— Вы злоупотребляете, Николай Федорович! Премия полагается мне, а не вам! Ну да ладно, я сегодня добрая.

Зима нынче наступила рано. К вечеру крепкий морозец надежно сковал залив. Редкие снежинки сыпались с легких облаков, обнажающих ясное небо. Двое пограничников на лыжах заканчивали вечерний обход пограничной полосы за Кронштадтом. Место беспокойное — после того, как залив замерз, то и дело попадались перебежчики, пытающиеся уйти по льду в Финляндию, откуда открывалась прямая дорога в Европу. Но в этот раз все было спокойно» Следов по пороше нет, горизонт чист.

Один из пограничников, тот, что постарше, в солдатской папахе и обмотках поверх башмаков, прокладывал лыжню, зорко поглядывая вокруг, опасаясь полыни.

— Слышь, Иван, ты иди за мной лыжня в лыжню, как бы под лед не провалиться, — заметил старший.

Идти было трудно. Ветер смел снег в сухие сыпучие сугробы, обнажая рядом гладкую поверхность льда. Лыжи то с трудом преодолевали сугробы, то разъезжались на скользком льду. Наконец, старший, выбившись из сил, остановился передохнуть.

— Эй, Ваня, одолжи махорочки покурить. У меня кончилась. Да не жмись ты: я тебе в каптерке отдам...

— Дал бы я тебе, Степан, да у меня газетка кончилась — козью ножку не свернуть.

— Пустяки. Я тут мимоходом с тумбы афишку стащил, могу поделиться.

Иван достал махорку, а Степа обрывки афиши, трут, кремень и кресало. Скрутили цыгарки, заслонившись полой шинели от резкого ветра, разожгли огонек и блаженно задымили.

— Степан, а как ты в отряд попал?

— Э, история длинная и муторная. Пару лет на немецком фронте вшей кормил, потом в Гражданку по разным фронтам помаялся. Хотел домой в деревню под Псковом податься, да брат письмо прислал, дескать, моя баба ушла с голодухи к местному богатею, соседи мякину едят, скотину, у кого осталась, соломой с крыш кормят. Это в начале зимы. А что к весне будет — и подумать страшно. Но я все равно весной домой подамся: надоело по миру маяться. А ты-то как к нам попал?

Молодой солдат, в новой буденовке, обутый в подшитые валенки, задумчиво помолчал немного, а потом заключил:

— Так ведь разруха, Степа... Я нанялся подмастерьем в литейку на Путиловском заводе. Работа трудная, но интересная. У меня получаться стало даже, мастер похвалил. Закрыли литейку, вот и пришлось искать, где дают паек и какое-никакое содержание. Но когда литейка начнет работать, я опять туда пойду.

Иван хотел еще что-то добавить, но Степан прервал его:

— Давай живей заканчивать обход — темнеть стало, как бы под лед не угодить. — И пустился вперед прокладывать лыжню.

Вдруг они заметили темный комочек, скрючившийся на льду. Перед ними оказался подросток, сидящий над лункой с удочкой для подледного лова. Рядом лежало несколько ершей и окуньков. В сугробе торчали старые лыжи.

— Эй, малец, что ты тут делаешь, на границе? Собирай свои манатки и пошли на заставу, там разберемся, кто ты такой!

— Дяденьки! Отпустите Христа Ради! Мамке рыбку ловлю. Здесь клюет здорово. Мамка ребеночка кормит. Если не покормить, молоко пропадет, умрет братик. Отпусти меня, я сразу домой пойду, честное благородное слово!

Солдаты смотрели на маленькую фигурку, одетую в рваный ватник и обутую в старенькие подшитые валенки. Мальчонка размазывал по лицу грязными кулачками слезы и сопли и умолял отпустить, чтобы он мог покормить свою мамку. Патрульным стало жалко мальчика. Степан крикнул ему:

— А ну марш домой, чтобы я тебя здесь больше не видел. Если еще раз поймаю на границе, пощады не будет!

— Сейчас, сейчас, дяденька, только улов соберу, — засуетился мальчишка.

Патрульные отправились дальше, заканчивать обход и заранее радовались ожидавшему их теплу каптерки и кружке горячего чая.

— Поторапливайся, брат, а то скоро совсем темно будет, вон — заря догорает, — и он показал на сиренево-желтую туманную полосу на западе.

