От Клары я переняла почти все по части стиля, благодаря ей стала вхожа туда, куда иначе пришлось бы трудно пробиваться. Ее считали моей наставницей, а это немаловажно, потому что, какое бы ни было окружение, в счет идет в первую очередь то, кто вас туда вводит. На какое-то время — а порой и навсегда — это определяет круг ваших друзей. Клара называла меня своей протеже. Она была уже очень немолода и часто повторяла: «Чем старше становишься, тем моложе должны быть твои друзья. Собирай вокруг себя юность, только так ты дольше сохранишь свою».

Проблема была в том, что мои интересы резко отличались от увлечений людей молодых. Мне так и не удалось встретить человека, который разделял бы мой глубокий интерес к Марии Антуанетте и ее эпохе. На эту роль более всего подходил Итан Монк, но у него была сложная и запутанная личная жизнь, в которую он не желал впускать посторонних, меня в том числе. Я всей душой жаждала последовать совету Клары, и хотя Моника была лишь немногим моложе (лет на десять максимум), ее энергия, энтузиазм, желание угодить, а главное, сходство ее интересов с моими стали для меня чем-то вроде бодрящего напитка. Роли сменились, и я занимала теперь место Клары, а эта молодая женщина — мое.

Наша беседа не всегда проходила на возвышенной и благородной ноте. Помимо прочего, мы сплетничали, причем Моника говорила о Бромирах только хорошее, особенно о Дике, в то время как многие близкие друзья уже поставили на нем крест. К примеру, из утренних звонков следовало, что хотя вчерашний вечер считают удачным, он останется в памяти как лебединая песня Дика.

Мы все еще были погружены в разговор, когда на террасу вышел Люциус. Он был в кое-как наброшенном купальном халате и направлялся к бассейну. За ним тенью следовал Каспер, по совместительству шофер и сиделка, почти квадратный, с руками-лопатами и широченным дубленым лицом. При виде Моники Люциус поспешно запахнул халат, чтобы скрыть оставленный операцией шрам. Хотя кожа его висела складками, как у слона, и походку трудно было назвать пружинистой, аура величия оставалась при нем.

— Как дела, дорогой? — осведомилась я.

— Я обошел Гила на девятой лунке, и теперь он кусает локти.

— Познакомься с моей новой подругой графиней де Пасси.

Люциус подошел, и они с Моникой обменялись рукопожатиями.

— Мы уже немного знакомы, — сказала она. — Вчера нас представили друг другу.

— Присоединяйся, — предложила я мужу. — Хочешь чего-нибудь?

— Умру, если не выпью кофе. — Люциус вскинул руку, пресекая неизбежные возражения. — Я помню, помню! Без кофеина. — Он повернулся к Монике. — Она следит за мной как ястреб.

Я попросила Каспера принести еще и графин охлажденного чаю.

— Ну и чему две интересные женщины могут посвятить целое утро? — поинтересовался Люциус.

— Мы с миссис Слейтер совершили тур по вашему изумительному поместью, — ответила графиня, — а потом отведали самого упоительного омара, какого мне только доводилось пробовать, и самое изысканное белое вино, какое только приходилось пить.

— Вижу! — Люциус со смешком указал на пустую бутылку.

Затем он откинулся на стуле с заложенными за голову руками и устремил взгляд к безоблачному небу.

— Что за день! Божественный, да и только. На гольфовом поле была просто благодать. Единственное достоинство тяжелой болезни в том, что все хорошее начинаешь ценить вдвойне. Гил упоминал, что у вас есть Моне на продажу, — вдруг сказал он. — Возможно, он подойдет к моим импрессионистам. Можно будет взглянуть?

— О, я ни за что не предложила бы эту картину вам!

— Отчего же?

— В самом деле это Моне — по крайней мере если судить по подписи. Боюсь, однако, в тот день у него была мигрень.

Мы засмеялись, все трое, и я заметила, что Люциус в упор разглядывает Монику. Этот взгляд был мне знаком. Мой муж был заинтригован. Меня порадовало, что удалось его развлечь.

