— Не казалось ли Вам, что игуменья подвержена влиянию, каких либо сект или иных вероисповеданий?

— Да нет, по-моему, она была фанатично преданная православная христианка.

— Как Вы думаете, у игуменьи была возможность, во-первых, заказать изготовить страз, а во-вторых, заменить стразом драгоценность?

— Я анализировал различные варианты и убедился, что ни то, ни другое невозможно. Оклад с реликвией находился в сейфе в ризнице, куда допускалась только одна старица. Ключи от сейфа были лишь у нее и у матушки. Покидать монастырь ни старица, ни келейница, прислуживающая игуменье, не имели права. Выход в город с разрешения игуменьи имели две монахини, которые занимались снабжением. Следовательно, для того, чтобы вынести оклад из монастыря и вручить его ювелиру, старица должна была передать его монахиням, а те, в свою очередь, не могли действовать без указания игуменьи. Аналогичную операцию надо было проделать для возвращения оклада на место. Слишком громоздко, и слишком много людей участвуют в операции.

— Кстати, хороших ювелиров в Новгороде не много, — начала Тарасов. — Я нашел лучшего. Он долго молча с восхищением, рассматривал страз и, наконец, разразился восторженными похвалами. Он утверждал, что страз выполнен столь талантливо, что сам по себе является произведением искусства, достойным экспонироваться в музее. Полировка и симметрия должны быть отнесены к категории «экселент», утверждал он. Сам он выполнить такую работу с таким качеством огранки не способен. Что Вы по этому поводу думаете?

— Думаю, что и игуменью и «Тасю» можно исключить из числа подозреваемых в краже бриллианта.

— Я тоже так считаю. Но тогда непонятно, почему исчезла одна и погибла другая, и кто стащил бриллиант, — заметил Тарасов, прощаясь с Мураловым.

Чтобы не опоздать, он пустился бегом к месту встречи с Ольгой и прибыл как раз во время. Минуты бежали за минутами, — Ольги все не было. Потом минуты стали бесконечно тянуться, а под конец и вовсе остановились. С волнением и страхом он отгонял от себя мысль, что княжна не явится, вздрагивая всякий раз при приближении чьей-то девичьей фигурки. Наконец, Сергей вынужден был признать, что ждал напрасно. Нехотя он побрел к входу в Русский музей. И в этот момент его окликнул знакомый голос. В белом пушистом берете, задорно посаженным на копну непокорных кудрей, изящном жакете и легких туфлях, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, Ольга показалась Сергею чудесным видением.

— Заждался? — спросила она. — Теперь ты можешь представить, каково мне было напрасно ждать тебя.

— Оля! Это жестоко. У меня сестра умирала, я ее спасал.

— Но я-то этого не знала. Вот и представь, как мне было горько и обидно. Пойдем скорее, а то мы самое интересное пропустим.

Залы, где размещалась выставка, были переполнены. Несмотря на то, что в этот день вход был только по пропускам, как говорится, яблоку негде было упасть. Ровный гул от множества голосов прерывался зычным речитативом экскурсоводов, сопровождающих организованные группы, возгласами спорящих молодых художников, столпившихся у огромного полотна «Хохот» Крамского, тут и там слышалась иностранная речь. Повсюду сновали вездесущие журналисты на этот раз без своей обычной аппаратуры, которую администрация попросила оставить в гардеробе.

Сергей мгновенно как в воронку водоворота был втянут в толпу художников у полотна «Хохот», ожесточенно спорящих о достоинствах и недостатках картины. Полотно впервые выставлялось в Петрограде. Его грандиозные размеры требовали особых условий для экспозиции. Кроме того, транспортировка из Саратовского музея тоже вызывала особые трудности. Но главное, бытовало суждение, что неоконченная работа, Крамского неудачна и не заслуживает экспозиции.

Вот это суждение и привело к яростным спорам в среде молодых художников. Будучи подхвачен стихией, Сергей крикнул Ольге:

— Посмотри пока сама, я скоро вырвусь отсюда!

