— Мне очень не хотелось бы вас принуждать, — упорствует Август. — Но, боюсь, другого выхода в данном случае нет.

Нил вечно спорит, но побеждает всегда Ремингтон. И за последние несколько месяцев профессор, вопреки собственному желанию, очень часто оказывался не за столом в лаборатории, а на борту самолета или на встрече с политиками, спонсорами или учеными из других университетов, которые хотели присоединиться к их исследованиям.

А потом еще эти интервью. Десаи обычно сидел рядом с Чейзом, благодарил губернатора за поддержку и старался простыми общедоступными словами, без использования специальных терминов, объяснить суть происходящего. Ну, приблизительно вот так.

«Как обычно разрабатывают вакцину?

Шаг первый. Нужно выявить носителя инфекции. Например, при заболевании бешенством — это собака с пеной в пасти или летучая мышь, которая пикирует с потолочной балки и кусает вас за руку, когда вы потянулись к выключателю.

Шаг второй. Следует изолировать бактерию или вирус. То есть убить собаку или летучую мышь. Отрезать им голову. Выявить тельца Негри — черные точки в мозгу, похожие на испорченные зернышки риса.

Шаг третий. Необходимо очистить вирус и воспроизвести его. У нас ведь, образно выражаясь, пока есть только одна пуля, а нужно гораздо больше. Боеприпасы можно раздобыть, скрестив ДНК и РНК зараженных.

Шаг четвертый. Нужно привить вирус здоровому животному и удостовериться, что симптомы заболевания те же.

Шаг пятый. Как только мы убедились, что вирус тот же самый, мы ясно понимаем: именно это соединение ДНК и есть убийца.

Но опасна лишь малая часть соединения. В основном в него входят обыкновенные элементы — оболочка, в которой вирус содержится, как яд в организме змеи. Так что при следующем воспроизведении необходимо исключить яд, но сохранить саму змею. Это и называется ослабленная живая вакцина. Ее вводят в здоровый организм, и она имитирует вирус. Иммунная система атакует, заносит информацию в память и таким образом учится обороняться.

Зоонозы — группа инфекционных заболеваний, опасных и для человека, и для животных. Они распространяются в форме грибка, бактерий, вирусов, паразитов, прионов. Названия таких болезней широко известны: СПИД, сибирская язва, коровье бешенство, кишечная палочка. Существует около полутора тысяч патогенов, опасных для человека. На шестьдесят один процент — это зоонозы. В их число входит и лобос.

Лобос — прионное заболевание. Прионы — возбудители, состоящие из аномальной формы белка. Они так похожи на нормальный белок, что иммунная система не может их распознать. В них нет ДНК или РНК, так что обычный способ изоляции вируса и его последующего воспроизведения здесь не годится».

«И что же вы делаете?» — интересуются журналисты.

«Это секретная информация, — улыбается Нил. — Скажу только, что несколько месяцев назад я совершил настоящий прорыв».

Наверняка Август знает лишь одно: на все это уходит слишком много времени. Нил регулярно отчитывается, и каждый раз в голосе профессора сквозит отчаяние. Ему пришлось изолировать разные группы подопытных мышей (у одних низкое содержание антител, а у других — высокое) и провести неимоверное количество опытов. Потом нужно было изменить вакцину, чтобы ее можно было вкалывать собакам и волкам. И теперь они экспериментируют с тысячами других подопытных животных. А потом придется снова модифицировать зелье, чтобы оно годилось для людей. И еще по крайней мере три месяца уйдет на сертификацию, производство и упаковку.

«Нельзя ли все это ускорить?» — часто спрашивает Чейз.

Нельзя. Ведь, чтобы проявились симптомы заболевания, требуется от трех дней до трех месяцев. И по закону, Центр должен ждать больше года, чтобы удостовериться, как именно поведет себя инфекция.

Но времени у них мало, ведь скоро выборы. Все это проносится в голове у Августа Ремингтона.

— Значит, договорились, — подводит он итог. — Вы едете в Республику. Мы купим для вас билет, только не забудьте паспорт.

