Конгрессмен ждет аплодисментов, но в зале полная тишина.

В городе Талса, штат Оклахома, пожилая женщина по имени Мэтти Спенсер составляет на листочке список покупок, надевает свою любимую сиреневую куртку, берет сумочку и открывает дверь гаража. А там стоят они. Миссис Спенсер сжимает в по-старчески распухших пальцах ключи, словно это оружие. Их около двадцати человек. На них черные лыжные маски, но все, судя по виду, мужчины. Неподвижные, как статуи, они замерли на лужайке возле ее дома, на улице, на подъездной дорожке.

Сердце у старушки замирает, лицо вытягивается; сначала она ничего не понимает, а потом на нее снисходит ужасное озарение. Ее передергивает.

— Что вам нужно? — интересуется она дрожащим голосом.

— Мы видели твою фамилию. В списке на сайте, — говорит один из них.

— Джоэль? — спрашивает женщина, угадав его по голосу и по фигуре. — Джоэль Роулингс, это ты? Ты же знаешь меня с детства, правда?

Мужчина отступает и оглядывается вокруг.

— Вот вы явились сюда, — продолжает Мэтти, потрясая ключами, — угрожаете мне, но что это меняет? — Ответом ей служит молчание. — Ну? — требовательно вопрошает она после длинной паузы.

Эти ребята и сами не знают, зачем пришли. Наверное, чтобы сорвать на ком-нибудь злость. Но вот она стоит перед ними, эта старушка с круглым лицом, ямочкой на подбородке, и, похоже, как раз сейчас они поняли, что им нужна все-таки не она.

— Вот глупцы, — возмущается Мэтти, делает шаг назад и нажимает на кнопку. Дверь гаража опускается очень медленно, но никто из незваных гостей так и не бросается на женщину.

Позже, уже после того как расходятся студенты в колледже Уильяма Арчера, после того как в шесть часов по телевизору показывают новости и всем доставляют свежие газеты, на холм, где расположен университет, въезжает колонна пикапов. Ревут двигатели, гудят клаксоны, мигают фары. Из окон автомобилей летят яйца и пивные банки. Машины проносятся через кампус, на резких поворотах от шин поднимается синий дымок; они заезжают на мостовую, оставляют колеи на газонах, сгоняют студентов с дорожек, а потом так же внезапно уезжают. В воздухе, словно запах пороха, остается висеть вонь от выхлопных газов.

Клэр наблюдает за всем этим с террасы возле главного здания. Пустые столики обросли сосульками, в центре каждого — черная дырка, там раньше крепились зонтики, но их уже давно свернули и спрятали до следующего лета. Они с Мэтью, держа в руках бумажные стаканчики с кофе, вышли посмотреть, что там за шум, и теперь видят, как по кампусу носятся «додж-рэмы» и «форды» с огромными колесами, с прожекторами на крышах. Кофе уже давно остыл и сделался горьким.

Потом Мэтью и Клэр возвращаются внутрь за вещами. Пора идти в общежитие. Но девушка хочет сперва забежать на почту. В здании почти никого нет — им попадаются навстречу только несколько перешептывающихся студентов в футболках с надписью «ЛЮДИ». Шаги эхом отдаются в пустых, облицованных мрамором коридорах.

Клэр опускается на колени возле своего ящика, набирает код и открывает дверцу. На потолке со знакомым стрекотом, словно гигантское насекомое, мигает лампа дневного света. Задумавшись, девушка не сразу замечает в ящике сложенный пополам конверт. Когда она вынимает его, коричневая бумага рвется. Клэр сует палец в получившуюся дыру и вскрывает конверт. Та же марка, снова взятое в кавычки имя адресата «Хоуп Робинсон», буквы будто высечены ножом. Там что-то объемное. Девушка вынимает прозрачный пакет с застежкой и не сразу понимает, что это внутри — красное и такое знакомое.

А потом до нее доходит. И она кричит.

У Патрика нет выбора: приходится делать, как велят. И он бредет вместе со всеми по покрытому ледяной коркой снегу, временами проваливаясь в сугробы по пояс. Они идут уже около часа. Вокруг все искрится от солнца, пейзаж ослепительно-белый. Ноги ноют, плечо болит. Несмотря на холод, Патрик весь горит. Он постоянно останавливается, зачерпывает пригоршню снега и отправляет ее себе в рот.

