Сказав это, помещик снова уставился на Пака, а тот упал на колени, обнял ступни ног Ли, но ответить ничего не мог и только беззвучно открывал рот. Тогда Ли оттолкнул Пака ногой и снова заговорил:

— Но я великодушен и не сделаю даже того, чего требует закон. Я не возьму в залог твоих детей, как поступил бы на моем месте любой помещик. Я люблю добрые дела и сделаю еще одно доброе дело.

При этих словах хваденмин снова бросился на колени, повторяя без конца:

— Спаситель мой, спаситель мой…

— Я скажу тебе, как ты должен дальше жить, — продолжал Ли.

Теперь Пак смотрел на него с благоговением, думая, как бы получше ответить. У него даже мелькнула мысль, не позвать ли жену, но он тут же отогнал эту недостойную мужчины мысль. Ли может подумать, будто он так низко пал, что советуется с женщиной.

А Ли словно понял, о чем думает Пак.

— Неудачная жена тебе досталась, — говорил Ли. — Она рожала всего восемь раз, и только трое детей остались в живых. Слава небу, что оно пощадило твоих сыновей, ведь девочки — это горе в доме, а она нарожала столько девочек! Чтобы облегчить твою жизнь, я заберу твою дочь, которая может только есть, а работать еще не может. Она будет жить в моем доме, а когда ей исполнится тринадцать лет, ее возьмет в жены мой сын.

Пак слушал и в такт словам помещика кивал головой. Он опять не знал, что сказать. У него была одна главная мысль, которая занимала всю его жизнь: как прокормить семью? Ни о чем другом он не думал. А теперь вдруг свалилось счастье: его дочь выйдет замуж за сына помещика. Наверно, тут что-то кроется. Надо внимательно слушать. Но ведь хуже, чем сейчас, не может быть, значит, бояться нечего. Правда, говорят, сын Ли Ду Хана не из удачных, но он — единственный наследник.

— Я дам тебе еще чумизы и гаоляна, — продолжал Ли, — и ты вернешь мне долг после свадьбы дочери. На такой большой срок ни один помещик не дает зерно. За все зло и убытки, что ты мне причинил, я делаю тебе добро и ставлю только одно условие: после свадьбы ты, и мать твоих детей, и дети твои забудут дорогу к моему дому.

Бывало, конечно, что и Пак, послушав деревенского сказочника, начинал мечтать, но дальше желания получить такой урожай, чтобы рису хватило и на уплату долгов и для семьи, эти мечты не шли. И вдруг произошло такое, чего даже сказочник не мог бы придумать.

Пак Собан не сразу поверил своему счастью. Может быть, он не так понял Ли Ду Хана. И он неожиданно для самого себя спросил:

— Как же ваш сын возьмет мою дочь? Когда умерла его жена, ему было тридцать шесть лет. С тех пор прошло два года, а моей недостойной дочери нет еще и одиннадцати.

— На старой яблоне цветут цветы, и нет их на молодой, — медленно произнес Ли. — Пусть радуются ее родители, что ей выпало такое счастье.

Апання сидела возле хижины и слушала разговор мужчин. Она прижимала к себе девочку, а та, ничего не понимая, но предчувствуя какое-то новое горе, ласкалась к матери, стараясь успокоить ее.

Ли ушел, а Пак еще долго сидел на циновке. Потом поднялся, подтянул штаны, расправил плечи и вышел из хижины. Увидев его, Апання поспешно стала вытирать слезы.

Пак Собан подумал, что она, наверно, слышала, о чем говорил Ли Ду Хан, но все же нашел нужным сообщить ей новость.

— Тут мы с помещиком договорились об одном деле, по которому он приходил ко мне, — солидно сказал Пак. — Я решил выдать свою младшую дочь за его сына.

Помолвку справляли, как полагается по всем обычаям, будто и впрямь пришло радостное время выдавать дочь замуж.

Прежде всего проверили, смогут ли новобрачные жить дружно. Оказалось, что Мен Хи родилась в день зайца, а сын Ли — в день змеи. Ли Ду Хан сказал, будто ничего особенного в этом нет, но Апання очень убивалась: ведь змея пожирает зайца. Вот если бы Мен Хи родилась хотя бы на сутки раньше, это был бы день тигра. И хоть счастливой жизни могло не быть, но Мен Хи в обиду себя не дала бы. Однако делать было нечего, пришлось примириться.

