— Когда едем? — я вновь обратилась к мистеру Хедли, от которого не скрылся наш молчаливый разговор с Калебом.

— Если желаете, пообедаем и можем отправляться.

— Спасибо, мы поели, так что я хочу побыстрее поехать на кладбище.

Мистер Хедли на секунду замер с открытым ртом, а потом вновь рассыпался в понимании и уважении.

— Да, конечно, понимаю ваши чувства. Уже прошу подать нам машину.

Я еще раз понимающе переглянулась с Калебом. Он помог мне подняться со стула, и обнял, как только адвокат скрылся за резными белыми дверьми, с искусным золотым обводом.

— Этот дом напоминает музей, — пожаловалась я его губам. Мне был очень трудно оторвать от них взгляда.

— Ничего я видел и похуже. А теперь иди с мистером Хедли и будь умницей, а я тем временем найду нашу комнату.

— Обещаю не осквернять могилы деда и бабки.

— Я надеюсь, — хохотнул Калеб. Нежный короткий поцелуй и вот я уже стою у дверей. Калеб настойчиво подталкивает меня к ним. — Не делай того, что я не одобрю, — повторил он и вдруг усмехнулся так обаятельно и легко, что мое сердце дрогнуло. — Пожалуйста.

Калеб знал, как меня подкупить. Когда наружу вырывалось его девятнадцатилетняя сущность, мне сложно было упираться. Пока его не будет рядом, мне придется строго выполнять его указания, и я знала, что не смогу нарушить обещание. Трудно сопротивляться Калебу, когда он просто гипнотизирует меня своим взглядом.

Мистер Хедли встретил нас как раз у выхода. Калеб помог мне надеть легкий вельветовый пиджак, и подал сумку, когда адвокат вышел в коридор со своим пальто.

— А вы мистер Гровер с нами не едете?

— Боюсь, что Рейн меня с собой не берет.

Мистер Хедли долго думал, прежде чем понял, кого Калеб назвал Рейн.

— О, простите, надеюсь, вас не обижает, что я называю вас Марлен? Я просто даже забыл, что теперь у вас не только иная фамилия, но и имя.

— Не страшно. Когда-то меня так звали, и Марлен остается моим вторым именем по-прежнему. Мои новые родители оставили его.

— Они весьма любезные люди, — вежливо сделал комплимент мистер Хедли, опасливо покосившись при этом на Калеба. Я скрыла улыбку, так как знала, что сейчас он не может понять, что же его пугает в Калебе и заставляет нервничать. Ведь Калеб выглядел не просто как истинный джентльмен он и говорил подобным образом, и его манеры разительно отличались от моих. И все же что-то его волновало. Ну, я знала что именно, и мне вовсе не было жалко мистера Хедли, даже было интересно смотреть как ходит взад вперед его кадык, когда он посматривает на Калеба.

— Они самые лучшие родители. Граф и его жена, единственные люди кого я считаю родителями.

— Граф? — пораженно переспросил мистер Хедли, и уж тут ни мне, ни Калебу не удалось удержаться от улыбок, столько много было благоговения в голосе адвоката.

— Вы не знали? Теперь я являюсь наследницей их титула. На данный момент я тоже графиня.

— Простите, я, наверное, должен обращаться к вам по титулу.

Калеб принял очень важный вид, прежде чем сказать.

— Нет-нет, графиня не хочет, чтобы кто-нибудь знал о ее титуле. Она сохраняет в стране инкогнито.

— Понимаю, — протянул адвокат, и стал похож при этом на важного индюка, которому сейчас вовсе не шли седые взмокшие виски. Они портили всю картину важности. Да уж, стоило его пожалеть, такого важного клиента у него еще не было.

Я как смогла, напустила равнодушие, и все же, наверное, мои глаза выдавали меня, так как мистер Хедли вдруг посмотрел на меня внимательнее, чем прежде.

— Тогда думаю, вы не будете скучать мистер Гровер. Если вам что-то потребуется, звоните Перки, он постарается вам угодить.

— Главное верните поскорее Марлен, а мы уже тогда найдем чем заняться, чтобы я не скучал. — Калеб говорил нарочито фамильярно с мистером Хедли. И что меня удивляло, тот не только не обижался, он еще и с большим уважением, чем ко мне относился к Калебу. Выходя, я оглянулась на Калеба, и тот послал мне насмешливый воздушный поцелуй.