— В таком случае обращайтесь к Гилу, — сказал он, когда смех умолк. — Если кто и сумеет набить цену, так это наш виртуоз. Однажды ему удалось уговорить меня на покупку Писсарро.

— И Сера, чего мне уж совсем не понять, — сказала я.

Мы снова засмеялись.

— Надолго в наши края, графиня? — спросил Люциус, окончательно оттаивая.

— Прошу, зовите меня просто Моника. Останусь на столько, сколько Бетти и Гил согласятся меня терпеть. Я и рада бы снять жилье, но мне просто не по карману. Рента здесь выше, чем в Сен-Тропезе, где мы бывали с мужем.

— Если окажетесь на мели, у нас есть вполне приличный домик для гостей. — И Люциус подмигнул мне.

— Приличный? Да это домик моей мечты!

— Вот и перебирайтесь в мечту, — предложила я.

— Нет, что вы! Я бы не осмелилась.

Моника адресовала мне взгляд, полный счастливого изумления и отчасти благоговения. Точно такой я устремила на Клару Уилман, когда была впервые приглашена в ее знаменитый виргинский дом. Она была моим кумиром, а в его расположение поначалу трудно поверить. Я мечтала быть приближенной особой, но до смерти боялась совершить какой-нибудь непростительный промах, который поставит точку на зарождающейся дружбе. Мне казалось, что и Моника испытывает подобные чувства.

— В этом нет ничего особенного, — поспешно заверила я. — Мы с радостью предоставим вам домик на несколько дней.

— Особенно если вы играете в нарды, — вставил Люциус.

— Обожаю эту игру! — Моника просияла. — Хотите верьте, хотите нет, но как-то в Биаррице я выиграла двадцать франков у одного арабского шейха. Мне было тогда всего пятнадцать.

— Значит, решено, — подытожила я. — Люциус годами пытается обучить меня игре в нарды. Все напрасно — у меня нет ни малейших способностей к игре, которую нужно сочинять на ходу.

Мысли о бассейне вылетели у Люциуса из головы, он пожелал немедленно сразиться с Моникой в нарды. Я знала, что так случится, и вызвалась разложить игру в библиотеке. Через открытые окна до меня доносились оживленные голоса и смех. Судя по всему, с Люциусом Моника чувствовала себя более непринужденно, чем со мной, и я решила, что немного ее пугаю.

Они играли в нарды до пяти вечера, чему я была только рада. Это предоставило мне шанс заняться чем-то по своему выбору, а это случалось нечасто. Я поставила шезлонг в тени дерева и открыла книгу Мопассана, которую предстояло обсудить на следующем занятии кружка. Звук катящихся костей и бормотание игроков имели убаюкивающий эффект.

Моника приходила на ленч еще дважды на этой неделе, и каждый ее визит был для меня подлинным удовольствием. Мы разговаривали и много смеялись. Признаюсь, приятно иметь поблизости красивую образованную молодую женщину, которая вдобавок ловит каждое слово. Приятно и лестно.

Во время третьей нашей встречи случился на первый взгляд незначительный эпизод, который для меня был исполнен глубокого смысла и очень согрел мне сердце. Первые два раза, вставая из-за стола, Моника брала льняную салфетку с колен и небрежно бросала возле своей тарелки. На этот раз, по моему примеру, она ее аккуратно сложила. Разумеется, не было ничего страшного и в ее собственной привычке, но как радостно знать, что кто-то предпочитает перенять твою!

На другое утро, однако, Моника позвонила мне, чтобы попрощаться. Я не ожидала этого и спросила, в чем дело. По ее словам, Бетти попросила ее освободить комнату для гостей. Я чуть было с ходу не повторила свое предложение насчет домика, но для начала Люциус должен был подтвердить свое согласие.

В последнее время (вернее, после вечеринки) с ним было особенно трудно. Он терпеть не мог оставаться один даже на пять минут, и если его не развлекали, раздражался и скучал. Казалось, за время болезни он совершенно растерял способность сам себя занимать. Человек недюжинного ума, он не питал пристрастия к книгам, которые, как ничто другое, могут разнообразить жизнь даже тому, кто прикован к постели. Телевизор он попросту ненавидел, никаких хобби не имел. Единственным источником развлечения для него была компания.