А в первый день четвертой луны злой карлик умер. Весь народ ликовал и надел белую одежду. С тех пор он всегда ее носит.

Девочки внимательно слушали, и никто не заметил, как тяжелая капля упала на голову спящего ребенка, а вслед за ней сразу несколько капель подряд. Маленький Хен Бо заплакал. Сестренка поднялась и стала его укачивать, быстро сгибая и разгибая спину. С помещичьего двора пришла вся семья: отец девочки Тэн и три ее брата.

Мен Хи вскочила и, смущенно кланяясь, боком стала пробираться к двери. Тэн остановил ее. Она сказала, что ищет отца и зашла погреться, а теперь ей уже тепло, она может идти дальше.

— Ну что же, — сказал Тэн, — пойдешь, но сначала поедим. Ведь наша еда тебе, наверно, знакома.

Через полчаса вся семья сидела на полу за едой. Близко возле круглого стола сидеть было нельзя: не хватило бы места. Поэтому каждый держал свою чашу в руках, а на столе стоял лишь общий горшок.

— Сегодня опять на каменоломню гнали, — сказал вдруг старик.

— Днем? — удивился Тен.

— Значит, за ночь не успевают. Ночью людей к китайской границе гонят. Окопы копать для самураев.

— Ну, спать пора, — неожиданно заключил Тэн.

— Ас девочкой как же? — спросил Мун.

— Оставить бы надо, трудно нам без женщины, — ответил Тэн и, обращаясь к Мен Хи, спросил: — А что ты умеешь делать?

— Я все умею, — заторопилась Мен Хи, — и стряпать, и стирать, и за скотом ухаживать…

— За скотом-то не придется, — перебил ее Тэн. — Ладно, поживи пока у нас, посмотрим…

Спать легли на полу все рядом, постелив тонкие циновки.

Мен Хи долго скиталась по деревням, и ей всюду давали приют. Но нигде не было ей так хорошо, как здесь. На нее легли все работы по дому, и она охотно выполняла их. И обязанности матери маленького Хен Бо она тоже взяла на себя. Весь день он был у нее за спиной. Стирала ли она, готовила ли пищу, несла ли на голове сосуд с водой, мальчик был с ней. Она уже привыкла к этому, ей приятно было ощущать его живое тепло.

И только в те дни, когда она обертывала в бумагу плоды на дереве, Хен Бо нянчила его сестра. Почти все плоды четырех яблонь, которые арендовал Тэн, обернула она сама.

Мен Хи с большой осторожностью ухаживала за деревьями. Ей хотелось, чтобы больше осталось яблок. Ведь как только появилась завязь, помещик определил будущий урожай, и из каждых десяти штук восемь надо отдать ему. А ведь сколько их опадет, пока созреют, сколько поклюют птицы! Но до этого помещику нет дела. Если будут потери, значит, арендатор плохо ухаживал за деревьями, значит, все убытки он и должен нести.

Поэтому каждый плод надо было обернуть бумагой и привязать ее сухой травой, чтобы бумагу не сдуло, и затянуть узел не очень туго, чтобы плод мог наливаться, но и не слабо, чтобы не пролезла гусеница или червяк. Под бумагой плоды созревают быстрее, и форма остается правильной, и цвет красивым. Бумагу дал помещик и пересчитал каждый листок, чтобы вернуть ему тоже по счету.

Мен Хи, стоя на садовой лестнице, старалась делать все аккуратно, чтобы Тэн был доволен ее работой. И как только Мен Хи слезала с дерева, она снова брала ребенка.

Ей теперь часто вспоминалась давняя детская мечта. Однажды, когда она была еще совсем маленькой, на деревенской улице ей повстречалась Цун За, дочка лавочника. Цун За походила на живую радугу.

Мен Хи с восторгом смотрела на большую куклу в зеленой кофте, привязанную к спине Цун За красным стеганым одеяльцем. Кукла, будто ребенок к матери, прильнула щекой к спине девочки, ножками обхватила ее талию. Цун За шла по деревне медленно и важно. Она уже понимала, что дочь богатого лавочника лучше других детей.

Временами она покачивалась взад и вперед, легонько пошлепывая куклу ладонью, давая всем понять, как трудно заставить спать свое непослушное дитя. Когда Цун За увидела, что на нее все смотрят, она чуть подпрыгнула, подтолкнув вверх куклу и, вобрав в себя живот, туже стянула одеяло. При этом она смотрела на ровесниц, будто жалуясь им: мол, столько хлопот доставляет ей эта непоседа, которая спать не хочет и ерзает без конца вверх и вниз.

