Я снова заснула, или задремала, в моей голове начали мелькать картинки волка бегущего через лес злобно поскуливающего, я знала, что не хочу знать его мысли, но мне было просто необходимо узнать их, чтобы понять что случилось….

«Дрек перестарался, вот и поплатился», думала я теперь уже мыслями волка, «зато двое других сделали все как нужно, но плата слишком велика за двоих новых членов семьи трое опытных волков, нужно было остановится, когда мы услышали запах вампира, но соблазн убить его был так велик… волчица меня не пощадит». Я чествовала, что он сожалел о смерти своих соплеменников, но ему не хотелось долго их оплакивать, ведь он не был к ним привязан, всегда нужно быть умнее, они же умными не оказались. «Жаль мы не смогли заполучить девчонку, такой прекрасный образец, чудесная талантливая самка, а ведь пока еще только человек, и к ней теперь не подобраться, запах вампира был на ней, больше чем на других. Видимо его пара. Вот чего бы волчице хотелось видеть в своей стае, безусловно, стоит постараться подобраться к девушке, если конечно вампир не захочет подарить ей свое бессмертие. Но я все равно попытаюсь….»

Машину занесло на кочках, и легонько стукнувшись об стекло, я очнулась. Калеб не отрываясь от дороги, обернулся ко мне проверить все ли в порядке, я же еле удержалась на месте, чтобы не обнять его, но побоялась, на мне было слишком много крови. Я смогла лишь глазами выразить ему все что хотела сейчас сделать и сказать, Калеб глухо зарычал и отвернулся, но я знала что он хочет того же. Сегодня я поняла, как это, когда он всегда переживал за меня, сердце мое сжалось, когда я вспомнила, как он боролся с волками, пусть я понимала что он сильнее их, но все же,… наверное, невозможно любить сильнее, чем я сейчас любила его.

Тихий вдох сбоку отвлек меня от Калеба. Бет спала в объятьях Теренса, но его глаза были открыты. Видимо он еще плохо соображал, смотрел вперед отстраненно, совершенно не замечая меня и судорожно цеплялся за Бет, безусловно, самое ценное, что у него было. Но я видела, ему становится хуже, его начинало лихорадить, руки тряслись и перебегали нервной судорогой, а лицо дергалось будто бы ему больно, но не настолько, чтобы он пришел в себя.

— Что с ним? — я и не поняла как прошептала это, но Калеб посмотрел на меня задумчиво, с плохо скрываемым переживанием. Я не сразу поняла, что Калеб испуган, и от этого испугалась и сама, и страх мой стал еще хуже, когда я заметила что и Бет начало трясти. Она просто пылала, лицо ее горело и по нему сбегал пот. Я могла лишь смотреть, а страх и понимание тонкой ледяной струйкой ползли по моему позвоночнику.

— Волки их чем-то заразили… — выдохнула ошеломленно я, и обратила свои испуганные глаза к Калебу, надеясь, что он опровергнет мою догадку. Но его глаза были безжалостны и холодны. Он упрямо молчал несколько долгих мгновений, а когда заговорил, его слова заставили меня задохнутся:

— Они не волки…

«Не волки», — эхом отозвалось в моей голове и тогда все встало на места. Но мой воспаленный и утомленный мозг просто не хотел сейчас воспринимать эту информацию, но напоследок, перед тем как отключится, я еще смогла спросить:

— Как же теперь Ева?

— Для всех от сегодняшнего дня Ева мертва…

«Да, Ева теперь для всех мертва, но не для нас», — отупев от усталости, подумала я. И наконец, поддалась спасительной темноте.

В сознание я возвращалась рывками, свет…голоса…шаги…усталый смех…темнота… Тени, смех, шаги…и Калеб был здесь, со мной, я чувствовала… снова свет просиял передо мной, и я поняла, что это не просто свет, а врачебный фонарик, который водят перед моими глазами. Наконец я смогла сфокусироваться на нем, морщась от боли пред светом, а потом посмотреть на знакомого мне уже врача. Где я видела его раньше, не могла понять, но точно знала, что он врач, потом очертания комнаты начали более четко вырисовываться передо мной, рядом стоял Калеб с отрешенным лицом, около него мой отец, но не было мамы и сейчас меня это волновало больше всего. Я проигнорировала какой-то вопрос врача и прошептала:

— Мама?

