Но сработать луну ему так и не удалось. Спектакль не пошел.
ФАДЕЕВ
Я шла из театра с Мамонтовского переулка (где я работала в 1936 году) к маме и брату, которые жили во дворе дома Герцена на первом этаже в странной маленькой квартирке, выгороженной из бывшего особняка. Там были печки, там были ставни, там была темная столовая величиной с большой обеденный стол, и, как это ни странно, довольно большая ванна. И еще две мрачные, но очень уютные комнаты брата и мамы…
Итак, я шла к маме после работы посидеть с ней, поесть супу (я так давно его не ела!), повидать Володю.
Свернув с Пушкинской площади на Тверской бульвар, я стала обращать внимание, что на тротуаре лежит много осыпавшихся лепестков флокса. Чем ближе к дому Герцена, тем больше попадалось осыпи флоксов. Перед домом Герцена тротуар уже был похож на ситец в цветочек. Лепестки на земле заворачивали в ворота, я вслед за ними. «Цветочная» рота, которая становилась все пестрее и «цветочнее», шла вместе со мной к дверям квартиры моего брата. Ковер в узком коридорчике был похож на ситец. Пряный запах флоксов был удушлив, осыпавшихся цветов слишком много для обыкновенной жизни. Поспешно звоню, и мне открывает смеющаяся мама.
— Посмотри, что устроил, — говорит она.
Оказывается, Фадеев получил где-то гонорар, спрыснул его слегка, скупил на улице Горького и на Пушкинской площади несколько ларьков цветов (был сезон флоксов) и нанял отряд мальчишек, которые вместе с ним принесли эти цветы к ногам нашей старой мамы.
Вся посуда, все тазы, все ведра были использованы под вазы. Ванна до отказа наполнена цветами, а остатки, как дрова, лежат в коридоре возле печки. Среди этого изобилия сидит счастливый, покрасневший и веселый Фадеев в косоворотке и ест суп. А водки мама ему не дает. И он ее слушается и смеется тонким голосом.
Он очень ее любит. Называл мама и на ты. Навещал ее, заботился о ней, если брат был в командировке…
ИЗ ДНЕВНИКОВ
Я уже старая и должна скоро умереть.
* * *
Как понять счастье старости? Видимо, это найти самого себя…
* * *
В детстве чувство складывается из конкретных (зримых) вещей. К старости зримый образ уже отпадает. Он уже известен, выучен наизусть. И остается только чувство. Вот его-то и надо расширять и познавать.
* * *
Тридцатилетняя дружба связывала меня с Еленой Сергеевной Булгаковой. Разное мешалось в эту дружбу — и горечь, и преданность, и самолюбие, но последние 20 лет это были доверительные и очень преданные (особенно с ее стороны) отношения.
* * *
Бывают дни озарений и покоя. Проснешься утром, и в душе все меняется, как будто выпадает первый снег.
Все началось с этого платья. Платье не по фигуре (уже растолстевшей и оплывшей). Пояс чересчур туг. Туфли на чересчур высоком каблуке. Словом — все неудобно, все не покойно, все не по возрасту! Весь вечер сидеть в этом дурацком виде и делать вид, что тебе весело и интересно сидеть с людьми скучными…
Ужасно… Между тем мы сами нагромождаем себе целый воз душевных «затянутостей» и «высоких каблуков».
Все время делаем вид. Все время боимся правды.
Я горюю о своей правде больше, чем о молодости.
* * *
Господи! Как я хочу быть сильной — и как я слаба!..
* * *
Безнадежность, инерция и внутренняя поспешность одновременно владеют мной.
* * *
Почему так прекрасно прошлое, которое мы не могли, не умели чувствовать?
* * *
Какой-то рассказ или повесть Пришвина начинался словами: «бывает теперь иногда».
* * *
Много думаю «теперь, иногда» о милосердии к старости и болезням.
* * *
Не самое ли главное время в жизни детство и старость? Первое — познание и становление, второе — завершение.
* * *
Как мне писать? Как мне дотронуться до другой, хотя и близкой мне жизни, чтобы она не утонула, как осенний лист, в потоке бурлящей воды?
Как обжечь словами чужих и равнодушных людей?
* * *
Мама… Руки ее помню… Коричневое пятно на одной руке…
* * *
Все подчинено взаимодействию двух полюсов. Значит, истина всегда двулика?
* * *
Женщина должна сама избирать свою судьбу, а не прилаживать ее к чужой судьбе и не зависеть от решения мужчины.
Размышление ведет к бездействию. Только вера придает человеку вдохновение, побуждающее его действовать, и упорство, необходимое для того, чтобы отстаивать свои убеждения.
* * *
В XX веке ум человеческий достиг высот, вырывая из глубин нравственности свои корни. Достиг высот за счет глубины.
* * *
Рассказать сказочку от имени человека, видящего мир сказочно. Рассказать сказочку современную: про мотоцикл и его зеленый глаз, про милиционера, про парашют и автобус и про их разговор между собой, и про травинку, как ей неудобно в этом новом цивилизованном мире.
А впрочем, это можно и нарисовать.
* * *
Крутится в памяти мое детство и, как в калейдоскопе, из одних и тех же людей и вещей выстраиваются при поворотах в памяти разные картинки.
Лица, предметы, деревья, цвет, запах, радости и обиды сцепляются друг с другом и выстраиваются в сцены и картины, которые неожиданно всплывают из недр сознания и как будто не имеют связи. Куски, отрывки.
Часто думаю о том, что застрявшее в памяти и есть наша жизнь — все другое, если не помнится, то уже и не существует. Ушло из жизни много людей. Нет в живых уже отца, мамы и брата. Только я и сестра еще существуем.
Многие картины такие рваные. Хотелось бы дополнить, но спросить уже не у кого.
Все безвозвратно.
* * *
Недостает моему сердцу.
Прочая бытовая мелочь.
Потребность говорить мешает не только слушать, но и видеть.
Под защитой страха (или мужества, или смеха).
Он заметно оглупился.
Аневризма головы.
Душевное трудолюбие.
Поставил такой факт.
Будьте любезненьки.
Раздавить взглядом.
Бесполезный человек.
Солнце облевало их.
Жобственное дело.
* * *
Всякий бывает только тем, чем может быть.
Ночью иногда я слышу, как ходит по комнате смерть. Очень тихо, очень незримо, но ощутимо.
* * *
Думаю, что мне никто не может помочь, я должна сама, спотыкаясь, тянуть свою лямку как расплату за свое счастье.
* * *
Как у жирафа отросла за века шея, потому что ему нужно дотянуться до верхушки дерева, чтобы питаться, так у нас отросла душа, чтобы жить. На западе это иначе.
* * *
Мотались до глубокой осени кисточки желтых листьев на верхушках деревьев (по-моему, это были вязы). Почему-то мне это напомнило мою старость и упорное сопротивление смерти. В декабре все верхушки облетели, а до этого, несмотря на жестокий ветер, который сдирал всю листву, эти верхушки были живыми и без конца мотались перед моим окном.
Реплики, слышанные мною в общей кухне:
Все мы люди разного калибру.
С утра начинаешь закруглять свои нервы.
Ну что такое американцы? Это те же японцы, только обратно.
На базаре такая дороговизна — сплошные контрасты.
Она, когда правду говорит, то ясно врет.
Мы с ней все время спорили, она никак не вникнет в мою конструкцию.
Она женщина без всякой нормировки.
Ребенок у ней, конечно, недоброкачественный, но с ним можно бороться.
Она выглядит собой очень образованной.