Сегодня утром, когда восходящее солнце освещало небо розовыми лучами, отец позвал его по имени. Ликаны отобрали у него пистолет и обыскали. А он все так и стоял, как пень. Мужчины выпотрошили, освежевали и разделали убитого лося. Голову отсекли и бросили в сторону. На все это ушло больше часа. Они с отцом сидели рядом на поваленном дереве и смотрели друг на друга, просто смотрели. Отец сначала улыбался, радуясь встрече, но потом улыбка сползла с его лица, а вместо нее появилось ошарашенное и подавленное выражение, как у родителя, который смотрит на собственного ребенка, лежащего в гробу.

— Все это время я так хотел тебя увидеть, — сказал он, — а теперь жалею о том, что ты здесь.

От туши шел пар, и поляна, закапанная кровью, стала похожа на ярко-алый пруд. На снегу валялись исходящие паром внутренности: багровые, зеленые, красные. На них тут же с карканьем слетелось воронье. Птицы черными тенями кружили у них над головами.

Сейчас ликаны волокут за собой двое саней, сооруженных из перевязанных веревками и жилами веток. Копья они используют как посохи. У одного на плече болтается автомат. Другой несет Кита Гэмбла. На всех — военная форма, но они больше не солдаты. И идут они не строем, а неровным треугольником, в середине которого Патрик.

Компания шагает вдоль поросшего лесом хребта, на вершине которого виднеются гранитные глыбы, и в конце концов выходит к разбомбленной деревушке. Крыши каменных и бетонных домов обрушились внутрь. Снег на улочках утоптан, испещрен следами и фекалиями, полит кровью и мочой.

У подножия скалы примостилась угловатая церковь, сооруженная из гранитных плит. С поломанного креста на крыше при их приближении вспархивает ворона. Вход прикрывает сорванная с петель дверь, ликаны отставляют ее в сторонку, обкладывают мясо снегом и заносят сани внутрь.

На полу в храме лежит расколотая цементная чаша для святой воды. Скамеек нет. Видимо, их пустили на растопку. Крыша местами обвалилась, и сквозь получившиеся дыры насыпало снегу. Поэтому пол местами скользкий. Сквозь стены кое-где пробиваются древесные корни.

Миновав кафедру проповедника, ликаны через проход попадают в дом священника, там в уставленном свечами алькове сидит скелет с заплесневевшей Библией на коленях. В помещении темно, и ликан, который несет Кита Гэмбла, щелкнув зажигалкой, поджигает факел с железной рукояткой. Проход идет вниз, и Патрик в нерешительности останавливается и наблюдает, как огонек факела, будто захваченный водоворотом, движется по спирали все ниже и ниже. Потом кто-то подталкивает его в спину.

Они спускаются и проходят через склеп, заваленный черепами и бедренными костями. Кое-где на останках сохранилась полуистлевшая одежда, все опутывает паутина. Тоннель расширяется, и отряд переходит по деревянному мостику через трещину в полу. Десятифутовый мостик в середине чуть прогибается, его поддерживают железные тросы.

На другой стороне располагается зала с высоким потолком, в котором проделано маленькое окошко. В центре возвышается нечто, напоминающее языческий алтарь. На полу разложены постели из шкур и сосновых лап. В очаге тлеют оранжевым угли, ликаны подбрасывают в огонь дрова из сложенной вдоль стены поленницы. Пламя разгорается, на лицах у всех теперь пляшут тени, и кажется, что их искажают причудливые гримасы.

Ликаны разматывают платки. Кожа у всех обветрилась, кое-где потемнела из-за мороза, кое-где расцветилась ярко-красными звездочками лопнувших капилляров. Дыхание паром вырывается изо рта и витает вокруг, будто отделившиеся от тела потерянные души. Пламя разгорается все сильнее и неровным светом освещает пещеру. Почерневший от копоти потолок облепили летучие мыши. На стенах намалеваны фрески. На них люди убивают зверей, а звери убивают людей: извечная битва, которая ведется вчера, сегодня, завтра, которая продолжалась и будет продолжаться всегда. Убийство, совершенное из-за голода или жажды — жажды, которую можно утолить только кровью.