— Эй, слышь — что это? Корабль по льду плывет, — вскрикнул Иван, показывая напарнику на несущийся по льду со стороны Финляндии буер с белым парусом. Навстречу ему, бросив улов, мчался на лыжах отпущенный ими мальчишка.

Мгновенно сообразив неладное, с криками «Стой! Стрелять буду!», оба бросились вдогонку за мальцом. Однако не тут-то было. Мальчишка оказался отменным лыжником, и расстояние между беглецом и преследователями не только не сокращалось, а даже понемногу увеличивалось.

Навстречу беглецу, стремительно сокращая дистанцию, летел белый парус.

— Эх, ушел, шельмец! — сокрушался Степан. Здесь его и пуля не достанет.

Мальчишка, чуя близкое спасение, рванул вперед изо всех сил, забыв всякую осторожность, И здесь-то его поджидала беда. Лыжа, попала в расщелину между двумя торчащими льдинами, разлетелась надвое и обломок ее прочно застрял в трещине. Пока беглец барахтался, пытаясь высвободить ногу и преодолевая боль, подоспел Степан и ухватил мальчишку за шиворот. Тот отчаянно отбивался, пытаясь укусить державшую его руку. Степан для верности дал добрых пинков пленнику под зад, по шее, и вдобавок — пару звонких затрещин.

Мальчишка сразу сник и тихонько заскулил. В тот же самый момент буер, находившийся уже в нескольких сотнях метров, сделал резкий вираж и умчался в сторону Финляндии. Через несколько минут он исчез в сиреневом мареве сумерек.

— Вот что, Ванька, я его подержу, чтобы он не сбежал, а ты хорошенько обыщи — нет ли при нем оружия, донесений или ценностей.

Иван стал резво обшаривать хрупкое тело подростка и вдруг почувствовал, как под его ладонью вздрогнула нежная женская грудь. Он ошалело отскочил, инстинктивно отдернув руку.

— Степан, гляди: баба! — закричал он.

Молодой, недавно получивший назначение следователь Управления внешней разведки Дмитрий Ефимович Прокопович явно нервничал. Ему предстояло провести допрос опытной шпионки, на днях задержанной пограничниками при попытке уйти в Финляндию. Сведения о ее деятельности давно поступали из разных источников, но схватить преступницу все никак не удавалось. Дело это он расценивал как редкую удачу: умело проведенное следствие сулило ему продвижение по службе и надежду быть замеченным начальством. Но с другой стороны, работа с опытной, умной, хитрой разведчицей из-за отсутствия у него профессиональных навыков могла закончиться провалом. Поэтому он откровенно трусил, ожидая встречи с именитой шпионкой.

Ввели заключенную. Он не поверил своим глазам: перед ним стоял мальчишка-подросток в рваном ватнике, латанных ватных штанах и старых драных валенках. Лицо шпионки было грязным, в синяках от побоев, полученных при задержании. Стараясь не выдавать своего замешательства, следователь представился:

— Я — следователь Управления внешней разведки Дмитрий Ефимович Прокопович. Я буду вести Ваше дело. Я могу узнать Ваше имя?

— У меня много кличек, но мое настоящее имя — Дагмара Вульф. Я немка, мои родители родом из немецкой колонии под Петроградом. Я сотрудник Управления внешней разведки Его Величества Короля Великобритании.

Заключенная, не дожидаясь приглашения, забралась на стоявший у стола высокий стул, устроилась в довольно фривольной позе, покачивая ногами, не достававшими до пола. Она бесцеремонно рассматривала своего визави, надменно откинув голову и прищурив насмешливо глаза.

Прокопович встретил холодный, спокойный, буравящий взгляд, под которым почувствовал себя букашкой на предметном стеклышке микроскопа. Наконец, шпионка прервала молчание.

— У меня к Вам, гражданин следователь, небольшая невинная просьба: распорядитесь, чтобы мне дали возможность помыться, сменить одежду, белье и обувь. Это в Ваших же интересах: моя ватная фуфайка и валенки в сырой холодной камере жадно впитывают влагу, я простужусь, заболею и умру, а значит унесу на тот свет массу полезной для Вас информации. Ваше начальство Вас за это по головке не погладит. И еще. Думаю, в этих застенках не найдется одежды, которая была бы мне впору. Поэтому"я прошу, чтобы подобрали что-нибудь потеплее и поудобнее из моего гардероба, который остался в моем номере в гостинице «Астория».