Вместе с Нилом в лаборатории работают трое молодых ученых, каждому из них около тридцати лет. Они упорно обращаются к нему «профессор Десаи», хотя тот постоянно твердит: зовите меня просто Нил. Сейчас все трое сгрудились в углу возле ноутбука. Один из ученых, Адам, поворачивается к Нилу. Его морковно-рыжие волосы курчавятся на шее в некоем подобии клочковатой бороды.

— Профессор Десаи, не могли бы вы подойти? Тут кое-что случилось.

— Минуточку, — отвечает Нил, потирая переносицу. И обращается к Ремингтону: — Но я совсем не хочу ехать в Волчью Республику.

— Да ладно вам, — отзывается Август. — Будет весело, впечатлений потом хватит на всю жизнь.

— Там холодно, а я ненавижу холод.

— Профессор Десаи, — снова встревает Адам.

— Да, сейчас, секундочку.

Нил записывает что-то в рабочий блокнот, потом они с Августом снимают резиновые перчатки, тщательно моют руки с мылом, убирают защитные очки и мимо инкубаторов, вытяжек и центрифуг проходят в дальний конец лаборатории.

— Профессор Десаи, вы должны взглянуть.

— Да-да.

Взволнованный Адам отходит от ноутбука. Август прищуривается. На экране черный прямоугольник.

— И что это такое?

— Горячая новость дня. Эта видеозапись сейчас везде, — отвечает Адам. — Абсолютно повсюду. Посмотрите.

Он щелкает мышкой, и черный прямоугольник оживает. На экране появляется чье-то лицо. Какой-то старик. Обычное лицо, обрамленное длинными седыми волосами, — ни шрамов, ни татуировок в виде черепов или змей. Голос спокойный, негромкий, в нем совершенно нет яда или сарказма. Обыкновенный старик, довольно симпатичный. Запись сделана в полуосвещенном помещении, поэтому глаза остаются в тени. Единственная запоминающаяся черта — острый нос. Неизвестный говорит со странным акцентом: швед, что ли? Или, может, англичанин?

— Соединенные Штаты на протяжении уже достаточно долгого времени пожирают нас. А теперь мы будем пожирать Соединенные Штаты.

Один глаз у него фиолетово-красный. Старик тяжело дышит, будто ему не хватает кислорода. Каждый выдох сопровождается хриплым присвистом. Больше он ничего не говорит. Голова трясется, губы дрожат. Вдохи и выдохи становятся такими резкими, что это уже похоже на половой акт. Старик наклоняется, и на мгновение его лицо исчезает из кадра.

А потом он распрямляется. Камера, чуть вздрогнув, снова фокусируется. Лицо теперь все в морщинах, веки вздрагивают, из-под них струятся кровавые слезы. Гневно скалятся окровавленные клыки. Камера отходит в сторону. Перед зрителями предстает темная комната с выщербленными бетонными стенами, на полу лежит молодой солдат в камуфляжной форме. Ежик у него на голове уже порядком отрос, на теле темнеют синяки. Руки и ноги связаны, рот заклеен скотчем. Несчастный извивается ужом, пытаясь отползти подальше от надвигающегося ужаса — старика-ликана, который вновь появляется в кадре.

Раздается рык. Или, может быть, это вскрик, приглушенный полоской скотча? Трудно сказать. Солдат быстро затихает, теперь слышно лишь, как ликан пожирает добычу.

— Это Балор. — Адам дрожащей рукой нажимает на паузу. — Говорят, его зовут Балор.

Отряд Патрика назначают общаться с местными, а в следующую смену — просто патрулировать. Иногда они оставляют в могильниках ящики с люпексом. Могильниками на базе зовут отдаленные районы, где ютятся ликаны, находящиеся на соцобеспечении. Бесконечные ряды бетонных многоэтажек, на мостовой валяется мусор, из окон доносится музыка. При их приближении кто-нибудь обязательно прячется в подъезде, на улицах лежат замерзшие трупы. Раз в две недели патрульные оставляют на перекрестках несколько завернутых в полиэтиленовую пленку картонных коробок, в каждой — сотня бутылочек с сотней пилюль. Командующий говорит: ликанам предоставляется выбор — контролировать или не контролировать свою болезнь. И армия обеспечивает им этот выбор. Некоторые ликаны растирают лекарство в порошок, нюхают и погружаются в туманный полусон, превращаются из людей в пустые оболочки.