Мой кузен писал о Вашей сестре… — Письмо Г. М. Чехова об О. М. Шавровой приведено в примечаниях к письму 2175.

2233. О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ

21 января (2 февраля) 1898 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Чехов, Лит. архив, стр. 48.

Датируется по помете «среда» и по ответной телеграмме Васильевой от 3 февраля н. ст. 1898 г.: «Trouvé poesie j’envoie» («Найденное стихотворение посылаю») (ГБЛ). На телеграмме рукой Чехова набросок: «и с неуменьем брать от нее то, что она может дать, и страстной жаждой того, чего нет и не может быть на земле». В эти дни Чехов держал корректуру рассказа «У знакомых» — ср. в окончательном тексте рассказа: «…Подгорин, со своей холодной скукой, постоянной досадой, с неуменьем приспособляться к действительной жизни, с неуменьем брать от нее то, что она может дать, и с томительной, ноющей жаждой того, чего нет и не может быть на земле».

…стихотворение Некрасова «Железная дорога». — Цитаты из стихотворения Чехов также ввел в окончательный текст «У знакомых». С аналогичной просьбой Чехов обратился и к другим своим знакомым — ср. записку к нему Н. И. Тугаринова от 20–21 января: «Был во всех магазинах (Ниццы), где продаются рус<ские> книги, но не нашел, к сожалению, Некрасова» (Из архива Чехова, стр. 237).

2234. А. А. ХОТЯИНЦЕВОЙ

21 января (2 февраля) 1898 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Неизд. письма, стр. 165.

Открытка. Датируется по почтовым штемпелям: Nice. 2 fevr. 98; Paris. 3 fevr. 98; и помете «среда».

Мурзаки ~ Кукла ~ Моль… — А. А. Хотяинцева вспоминала, как Чехов давал «клички» обитательницам пансиона: «…остались в памяти только прозвища: „дама, которая думает, что она еще может нравиться“, „дорогая кукла“. Прозвища устанавливались твердо. Если я спрашивала: „пойдем сегодня к „Кукле“?“, Антон Павлович непременно поправлял: к „дорогой кукле“. Эта дама была женой какого-то губернатора. Она была больна, лежала в постели всегда в очень нарядных белых кофточках, отделанных белыми кружевами и яркими бантиками, каждый раз другого цвета. Она скучала и очень просила приходить к ней по вечерам. Чехова читала» («Встречи с Чеховым» — ЛН, т. 68, стр. 607). Кукла с розовыми бантиками — очевидно, Н. И. Янковская, жена бывшего полтавского губернатора. В одном из ее писем к Чехову (ГБЛ) упоминается о неудавшемся ее портрете работы И. Браза — ср. письмо 2274.

Моль — не установлено, чье это прозвище.

Вера Дмитриевна… — Круглополева, хозяйка русского пансиона. Мурзаки — очевидно, шутливая переделка фамилии Ламзаки, (об этой их общей знакомой по русскому пансиону упоминает в своих письмах к Чехову Н. И. Янковская — ГБЛ). Ср. упоминание о ней в недатированном письме Хотяинцевой к М. П. Чеховой (очевидно, от 16 января 1898 г.): «После обеда ходили к губернаторше, являлась Ламзаки, „дама, кот<орая> еще может нравиться“, и А<нтон> П<авлович> вел с ними разговоры о любви».

…пил у баронессы чай. — О баронессе Дершау см. примечания к письму 2237^*.

Осел уже не кричит. — Хотяинцева вспоминала: «Приблизительно около десяти часов где-то по соседству кричал осел, и каждый раз, несмотря на то, что мы знали об этом, так громко и неожиданно, что Антон Павлович начинал смеяться. Ослиный крик стал считаться сигналом к окончанию нашей вечерней беседы» (ЛН, т. 68, стр. 610–611).

Прислали корректуру. — Рассказа «У знакомых».

2235. Ф. Д. БАТЮШКОВУ

23 января (4 февраля) 1898 г.

Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые опубликовано: На памятник Чехову, стр. 179–180.

Год устанавливается по почтовым штемпелям на конверте: Nice. 4 fevr.; С.-Петербург. 27.I.98, а также по упоминанию о деле Золя — Дрейфуса.

Ответ на письмо Ф. Д. Батюшкова от 15 января 1898 г.; Батюшков ответил 15 февраля (ГБЛ).

