Муралов был раздосадован: организация реставрационной мастерской требовала его личного участия; приходилось оставить работу над полотном, которую он рассчитывал закончить к выставке; да и не хотелось оставлять сестру одну в столь тревожное время: все еще продолжалась Гражданская война, Красная Армия вела тяжелые бои с поляками. Но спорить и отказываться было невозможно. Он наскоро собрался в дорогу, попросив Николая Мокрухина в случае надобности помочь сестре во время его командировки.

— Ты мог бы и не просить меня об этом. Само собой разумеется, что я Екатерину Дмитриевну никому в обиду не дам, — заверил Николай.

Ранним утром Сергей шел по влажной от росы дорожке вдоль Волхова. В зарослях кустарника щелкали соловьи. Свежий ветерок шевелил волосы на непокрытой голове молодого художника. Шел он не торопясь, вдыхая утреннюю прохладу и слушая пение птиц. Вдруг Сергей услышал, что сзади кто-то торопливо догоняет его. Оглянувшись, он увидел странное существо, которое изо всех сил спешило следом. Маленькая фигурка — девочка-подросток в рваной грязной одежде, босиком, с котомкой за плечами. В грязных ручонках она держала высокий посох в виде креста. Ноги были покрыты цыпками, в нечесаных волосах, выбившихся из-под выцветшего платка, белели гниды.

— Здравствуйте, дядя! Вы в женский монастырь идете? Я тоже туда иду. Меня Тасей зовут. Анастасия, значит. Анастасия — это Воскресение.

— А зачем ты туда идешь? На богомолье? — спросил Сергей.

— Не совсем. Хотя это тоже. Мне Мама велела идти в Десятинный монастырь поклониться ее иконе Знамения Пресвятой Богородицы и быть при ней, пока Она меня не отпустит.

— А где твоя мама? И почему она отпустила тебя одну?

— Моя Мама — на небе. Она не только моя мама, но и Мама Господа. И я не одна. Мама всегда со мной. Вот и сейчас Она со мной, Она меня охраняет.

«Блаженная», — подумал Сергей. За вопросами да разговорами показались купола храма Десятинного монастыря, отражающиеся в водах величественной реки. Подойдя к воротам монастыря, Муралов был поражен увиденным: поверх высокой каменной ограды была натянута в несколько рядов колючая железная проволока. Крепкие дубовые ворота были снабжены массивными засовами.

По прибытии Муралов был тотчас принят матушкой-игуменьей, сухонькой пожилой женщиной с темным, как бы пергаментным иконописным лицом.

Представившись, Сергей не утерпел спросить:

— А что это у вас монастырь как крепость в осаде? Все затянуто колючей проволокой.

— Да вот, пришлось принимать крутые меры. Рядом у нас находится воинская часть, какие-то они там эксперименты проводят, взрывают что-то. От тех взрывов у нас стекла дрожат и лопаются. Так красноармейцы из той части повадились наведываться через ограду к сестрам-монахиням. Девушки очень пугаются, но, к сожалению, не все. В прошлом году эти вояки увели-таки у нас двух сестер-белиц, которые готовы были принять постриг. Я обращалась в местные Советы, в органы милиции — все напрасно. Говорят — армия не их компетенция. Ходила я и командиру их воинской части. Он обещал помочь, хотя успех не гарантировал: говорит, дело молодое, горячее. Вот и пришлось забаррикадироваться от соседей.

В этот момент, извинившись за вторжение, вошла одна из монахинь и спросила:

— Матушка, пришла паломница, хочет остаться при монастыре. Но уж больно грязна и обовшивлена.

— Истопите баню, отмойте ее хорошенько, прокипятите все ее вещи, найдите что-нибудь из одежды и обуви, покормите и обогрейте, дайте приют на три дня. Больше держать паломников у нас нет возможности. Ступайте, сестра, у нас тут дела поважнее. Кстати, попросите принести икону Знамения Пресвятой Богородицы. А пока решим вопросы вашего бытового устройства. Прежде всего, мастерская и жилье. Жить в городской гостинице — далеко, да и грязно там — клопы заедят. Я думаю, вам удобнее будет жить в монастырской гостинице, где мы вам выделим отдельную комнату. Там очень скромно, зато чисто и не надо тратить время на дорогу и деньги за постой. С мастерской несколько сложнее. Нам не хотелось бы выносить нашу святыню за пределы монастыря. Поэтому я распорядилась подготовить помещение, которое раньше занимал наш конюх. У нас была большая конюшня, а сейчас осталась одна кобылка, с которой вполне справляется одна из сестер. Помещение светлое, довольно просторное, в стороне от сестринского корпуса. С питанием — я думаю, вас устроит питание в нашей гостевой трапезной. Монастырская еда скромная, но по нынешним голодным временам не такая уж и плохая: свежие молочные продукты и яйца (мы держим коров и кур), свежие овощи — сами выращиваем. За молоко и творог вымениваем у местных рыбаков рыбу. Кое-что вы сможете купить на рынке в Новгороде.