Наскоро осмотрев экспонаты, Ольга поняла, что в этой толкотне и суматохе трудно что-либо обстоятельно разглядеть и оценить, и решила заглянуть сюда через несколько дней, когда страсти улягутся. А вот посетителей выставки надо бы рассмотреть сегодня, тем более, что в толпе она заметила несколько примечательных личностей, известных ей по публикациям в прессе. Среди них ее особое внимание обратил член английской миссии Локкарт, который явился сюда со своей новой пассией несравненной Марией Игнатьевной Бенкендорф. Ольга силилась вспомнить, в какой комиссии или организации та работала ответственным секретарем в данный момент, но ей это не удалось. Элегантная дама была окружена столь плотным кольцом очарованных ею мужчин, что можно было безошибочно определить, в какой части зала она находится.

В толпе образовывались некие завихрения и тромбы, центром которых была Мария Игнатьевна. Ольга с удивлением и некоторой долей зависти наблюдала, как той удавалось одновременно вести непринужденную беседу с одним, улыбаться другому, пожимать руку третьему и приветливо раскланиваться с четвертым.

Среди других посетителей внимание Ольги привлекла группа дипломатов с переводчицей. Собственно именно переводчица заинтересовала Ольгу. Даже не она сама, а ее костюм. Маленькая изящная серая шляпка была ловко посажена на высоко взбитой прическе густых вьющихся волос. К ней была прикреплена булавкой с уральским самоцветом небольшая вуалетка, розово-сиреневого цвета (Ольга почему-то вспомнила, что это был любимый цвет императрицы Александры Федоровны). Простой серый костюм, дополненный пышным жабо в цвет вуалетки, сидел безупречно и был оттенен тщательно подобранными аксессуарами. Весь костюм незнакомки представлял стройный ансамбль, в котором не было ни единой черточки фальши.

Что-то в этой элегантной даме невольно притягивало внимание Ольги. Поворот головы, осанка. Где она это видела раньше? Ольга подошла ближе. Хотя дама говорила по-английски, тембр ее голоса был, бесспорно, хорошо знаком княжне. Но где они могли встречаться раньше? В этот момент дама обернулась к отставшему спутнику и улыбнулась ему. Так улыбаться мог только один человек на свете: холодный твердый взгляд прищуренных глаз и широко раздвинутые губы в оскале полуоткрытого рта, открывающие оба ряда белых острых зубов. Так улыбалась когда-то юродивая Тася, и Ольга узнала ее. Почувствовав на себе пристальный взгляд, дама снова обернулась. Что-то на миг дрогнуло и бесследно исчезло с ее бесстрастного спокойного лица. Но Ольга поняла, что «Тася» узнала ее.

Наверное, она попытается скрыться, надо срочно позвать Сергея на помощь, подумала Ольга.

Вытащить Сергея из пучины спорящих было непросто, но ей это удалось. Он выскочил из толпы, как ерш из лунки, взъерошенный, весь в пылу словесной баталии, продолжая выкрикивать в толпу невидимому оппоненту остатки своих аргументов.

— Сережа! Я только что видела в этом зале Тасю. Она предстала здесь в виде элегантной дамы в обществе дипломатов.

— Оленька, ты ошиблась, — снисходительно похлопал он ее по ладони. Тася сгорела в монастыре.

— Нет, это точно была она. И не только я ее узнала. Она тоже узнала меня, а раз так, она попытается скрыться. Пойдем скорее ее искать, а то будет поздно. Однако все попытки разыскать Тасю в этом и соседних залах оказались напрасными. Билетерша на выходе, которой Ольга описала даму, сказала, что она и ее спутники недавно покинула музей.

Попутно Ольга обратила внимание на то, что Локкарт со своей прекрасной спутницей тоже исчез.

— Я думаю, что надо сообщить об этом твоем открытии следователю Тарасову, если ты, конечно, уверена, что не ошиблась.

— Я так и знал! — воскликнул Тарасов в ответ на рассказ Сергея, будто бы тот видел «Тасю». — Значит, сгорела игуменья, а эти двое заметали следы, имитировав смерть Таси. Сдается мне, что эта барышня не моего поля ягода. Надо срочно сообщить в Управление внешней разведки.

Проводив домой Олю, которая ждала его у здания уголовного розыска, Сергей, голодный и усталый, отправился к Николаю в надежде не только обсудить с ним наболевшее, но и плотно поужинать. В последнем он не ошибся. Домна Матвеевна усадила Сергея за стол и налила большую миску горячих наваристых щей. Потом они втроем пили чай с брусничным вареньем и коржиками с корицей, которые хозяйка недавно извлекла из духовки.