя
«— Девушка, как вас зовут?
— Мальчики, не время…»
(Этот ответ вдохновил на такие вирши:
Не время для имен,
Не модно быть собой,
Средь прочих всех времен
Нам век определен,
В эпоху безымянности мы рождены с тобой).
«Из-за вашего ума женщины рядом с вами чувствуют себя быдлом». Таня
«Я не праздную свой день рождения с двадцати двух лет, потому что грустно — годы-то уходят… Однако если меня переклинит, то начну праздновать снова». Таня