— Пошли отсюда, — сказала она Орельену.

— Хочешь, пойдем посмотрим, как пекут баранки?

— Пойдем.

Они двинулись вверх по улочке в город.

— Видела? — спросил Орельен, отойдя на несколько шагов от дома Англаров.

— Нет… А что?

— Когда мы уходили, дочка дорожного смотрителя…

— Ну?

— …послала нам вслед воздушный поцелуй…

Клочок неба, видневшийся в просвете между крышами, никогда не казался Катрин таким ослепительно синим. Они шли быстро и скоро вышли на Лиможскую улицу. Это была главная торговая улица Ла Ноайли, но здесь, в самом ее начале, примыкавшем к предместью, ютились лишь захудалые торговые заведения: темная и тесная бакалейная лавчонка, кабачок с некогда коричневым, наполовину облупившимся фасадом, жалкая скобяная лавка с полупустыми полками. В этом убогом окружении лавка булочника выгодно выделялась своими желтыми, свежевыкрашенными витринами и широкими полками, уставленными стройными рядами буханок и караваев. Шумная стайка детей толпилась у входа.

Орельен и Катрин с трудом протиснулись поближе к витрине.

— Влезай на мои сабо, — предложил Орельен, — так лучше будет видно.

Катрин проворно разулась и встала на его сабо.

«А я-то принимала его за дьявола!» — радостно удивлялась она про себя, чувствуя на своем затылке дыхание Орельена. Но скоро девочка забыла обо всем на свете, поглощенная необычным зрелищем, которое каждый четверг привлекало сюда ребятишек со всей Ла Ноайли. Сквозь стекло витрины, в глубине помещения, виден был сам булочник. Обнаженный до пояса, с обсыпанными мукой руками и волосатой грудью, он стоял у большого стола и раскатывал скалкой круглые кусочки теста. Раскатав тесто в лепешку, он вырезал в нем стаканом круглую дырку, ловко подцеплял шумовкой белые мягкие кольца и бросал их в кастрюлю с кипятком. Через минуту он так же ловко выхватывал эти кольца из воды и относил к небольшой печи, красная пасть которой на мгновение приоткрывалась, чтобы проглотить очередную порцию колец. Время от времени булочник прерывал свою работу и доставал из печи дюжину румяных баранок, которые тут же нанизывал на веревку.

Внезапно в толпе детей произошло движение. Катрин толкнули так, что она, потеряв равновесие, едва не упала.

— Дайте пройти! — послышался раздраженный голос.

Кучка детей расступилась, давая дорогу высокой девушке в зеленом платье с пышными оборками. За ней шел бледный мальчик в широкополой соломенной шляпе. Они вошли в лавку, и девушка повелительным жестом указала на баранки.

Жена булочника засуетилась, наполнила баранками два больших бумажных пакета и вручила их мальчику. Девушка вынула из складок своей широкой юбки черный с золотом кошелек и расплатилась с булочницей. Потом повернулась и вместе с мальчуганом двинулась к выходу. На пороге она остановилась и окинула презрительным взглядом оборванных ребятишек, сгрудившихся у входа в булочную; они безмолвно освободили проход.

Катрин с восхищением смотрела на девушку в зеленом платье. Но разве это девушка? Да нет, скорее девочка, которая быстро выросла. У нее было овальное матовое лицо, капризные полные губы и продолговатые черные глаза, прикрытые пушистыми ресницами. В лице и во всем ее облике было что-то заносчивое и вызывающее.

— А сама небось трусит! — шепнул Орельен. — Трусит?

— Ну да. Перед нами трусит.

— Кто?

Девушка откинула голову назад, тряхнув длинными каштановыми локонами, обрамлявшими ее щеки.

— Ксавье, держись прямее, — сказала она звучным грудным голосом.

Мальчик послушно выпрямился.

— Разве ты их не знаешь? — удивился Орельен.

Девушка с мальчиком вышли на середину улицы; столпившиеся у витрины ребятишки обернулись и, оживленно переговариваясь, глядели им вслед.

— Эй, держись прямей! — крикнул кто-то из ребят, передразнивая незнакомку.

Мальчик, нагруженный пакетами, только пожал плечами, но девушка остановилась и, резко повернувшись, быстро двинулась обратно.

Ребятишки на тротуаре примолкли. Зеленая девушка стояла в нескольких шагах и смотрела на них в упор; губы ее вздрагивали от еле сдерживаемого гнева. Но ни единого слова не сорвалось с этих презрительно сжатых губ.