На улице ждал сверкающий черный лимузин, вполне в стиле Сторков, и я иронично усмехнулась про себя при виде этой махины. Да уж, а вот денег, чтобы содержать внучку, у них почему-то так и не нашлось.

Почти десять минут мы молчали. Тесное помещение действовало удушливо, да и к тому же мистер Хедли вставлял некоторые замечания по поводу улиц, пока я немного грубовато не оборвала его:

— Мистер Хедли, я последние 10 лет прожила в Чикаго.

Он неловко умолк, и чтобы смягчить свою грубость я поинтересовалась:

— А когда мои дедушка и бабушка перенесли тело Фионы из Нью-Йорка?

— Пять или шесть лет назад.

Я подавила истерический смех. Как раз в то время, когда они появились на пороге нашего дома, с желанием общаться со мной. Как интересно, неужели их замучила совесть? А может, что-то изменилось, и им стали вдруг не интересны их деньги, друзья и мнение общества?

— Вы их помните? — вопрос заданный просто из вежливости заставил меня покраснеть.

— К сожалению да. Потому не рвусь ехать к ним на кладбище.

Машина въехала к парковке кладбища, и это позволило нам не продолжать обоюдно тяжелого разговора.

Мы вошли в ворота, и к нам на встречу вышел охранник, такой же древний, как и плиты могил, одетый чисто, но во все старое. Услышав отрывки их с адвокатом разговора, я поняла, что он нас ждал. И по нему можно было понять, что он удивлен, узнав, какая именно нам могила нужна. К ней никто не приходил с тех пор, как ее перевезли из Нью-Йорка.

Он повел нас запутанным лабиринтом рядов разных могил. Я оборачивалась на некоторые из них и пыталась уловить названия фамилий и фотографии, но в скором времени я устала от мелькания чужих незнакомых лиц. И вот мы вышли к совершенно другой картине. Наверное, к старому кладбищу, — догадалась я.

Эта часть кладбища была не такой ухоженной, порядочно зарос не только старый участок с выцветшими могилами, но и даже некоторые новые памятники. Их неухоженный вид нагонял только тоску и тревогу, но никакого страха. Трава повсюду неаккуратно подстрижена, клумбы выделялись яркими цветными пятнами, дико выросших, цветов, запах которых все еще напоминал лето, а ведь на дворе стоял сентябрь. Воздух, наполненный этим сладковатым ароматом, заставлял думать, что так сами умершие пытаются скрыть запах своего забытья и отхода.

Адвокат семьи по-прежнему удивленный и раздосадованный, что я не пожелала поехать на кладбище к деду и бабушке, шагал недалеко от меня. Хоть он и был чужим человеком, но его присутствие меня не раздражало.

Я села у небольшого надгробия с вырезанной на нем фамилией Сторк, потемневшей и еле заметной, а вот фотография Фионы была необычайно яркой. Если бы не сторож я бы вряд ли сама нашла надгробие, среди этих старых всеми забытых могил. Старик сторож удивленно молчал возле меня. На могилу никто раньше не приходил, а тут вдруг юное, нервное существо и тип в костюме одновременно.

В нескольких шагах стоял адвокат, вытирая со лба блестящие капли пота, наверняка фирменным платком. Легкий порыв ветра донес до меня отголосок его дорогого одеколона, смешанный с запахом страха и недоумения. Я улыбнулась, цинично подумав, что его, скорее всего больше раздражает, чем пугает то, что я не стала лицемерно убиваться по поводу смерти своих близких родственников.

На них мне было плевать. Сейчас я хотела поговорить с Фионой. А после добраться до всех ее возможных дневников, что имеются или найдутся в доме. А также еще оставалось прослушать завещание. В связи с моим приездом официальное оглашение завещания перенесли на завтрашний день, тогда соберутся и остальные члены моей так называемой семьи. Что ж, интересно будет посмотреть на них. А также узнать, что же такого оставили мне дед с бабкой, чтобы без меня не могло быть прочитано завещание.

Глаза Фионы не были такими же синими как мои или Сони и Рики, а немного светлее, также как и ее волосы. Если у меня они были темно-русые, почти каштановые, ее можно было назвать блондинкой, все-таки немецкие корни ее отца дали о себе знать. Здесь на фотографии она была очень молода и миловидна ничего общего с той Фионой, что я помнила. Чему удивляться, тут ей должно быть не больше чем сейчас мне!