Она рассматривала в зеркале свой маленький прямой нос, круглый подбородок, завитки светло-каштановых волос вокруг чистого высокого лба и не могла, поверить, что все эти черты, вместе взятые, делают ее лицо красивым.

— Ну хватит! Налюбовалась! — улыбнулась госпожа Пурпайль. — Пора идти вниз. Мадемуазель Рашель сейчас вернется.

Катрин встала, украдкой погладила пальцем гребенки и головные щетки, разложенные в строгом порядке на туалетном столике. На языке у нее вертелся вопрос, который она долго не решалась задать. Не удержавшись, она спросила:

— Если мадемуазель Рашель ничего не делает для барыни, она, во всяком случае, могла бы стать компаньонкой мадемуазель Эмильенны…

Госпожа Пурпайль скрестила на груди пухлые руки и, приоткрыв рот, издала нечто вроде свиста, словно проколотый мяч, из которого выходит воздух. Потом, покачав головой, она шумно вздохнула и заявила:

— Золотые твои слова, Кати! Платить даром деньги этой ханже Рашели — сущее безобразие! Но только… только…

Кухарка умолкла, прошлась по комнате и наконец остановилась перед Катрин:

— Только, дитя мое, сразу видно, что ты плохо знаешь нашу барышню. Чтоб она терпела рядом с собой эту Рашель? Да никогда в жизни! Раз или два дама-компаньонка пробовала сопровождать мадемуазель Эмильенну, но больше она на это не решится — будь покойна! Барышня то бежала со всех ног вперед так, что Рашель не могла за ней угнаться, то, наоборот, прохаживалась битый час перед какой-нибудь парикмахерской или бистро до тех пор, пока сидящие там мужчины, бросив свои бритвы и стаканы, не высыпали на порог и не начинали отпускать шуточки по адресу Рашели и нашей молодой ветреницы…

— Но… если бы… если бы у барышни была другая компаньонка, не мадемуазель Рашель, неужели она и с ней стала бы обращаться так же?

— Насчет этого ничего не скажу, но, сдается мне, что это дело трудное… А почему ты спрашиваешь? У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Нет, что вы! — печально ответила Катрин и отвернулась, будто здесь, в полумраке, госпожа Пурпайль могла заметить ее смущение.

Стать компаньонкой барышни! Катрин хорошо понимала, что эта должность не из легких, а для нее и вовсе непосильная. На такое место требовалась совсем иная особа, чем маленькая крестьянка, какой она была. Прежде всего нужно говорить по-французски, а Катрин, как и вся ее родня, изъяснялась лишь на местном наречии. Компаньонка должна обладать хорошими манерами, одеваться по-городскому, знать множество вещей и, самое главное, быть намного старше.

К тому же Катрин сознавала, что, если ее желание вдруг осуществится, она не сможет больше заботиться об отце, Франсуа и сестренках. Правда, благодаря ее заработкам у Малаверней и Дезаррижей, а также тем «дарам природы», которыми Фелиси по-прежнему набивала ее карманы, жаловаться на голод в доме-на-лугах не приходилось. Правда и то, что, придя домой, Катрин не ложилась спать, пока все домашние дела не были переделаны. И все же она была недовольна собой, считая, что не имеет права строить на будущее планы, которые могли бы разлучить ее с родными.

Мысли Катрин об этом будущем невольно раздваивались, словно у нее, когда она вырастет, будет не одна, а целых две разных жизни. Ради той, которую она хотела посвятить семье, Катрин всячески старалась экономить на хозяйстве. Эти сбережения, а также те несколько су, которые Орельен приносил ей по воскресеньям, она прятала в тайничке, устроенном под одним из кирпичей очага. И в то же время, желая приобрести знания, которые помогли бы ей в один прекрасный день занять столь желанное место компаньонки Эмильенны, она много и усердно шила, штопала и вязала — гораздо больше, чем требовали того ее семейные обязанности.

— Ты испортишь себе глаза, — говорил сестре Франсуа.

Однажды Катрин услышала от госпожи Пурпайль, что дама-компаньонка должна быть искусной рукодельницей. Девочка тут же решила научиться вышивать.