…возвращаю Вам корректуру. — Батюшков 15 февраля писал о своем впечатлении от рассказа «У знакомых»: «…мне неизменно нравится и Ваш новый очерк, и глубоко грустное, щемящее настроение его, но буду ожидать, что по возвращении на родину, напитавшись солнцем и живой энергией его лучей, Вы дадите нам бодрое, возбуждающее дух к жизни и деятельности произведение. Ведь надо жить, Антон Павлович, надо справляться с грустными думами о том, что нет ничего устойчивого, что то, что было возможно вчера, сегодня уже не воскресимо. Вот Вы помогли нам пережить это настроение — помогите перейти и к другому, что все же есть смысл в жизни. — Однако простите, что Вам пишу „не по-редакторски“ и не сочтите мой franc parler <откровенность> неуместным — кому много дано, от того много и ожидается, и даже больше „многого“ — хочется всего…»

Оттиск Вашей статьи, о которой Вы писали мне… — «Недавно, — писал Батюшков 15 января, — покусился прочесть доклад о Ваших „Мужиках“ в шекспировском кружке Спасовича. Отзывы критиков в наших журналах меня не удовлетворили. Взял вопрос шире: „Бальзак, Вы и Короленко о „крестьянах“, по поводу еще одного литературного 50-летия“. Не знаю, как Вы останетесь довольны моими суждениями. Повторю чтение постом, как публичная лекция, затем напечатаю к Пасхе…» Статья Батюшкова «На расстоянии полувека. Бальзак, Антон Чехов и Владимир Короленко о крестьянах» была напечатана в сб. «Памяти Белинского». М., 1899, стр. 449–485.

У нас только и разговора, что о Зола и Дрейфусе. — О том, как представлялось в эти месяцы дело Дрейфуса — Золя даже сравнительно осведомленной части русского общества, можно судить по ответу Батюшкова: «Что касается истории с Zola, то не думаете ли Вы, что в сочувствии к нему большую роль играло просто недовольство правительством, против которого он решился выступить? Конечно, было бы ужасным, если бы осудили невинного, но в этом что-то все меньше и меньше сомневаются. Я как раз теперь сидел две недели в суде присяжным — ратовал неизменно за оправдание воришек <…> И вот, присмотревшись к другим присяжным, думал — а все же никто из них не решился бы осудить невинного, как бы некоторые из них ни щеголяли „строгостью“. Думаю, что и в деле Дрейфуса должны были быть несомненные улики, вопреки моему приятелю Paul Meyer’у, который склонен обвинить Эстергази. Противны лишь безумные и бессмысленные уличные манифестации, но ведь дело Дрейфуса перейдет в историю — ужели его обвинители об этом могли не подумать и обречь себя на вечное бесславие? Что-то не верится. А впрочем, конечно, ни за что поручиться нельзя и когда есть сомнение, лучше бы дело пересмотреть…»

Громадное большинство интеллигенции на стороне Зола и верит в невинность Дрейфуса. — Вслед за письмом Золя «Я обвиняю!…» (см. письмо 2216 и примечания к нему^*) последовали письма протеста, подписанные многими представителями интеллигенции Франции, Бельгии и других стран. Авторы писем выступали против нарушений законности, допущенных в процессе Дрейфуса 1894 г., против таинственности, которой было обставлено дело Эстергази, и настаивали на пересмотре дела Дрейфуса. В числе почти трех тысяч человек, поставивших подписи под письмами, были такие писатели, художники, ученые, как А. Франс, Ж. Ренар, М. Метерлинк, Э. Верхарн, М. Пруст, А. Жид, К. Монэ, П. Синьяк, директор Пастеровского института Э. Дюкло, а рядом с ними — учителя, студенты, профессора и т. д. (см. G. Chapman. The Dreyfus Case. New York, 1955, pp. 181–182; D. Johnson. France and the Dreyfus Affair. London, 1966, p. 121).

…от его протестующих писем… — Свои действия в защиту Дрейфуса сам Золя охарактеризовал так: «Я совершаю сейчас революционный акт, направленный к тому, чтобы приблизить торжество правды и справедливости» («Я обвиняю!…»). Поход в защиту демократии Золя начал в ноябре 1897 г., поместив несколько статей в газете «Le Figaro», а когда газета отказалась печатать его статьи, продолжил борьбу изданием брошюр «Письмо юным», «Письмо Франции» и затем — письма к президенту Франции «Я обвиняю!…» (в газете «L’Aurore» — см. примечания к письму 2216^*). Золя удалось добиться своей цели: он был предан суду присяжных, на котором в обстановке гласности должны были рассматриваться его обвинения против военного министерства, генерального штаба и военного суда, выдвинутые в письме к президенту. Однако правительство пошло на новую уловку: на предстоящем суде было запрещено упоминать о деле Дрейфуса. Тогда Золя 22 января н. ст. опубликовал в «L’Aurore» новое письмо, адресованное военному министру и написанное столь же смело и страстно, как и письмо «Я обвиняю!…» В нем он нанес новые удары по военщине и еще раз повторил свои обвинения.