Вышло тихо и хрипло, но Калеб понял меня и отозвался достаточно громко чтобы я услышала:

— С Гремом.

Даже в своем болезненном, застывшем состоянии я поняла, что это как-то связано с моей кровью, ее жаждой и Евой, но объединить в четкую мысль не могла, пока что. Осознанность приходила ко мне постепенно, наконец-то я обратила внимание на врача и его подрагивающий нос, видимо от того что он мне что-то говорил.

— …У тебя шок, но скоро все будет в порядке… ничего не болит?

Я затихла на секунду задумавшись, болит ли что-то? Но боли не было, и я отрицательно покачала головой. Врач нахмурился.

— Шок еще не прошел, поэтому тебе не больно, но когда станет, ты должна сказать — у тебя серьезные ожоги.

Я качнула головой, хотя смысл его озабоченных слов не совсем дошел до меня. Я могла лишь смотреть на озабоченные лица отца и Калеба. Заметив это, врач видимо подумал, что я хочу побыть с ними наедине и, выходя, бросил отцу:

— Профессор не больше пяти минут, она все еще не в себе.

— Конечно, — не стал спорить Терцо, и когда врач вышел просто сел рядом ничего не говоря. Я потянулась к нему, и когда он обнял меня, расплакалась. Я начинала все понимать, и страх что заставлял действовать меня в лесу рационально, наконец, нашел выход. Я разрыдалась так, что не могла успокоиться, видимо Калеба это испугало и по его зову, в палате появилась медсестра, она покрутила что-то на моей капельнице и через несколько мгновений, мне стало спокойней, я даже не успела посмотреть на Калеба, а темнота вновь завладела мной.

В следующий раз я проснулась ночью. Моя голова была ясна и свежа после сна, зуд и жжение в руке заставили меня посмотреть на повязки от кисти до локтей, и боль все нарастала по мере того как я отходила от сна. Ожоги, вспомнила я, и хоть боль становилось все тяжелее игнорировать, я поднялась с кровати, порадовавшись, что с меня сняли капельницу, и направилась в коридор. В больнице было тихо, ничто не нарушало ночной покой, и я беспрепятственно пошла по коридору, до конца не понимая куда иду. Меня немного тревожило, почему со мной не было Калеба, но догадывалась что сейчас он нужнее в другом месте, а мне ничего не грозит. Проходя мимо одной из палат я увидела родителей Бет склонившихся друг к другу и видимо уснувших, сморенных тяжелым днем, или днями, я не знала который час и сколько времени прошло с того происшествия в лесу. Как странно как горе сближает. Со слов Бет я знала, что сейчас родители находились на грани развода, и чуть не заплакала, увидев заснувшую, склонившуюся к кровати Бет, ее сестру Грейс, в пальто, а рядом чемодан, брошенный в угол, видимо она была прямо с самолета. Странно было видеть ее здесь, всегда такую занятую и раздражительную когда Бет о чем-либо ее просила. Видимо и она не догадывалась, как любит свою сестру.

Я прошла в палату подруги ни кем не замеченная и, не потревожив сон родителей и сестры Бет. Когда я подошла ближе к изголовью, то просто ужаснулась — такой Бет выглядел истерзанной, больной и усталой. Лихорадка не спадала, кажется, ей было еще жарче, чем я помнила ее в машине. Лицо искажали судороги, так же как и руки, просто раньше этого я не замечала. Я хотела было потрогать ее лоб, как вдруг больничную тишину разорвали громкие разговоры, споры и шаги. Несколько человек приближались к этой палате, и я так и не смогла двинуться с места, так как была еще слишком слаба, чтобы реагировать быстро. Я не боялась, и отчаянно хотела знать, что случилось. От громких звуков проснулась родня Бет, и Грейс усталыми и осоловевшими глазами тупо уставилась на меня, видимо не узнав. Вдруг сознание резко вернулась к ней и, испугавшись, она подскочила на кресле и бросилась к сестре с криком ужаса:

— Что-то случилось? Ей хуже?

Я стала успокаивать Грейс, и подумала, что сейчас нужно будет успокаивать еще и родителей Бет. Но меня спасли главврач и несколько человек в темных костюмах, вошедших в палату. Они замолчали и опешили, увидев меня в больничной рубашке стоящей около кровати Бет.