Каждое утро по дороге в Ла Ноайль она проходила мимо дома дорожного смотрителя Англара. Там, у окошка с раздвинутыми занавесками, сидела белокурая Амели Англар, робко улыбавшаяся Катрин. Окно было низкое, и Катрин видела рукоделье, над которым трудились тонкие пальчики Амели. Это были вышивки, кружева, ажурная строчка. Катрин всегда испытывала желание замедлить шаг и полюбоваться этими изящными вещичками, но времени у нее было в обрез, а опаздывать на работу, возбуждая недовольство Фелиси, она не хотела. К тому же Катрин помнила, что родители Амели когда-то запрещали дочери играть с ребятишками Ла Ганны. Поэтому она не задерживалась у окошка Амели и лишь дружески кивала в ответ на застенчивую улыбку вышивальщицы.

Так, задолго до их знакомства, между девочками уже зародилась тайная обоюдная симпатия.

Когда госпожа Пурпайль заявила во всеуслышание, что дама-компаньонка должна быть искусной рукодельницей, Катрин сразу подумала об Амели и решила переговорить с ней, не откладывая дела в долгий ящик.

На следующее утро она встала раньше обычного. Франсуа, подняв голову с подушки, удивленно спросил сестру: чего это ей не спится? Катрин ничего не ответила и, торопясь разделаться с утренними делами, разбудила сестренок. Не слушая их рева и крика, она умыла полусонных девочек, одела их, причесала, заставила быстро проглотить утреннюю похлебку, наскоро ополоснула миски и убежала.

Утро было ясное, но холодное. Зима в этом году упорствовала, не желая сдаваться. Поднимаясь вверх по улочке Ла Ганны, Катрин волновалась: только бы Амели оказалась у окошка, только бы не было дома ни ее матери, ни отца…

К счастью, Амели уже сидела у окошка и была одна. Она подняла глаза от вышивания и, как обычно, улыбнулась. Катрин остановилась. Юная вышивальщица замерла в недоумении: брови ее были высоко подняты, на полуоткрытых губах еще блуждала улыбка, но голубые глаза смотрели серьезно и вопросительно.

Катрин не знала, что делать дальше. Наконец она подняла руку и постучала пальцем по стеклу. Амели отбросила работу в сторону, порывисто поднялась со стула и с просиявшим лицом распахнула окошко.

— Доброе утро, — сказала она негромко. Щеки ее порозовели от смущения.

— Я, наверно, помешала… — извиняющимся тоном начала Катрин.

— Нет, нет, что вы…

В полной растерянности Амели нервно стиснула руки.

Ее волнение и робость передались Катрин; она вдруг забыла, с какой целью затеяла этот разговор. Еле справившись с собой, она наконец пробормотала:

— Вы так красиво вышиваете, что я сказала себе: «Когда-нибудь утром я попрошу мадемуазель Англар показать мне свое рукоделье». Но вы, наверное, сочтете меня назойливой…

— Нет, нет, нисколько! Только я совсем не такая уж искусная рукодельница, как вам кажется… Да что же вы стоите на холоде? Входите, пожалуйста, в дом.

Катрин невольно бросила опасливый взгляд в глубину комнаты:

— А что скажут ваши родители?

— Их сегодня утром нет дома. Отец на работе, а мама ушла на рынок. К тому же они были бы очень рады видеть вас.

Успокоенная этими словами, Катрин вошла в дом, сбросила сабо и осторожно сунула ноги в войлочные туфли, стоявшие у порога.

— Когда-то ваши родители не разрешали вам водиться с нами.

Амели покраснела до корней волос.

— О! Это только потому, что в нашем пригороде живут всякие люди…пробормотала она. — Они сквернословят, попрошайничают, воруют… Вот отец и держал меня на расстоянии от них. Он ведь государственный служащий, а это, понимаете ли, обязывает…

Бормоча свои объяснения, Амели смущалась все больше и больше. Наконец, вся красная, она с трудом закончила:

— Но мои родители хорошо знают, что вы и вся ваша семья совсем не похожи на этих несчастных… Вы люди честные, трудолюбивые, воспитанные…

Мы слышали о ваших несчастьях и всегда сочувствовали вам…

Амели была, конечно, сама доброта, и ее симпатия — безусловно искренней. Но сочувствие дорожного смотрителя и его супруги семейным бедам Шарронов вовсе не обрадовало Катрин.