Девочки и даже мальчики провожали ее завистливым взглядом, не решаясь подойти к ней или заговорить.

Мен Хи тоже смотрела на богатую девочку. Она любовалась ее нарядом и ее куклой. Она не могла завидовать богатой Цун За, как невозможно завидовать звездам, что они такие красивые. Ей и в голову не могла прийти несбыточная мечта стать обладательницей подобного богатства.

Но в тот день Мен Хи твердо решила, что и у нее за спиной когда-нибудь будет кукла. Конечно, не такая, как у Цун За, но ей и не надо такой. Она сама сошьет себе вполне приличную и послушную куклу.

Мечта Мен Хи не походила на обычное детское желание — получить игрушку сразу же, сейчас. Она понимала, какое трудное это дело, и с тех пор начала подбирать всякую случайно брошенную тряпочку, комок пеньки — все, что могло пригодиться.

Потом, забившись куда-нибудь в угол сарая, рассматривала свое достояние и разговаривала сама с собой: «Из этого кусочка выйдет рука, а этого хватит только на шею, зато вот лоскуток, из которого вполне получится туловище».

Труднее было с одеялом. Для него требовался большой кусок материи. Но в конце концов одеяло не обязательно должно быть из одного куска, его тоже можно сделать из лоскутков.

Куклу шила долго. Однажды мать взялась помочь ей, но Мен Хи не согласилась. Она должна все сделать сама. Даже наперсток пришлось самой сшить, потому что наперсток матери был велик и весь уже исколот. Ведь это не помещичий дом, где имеются крепкие кожаные наперстки. И вот наконец кукла готова. Правда, она вышла не очень красивой: одна нога у нее была короче другой, а руки получились разной толщины, но все равно Мен Хи была счастлива, когда в первый раз привязала к спине свое дитя.

Как все это было давно и как отчетливо помнит она те дни! А теперь у нее за спиной настоящий ребенок — маленький, смешной и беспомощный Хен Бо. Он не привык лежать на циновке. Когда случалось положить его, он начинал кричать и быстро перебирать руками и ногами. В такие минуты он очень напоминал перевернутого на спину жучка.

Мен Хи очень полюбила его, так же как и дедушку Муна, и всю эту семью, принявшую ее в свой дом. Ох как не хотелось ей уходить отсюда! Но идти надо, даже не идти, а бежать, скорее бежать из этого дома, ставшего ей таким дорогим и близким.

И как могла она столько времени сидеть на шее у этих добрых, хороших людей, словно саранча, поедать их рис и ничего не давать им взамен! Какая польза в том, что она весь день работает, если от этого ни рису, ни чумизы не прибавляется? И без нее жили эти люди, и все было у них так же, как сейчас, а еды уходило меньше.

Какая же она бессовестная! Пользуется тем, что бедняк никогда не оставит человека в несчастье, всегда накормит голодного, если даже для этого придется отдать последнее зернышко.

Конечно, она поступает нечестно, никто другой не позволил бы себе такой неблагодарности. И это совсем не утешение, что она старалась есть поменьше и даже ни разу не наелась досыта.

Она честно старалась, чтобы на нее уходило как можно меньше еды. Все даже удивлялись, как она мало ест. Еще бы! Не хватало только набивать до отказа желудок чужим рисом!

Нет, больше она не станет есть у этих людей. Она уйдет куда-нибудь, заработает много риса и вернет все, что здесь съела. Она выберет такое время, когда в доме никого не будет, и поставит посреди комнаты вот такую тыкву с рисом или даже целую корзину.

Когда вернется с работы Тэн, он спросит: «Откуда это у нас взялся рис?» Но никто не сможет ему ответить. Только сосед скажет: «Не знаем, откуда взялось так много риса. Тут без вас Мен Хи приходила, должно быть, она принесла». И дедушка тогда подумает: «Да, наверно, это она принесла».

Как много интересного узнала Мен Хи за это время! И все-таки самое интересное было вчера, когда, закончив хлопоты по хозяйству, она присела отдохнуть. На душе у нее было хорошо, может быть, оттого, что так приятно прижался к спине спящий Хен Бо. А дедушка сидел закрыв глаза, и, если бы он не покачивался, можно было подумать, будто он спит.