Несмотря на отталкивающую внешность, Колька Мокрухин был любимцем всего курса. Общительность, доброжелательность, доброта и страстное желание помочь товарищу в беде снискали Мокрухину всеобщую любовь. Его мать, вдова унтер-офицера, имела небольшую пенсию. Кроме того, она сдавала комнаты с пансионом. И приютить, и накормить голодных друзей обожаемого сыночка было для нее не только обязанностью, но и удовольствием. Вот и Сергей не раз в бескормицу и безденежье получал ночлег на кушетке в комнате Николая и тарелку щей и кусок пирога на ужин.
Сергей поведал другу о сшей удаче. Однако Николай отнюдь не разделял оптимизма друга.
— Позволь, но ты же талантливый художник! Что у тебя с живописью?
Пришлось сознаться, что на живопись у него нет ни времени, ни средств. А с получением этого заказа появилась надежна накопить средства и затем целиком посвятить себя работе над картиной, которая давно созрела в воображении.
— Слушай, брось ты эту затею с реставрацией. Я работаю в одном издательстве, занимаюсь иллюстрированием детских книг. Могу представить тебя своим руководителям. Уверен, они будут рады пригласить тебя. Конечно, это работа второго сорта, но все же лучше, чем реставрация.
Сергей поблагодарил и отказался:
— Прости, дружище, тороплюсь. На встречу с князем неудобно опаздывать.
— Ну, как знаешь. Ты хоть не пропадай совсем. А то даже маменька сетует, — куда это Серёженька запропал?
Сергей простился, пообещав навестить добрую старушку.
* * *
Ливрейный швейцар на вопрос, может ли он видеть князя, вызвал дворецкого. Дворецкий заявил:
— Пройдемте, их сиятельство ждут вас в портретной.
Проходя анфиладой покоев и оставляя мокрые следы на наборном паркете, молодой человек краем глаза взглянул на свое отражение в зеркалах, — жалкая мокрая фигурка в убогой одежонке.
Князь ждал Сергея, стоя у высокого стрельчатого окна портретной, одетый в мягкий бархатный шлафрок, повязанный поясом с кистями. У Запрудского было породистое свежевыбритое лицо с пышными, заботливо ухоженными усами; он источал легкий аромат одеколона, кофе и еще чего-то очень приятного. Князь оглядел пришельца с выражением благожелательства и снисходительности.
После традиционных приветствий Запрудский предоставил молодому художнику возможность полюбоваться его коллекцией портретной живописи. Да и было чем! Князь собирал не только работы старых мастеров — Боровиковского, Левицкого, Тропинина, но и современных талантливых художников — Серова, Бакста, Нестерова. Среди последних Муралов обратил внимание на небольшой портрет — квадратное полотно 60 на 60 — юной девушки в бальном платье с цветком у корсажа. Девушка была в той поре, когда в ее облике еще сохранилась детская угловатость, но уже властно проступали черты женственности — в нежном изгибе шеи, в мягкой округлости плеч, в очертаниях начавшей формироваться груди. Платье с низким декольте дополнялось богатой подвеской — огромным голубоватым бриллиантом, оправленным в ажурную вязь из золотой проволоки. Возможно, для девушки это был первый бал.
— Это моя младшая, озорница и самовольница, — с гордостью заметил князь.
Муралов с восторгом продолжал рассматривать портрет. Какое удивительное лицо! В блеске сияющих глаз, в чуть приоткрытых губах, в резком повороте головы прорывалась ликующая радость жизни, жажда деятельности, движения.
— Что, хороша? — наконец прервал молчание князь.
— Очень хороша княжна! — воскликнул Муралов.
— Э, батенька, — с досадой возразил князь, — не о том я. Смотрите, молодой человек, не вздумайте влюбиться. Не по Сеньке шапка. Да и просватана она у нас. И жених богат, знатен, чиновен и хорош собой. Я говорю — хороша вещица! Это наша семейная реликвия. Будет время — я расскажу вам как-нибудь ее историю. А сейчас приступим к делу.
Муралов отметил, что кулон был выписан с особой, ювелирной точностью.
— Иван Илларионович аттестовал мне вас как талантливого мастера, однако я так полагаю, что опыта у вас еще недостаточно. Поэтому я думаю, что, прежде чем прикасаться кистью и скальпелем к полотнам великих мастеров, вам самому будет спокойнее и полезнее начать с реставрации менее ценных полотен. Начнем с портрета моей прабабки, написанного крепостным художником, а там посмотрим.
Он указал на небольшой портрет в углу комнаты.