Передернув плечами, девушка повернулась на каблуках и зашагала за мальчиком.

Кто-то неуверенно рассмеялся.

— Проучить бы их обоих хорошенько — и братца и сестрицу, — сказал тот, кто передразнивал девушку.

— Правильно… Верно… Хорошую взбучку… Отлупить как следует…

Все говорили разом.

— Какая она красивая! — задумчиво сказала Катрин.

— Они, конечно, боятся нас, но не показывают виду, — повторил Орельен.

— Вот и неправда! Он, может, и боится, но она — нет! Не сердись, Кати.

А то еще подумают, что ты заодно с ними… Знала бы ты, что случилось в этом году на вербное воскресенье! Тогда наши ребята из Ла Ганны и из предместья Трех Каштанов собрались на паперти, как раз когда из церкви вышли Дезаррижи.

Эмильенна высоко несла свою освященную ветвь. Вся ветвь была увешана меренгами, конфетами, сладостями. Ксавье шел рядом и тоже нес ветвь, такую же большую и богатую. И тут мы палками и камнями принялись сбивать с их ветвей украшения. Бах! Трах! — и все их меренги, сладкие рожки, конфеты полетели на землю. Ксавье, тот бросил свою ветку и удрал, а она только выпрямилась и шла, будто ничего и не случилось. Наверное, ей достался не один удар камнем или палкой, но она так и не остановилась и несла перед собой, как знамя, свою ободранную ветку. Барыньки пищали и ахали, а их мужья отгоняли нас тростями и палками. Как и все, я получил свою порцию по спине и по ногам, но зато, когда мы дали тягу, у каждого карманы были набиты сладостями…

— И это очень гадко! — возмущенно сказала Катрин.

Орельен удивленно взглянул на нее, и радость, переполнявшая его с той самой минуты, когда Катрин, смеясь и плача, съела баранку, вдруг улетучилась.

— Я пойду домой, — сказал он.

— Кто же они такие? — спросила снова Катрин. Орельен нахмурился:

— Я уже говорил тебе: их фамилия Дезарриж.

— А где они живут?

— В самом большом доме на Верху, на Городской площади.

— Они богатые?

— Еще бы! У мамаши было не знаю сколько имений и ферм, а папаша Дезарриж-самый крупный торговец лошадьми во всей округе. Вот девчонка и строит из себя принцессу.

Катрин ничего не ответила ему, и они молча дошли до Ла Ганны. «Надо ее предостеречь, — думала Катрин. — Мальчишки ненавидят ее, хотят проучить… Я предупрежу Эмильенну, и мы подружимся… Она такая красивая!»

До этого дня Катрин не отваживалась подниматься одна по улочке дальше последнего поворота, за которым кончалось предместье Ла Ганна и начиналась Лиможская улица. Куда смелее отправлялась она в противоположную сторону, по дороге, ведущей к фабрике, бродила по окрестным лугам и полям, по берегам прудов, разбросанных вдоль шоссе. Проходя мимо жалких хибарок соседей, имена и пороки, странности и причуды которых были ей хорошо известны, Катрин чувствовала себя спокойно и уверенно. Но стоило ей миновать домик дорожного смотрителя, из окна которого неизменно улыбалась Амели Англар, как ноги Катрин начинали заплетаться и каждый шаг давался с трудом. Девочке казалось, будто за ней отовсюду подозрительно или насмешливо следят незнакомые люди.

Но сегодня Катрин храбро шагала мимо этих чужих, быть может, враждебно настроенных людей. Она преодолела свой страх ради самой заносчивой и высокомерной, но и самой прекрасной девушки Ла Ноайли. Заносчивость и высокомерие Эмильенны Катрин оправдывала тем, что девушка в зеленом противостоит одна целой ораве завистников и глупцов. Но с ней, с Катрин, она, конечно, не будет ни гордой, ни суровой. «Она еще поблагодарит меня за то, что я пришла предупредить ее о заговоре мальчишек».

Но где найти Эмильенну? Катрин спросила было у Орельена, но тот сослался на какие-то неотложные дела и убежал, ничего не ответив. Катрин прекрасно понимала, что Орельен больше не доверяет ей, что он заодно с теми уличными сорванцами, которые желают зла гордой красавице. Ну и пусть! Катрин одна будет бороться с ними.