Муралов был вполне удовлетворен предложениями игуменьи. Он хотел уже поблагодарить ее за хлопоты, но в этот момент внесли икону, и слова застряли у него в горле. Он оцепенел от неожиданности.

Икона, размером примерно тридцать на сорок сантиметров, была оправлена в позолоченную ризу, с огромным бриллиантом голубоватой воды, окруженным витиеватой вязью восточного рисунка из тонкой крученой золотой проволоки, в котором он тотчас узнал талисман семьи Запрудских. Сергей никогда не видел вещь в натуре, но художник Танеев на портрете Ольги столь тщательно изобразил бриллиант, что у Муралова не было никаких сомнений, что это именно она. К тому же вещь была настолько уникальна, что предположение о дубликате не могло возникнуть. В последний раз он видел бриллиант, мелькнувший в разрезе платья Ольги. С тревогой и болью Сергей подумал о том, как, при какой цепи событий могла эта вещь переместиться с шейки ее владелицы на эту икону. Где теперь Ольга, что с ней? Раньше Сергей был уверен, что она добралась в Гельсингфорс к своим родным. Но, видимо, это не так. Теперь Сергей с ужасом думал: жива ли княжна, если жива, нуждается ли в помощи? Ну зачем он не настоял на том, чтобы проводить ее до поезда!

Немного опомнившись, Сергей решил осторожно, исподволь выяснить, что матушке известно о судьбе Ольги.

— Какое изумительное убранство окружает икону. Судя по рисунку оправы бриллианта, оно явно имеет восточное происхождение, — начал он речь издалека.

— Вы правы, но этот бриллиант свыше сотни лет хранился в старинной знатной семье и пожалован нам его владелицей, пожелавшей стать нашей послушницей.

— И давно это случилось?

—Да нет, всего несколько лет назад. Всемилостивейшая Богородица привела к нам эту девушку и сотворила великое благо для нашего монастыря. У сестры Евпраксии чудесное, теплое, сочное контральто, она хорошо знает нотную грамоту, у нее прекрасные педагогические и организаторские способности. Мы поручили ей исполнять обязанности регентши, и она так хорошо с этими обязанностями справляется, что наш хор зазвучал по-новому. К нам теперь увеличился поток прихожан. Приходят не только из Новгорода. Приезжают из Пскова, из Ростова Великого и даже из Питера. Как только она примет постриг, мы ее официально назначим регентшей.

— Вы так увлекательно рассказали о своем хоре, что мне захотелось скорее его послушать.

— Приходите на утреннюю службу, если сумеете встать пораньше. Она у нас начинается в пять часов.

— Ну что ж, попробую не проспать. А сейчас — приступим к делу, — заключил Сергей.

Даже беглый осмотр показал, что икона находится в плачевном состоянии. От пребывания в земле сгнили некоторые участки древесины, краска кое-где осыпалась, обнажая грунтовку. Проще было бы просто переписать икону заново. Муралов понял, что быстро закончить работу ему не удастся. Первое, что он попросил, — это снять с иконы оклад, так как, во-первых, это необходимо для работы, а во-вторых, он не хотел отвечать за сохранность бесценной ризы. Затем он предупредил игуменью, что икона в столь плохом состоянии, что потребует очень много времени на реставрацию. Игуменья заверила Муралова, что архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений знает это и соответствующие расходы у него предусмотрены. Затем они расстались, так как Сергей был приглашен в трапезную, а затем монахини показали ему гостиницу и мастерскую. Помня, что ему надо встать до рассвета, Сергей лег спать пораньше, попросив служку разбудить его в четыре часа утра.