— Далее. Я думаю, вам удобнее будет приходить на работу не с парадного входа, а со двора. Меньше времени будете тратить на разные там церемонии. В отношении питания — я не ошибусь, если скажу, что вам удобнее и уютнее будет питаться не за нашим общим столом, а у себя в мастерской, чтобы не переодеваться к столу. Петр Степаныч! — обратился он к дворецкому. — Распорядитесь на этот счет. И наконец, мастерскую для работы мы с Петром Степанычем оборудовали тут рядом с портретной. Пожалуйте посмотреть.
Увы, мастерскую Муралов забраковал.
— Ваше сиятельство, это помещение не годится для моей работы. Мне нужно много дневного света, желательно верхний свет.
— Вот с верхним светом в доме проблема. Нет верхнего света... Хотя, постойте! В зимнем саду света достаточно: и сверху, и сбоку. Но там весьма прохладно.
— Устраивает. Я привык к прохладе.
— Тогда, Петр Степаныч, распорядитесь, пожалуйста, устроить господина художника возможно лучше. Передвиньте там что можно. Ну, а сейчас позвольте вас покинуть. Дела, знаете ли...
Мельком взглянув на рваные башмаки художника, князь остановился в дверях, достал кошелек и протянул Сергею несколько крупных купюр.
— Это вам аванс. Кстати, Иван Илларионыч рассказывал мне, что вы за свою дипломную работу в Академии удостоились медали. Вы не могли бы показать мне несколько своих живописных работ? Может быть, мне захочется приобрести что-нибудь у вас.
Сергей прикидывал, как ему получше распорядиться только что полученными деньгами. В первую очередь, конечно, башмаки. А вот пальтишко, пожалуй, подождет. Если не тратить деньги на еду, оставляя себе на ужин от княжеских харчей, можно купить холст, кисти, краски и взяться наконец за серьезную работу, выкраивая время за счет сна и отдыха. И, наконец, самое главное — надо послать деньги в Таганрог маме на лечение. О том, чтобы его студенческие картины попали в коллекцию князя Запрудского, Сергей боялся и мечтать. Даже если князь возьмет что-нибудь хотя бы за гроши, одно то, что его картины куплены известным ценителем, откроет перед молодым художником большие перспективы.
Дома квартирная хозяйка подала ему большой конверт с письмом из Таганрога и маленькую записочку от бывшего сокурсника. Помня о болезни матери, Сергей с содроганием вскрыл конверт. Писала сестра Катя. В первых же строках письма она уведомляла о том, что родители в добром здравии и шлют ему поклон. О себе сообщила, что окончила курс гимназии и получила право работать гувернанткой. В Таганроге подходящей работы не нашлось, и ей приходится ехать в шахтерский поселок в Малороссии в семью немца-маркшейдера с тремя детьми. Но эта перспектива ее никак не устраивает: до конца жизни скитаться по чужим семьям, не имея своего угла и без всякой перспективы роста. Поэтому она решила, несмотря на военное положение, ехать в Петроград поступать на Высшие женские курсы на юридический факультет. Отец дал свое добро, заметив: уж коли сын не захотел стать юристом, то пусть юристом станет дочь. Катя просила брата помочь ей устроиться в столице на первых порах, а дальше она сама сумеет о себе позаботиться.
Сергей задумался. Конечно, нет никаких сомнений, что он обязан помочь сестре. Но вот денежные расчеты следовало кардинально пересмотреть. Не откладывая дела в долгий ящик, он тут же написал ответ с приглашением приехать в Питер и обещанием всячески помочь с обустройством.
Покончив с этим делом, он взялся за записку от бывшего сокурсника. Кирилл Шумилов не был его другом. Сергей не понимал и недолюбливал его. Был эпизод в их отношениях, который привел к почти полному разрыву. Дело было так. Учился на курсе очень способный студент Абраша Левин, крещеный еврей, из провинции, тихий, улыбчивый и добродушный парень. Происходил он из очень бедной семьи, нуждался страшно, но все тяготы переносил стоически и даже подшучивал над ними. Однако тяжелые условия вконец подорвали его здоровье, Левин серьезно заболел и нуждался в незамедлительном лечении на курорте. Чтобы спасти парня, студенты и часть преподавателей решили собрать деньги и отправить Абрама в Ялту. Сбором средств поручили заняться Сергею. Откликнулись все, каждый старался вложить в общую кассу как можно больше. А Колька Мокрухин забрал у матери всю ее месячную пенсию, так что пришлось им целый месяц сидеть без традиционных пирогов. Единственный, кто отказался внести деньги, был Кирилл. Это возмутило Сергея. Он знал, что у отца Кирилла парфюмерная лавка на Невском, которая приносит неплохие доходы. Сергей потребовал объяснений.