Потом мать жениха пришла в хижину Пака осмотреть невесту, а Пак спустился в долину и поговорил с Ли Ду Ханом. Они дали друг другу согласие на брак своих детей.

Спустя несколько дней Ли написал большое письмо Паку, состоящее, как полагается, из вежливых слов и приветствий. Только в конце сообщил, что у него есть сын, еще не успевший жениться, и он мог бы подумать насчет того, чтобы обвенчать сына с дочерью Пака.

Письмо было написано на красной бумаге, символизирующей радость. Ответное письмо заготовил тоже Ли, потому что Пак не умел писать и у него не было бумаги.

Пак с Сен Дином ходил за этими письмами к Ли Ду Хану, и тот дал им немного чумизы и гаоляна.

Встречаясь с односельчанами и отвечая на их вопросы, Пак вел себя достойно, как и подобает родственнику помещика.

— Я не могу с вами долго задерживаться, — говорил он. — У нас с Ли Ду Ханом сейчас много хлопот. Вчера в мой дом приходила его жена, да только на женщин трудно положиться. Придется нам с Ли Ду Ханом все самим готовить к помолвке.

И помолвка состоялась.

Теперь никто не мог бы расторгнуть брак Мен Хи с сыном Ли, хотя они еще друг друга не видели и до свадьбы было далеко. Главное — письма на красной бумаге с решением отцов.

После помолвки тоин определил день свадебного обряда. Это тоже непростое дело. Надо выбрать счастливый день, тогда брак будет прочным, а жизнь радостной. Такое дело можно доверить только тоину.

Апання выстирала ветхую юбочку Мен Хи, причесала ее, сделала из тряпочки бантик и повела дочь в долину. Пак стоял на горе и смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду.

Мать и дочь шли долго и молча. Но вот внизу показалась их родная деревня и большой дом с увитыми виноградом огромными застекленными террасами. Тяжелые черные гроздья ярко выделялись на фоне зелени, закрывавшей почти все строение.

На гребне серой черепичной крыши с загнутыми вверх краями возвышалась на столбиках еще одна крыша, а на ней изготовились для прыжка два резных дракона из черной сосны. Их кроваво-красные глаза из светящегося камня зловеще горели в лучах солнца. С горы был виден большой двор, весь усаженный причудливыми растениями и фруктовыми деревьями.

Мен Хи много раз видела этот дом, но сегодня он показался ей мрачным. Она остановилась и прижалась к коленям матери.

— Не бойся, Мен Хи, — сказала Апання, гладя дочь по спине. — Ты будешь жить в этом красивом доме, ты будешь всегда сыта.

Они прошли первый двор, который был заставлен арбами, завален мусором и навозом. Со всех сторон громоздились сараи, амбары, пристройки. У ворот второго двора они остановились. Какая-то женщина спросила, что им надо. Апання начала объяснять быстро и бессвязно. Она еще не кончила говорить, когда женщина ушла, сказав, чтобы они подождали.

Ждать пришлось долго. Апання видела, что Мен Хи едва сдерживает слезы, но не умела успокоить девочку и только гладила ее волосы. А Мен Хи все теснее прижималась к матери и все крепче стискивала в пальцах подол ее юбки. Наконец снова появилась женщина.

То ли долгое ожидание так подействовало на Аланию, но только она рванулась вперед, как бы боясь опоздать, а рядом с ней, цепляясь за подол, почти бежала Мен Хи.

Апання не заметила, как волосы ее растрепались, а юбка сбилась на сторону. Ее подстегивало сознание того, что человек, вышедший из этого богатого дома, не будет долго стоять и ждать ее, жену хваденмина, жену Пака-неудачника.

Женщина сказала Апанне, что девочку она может оставить, а самой ей не стоит задерживаться и терять здесь время. Апання прижала к себе растерявшуюся Мен Хи, но тут же услышала недовольный голос:

— Разве ты не видишь, что девчонку ждут?

Вслед за своей провожатой Мен Хи пересекла второй двор и по крутым ступенькам спустилась в кухню. Женщина велела ей ждать здесь, а сама поднялась по отлогой лесенке и через красивую дверь пошла в комнаты.