Свинцовая бронза была единственным способом оградить людей от вредного влияния радиоактивных излучений. Ни приостановить, ни ослабить эти излучения невозможно. Они продолжались с космической неизменностью, от них можно было только прятаться.

Дружинин распорядился использовать для изготовления щитов весь запас свинца, какой нашелся на острове.

Но для защитных костюмов свинец не годился. Одежда, изготовленная из свинца, получилась бы такой тяжелой, что человек в ней не смог бы сдвинуться с места.

Двадцатого сентября в грохот и рев забоя внезапно ворвался пронзительный, раздирающий уши свист. Одна из бурильных машин дрогнула, запрыгала на месте и откатилась назад, а свист, нарастая и вибрируя, перешел в низкий вой и заглушил все остальные звуки.

— Берегись, газ! — закричали все, но никто никого не услышал.

Люди кинулись врассыпную.

Раскаленная струя светящегося газа, к счастью, не очень сильная, ворвавшись в забой, не встретила на своем пути никого.

Люди прижались к стенкам, уткнув лица в кислородные маски: к повадкам газа уже успели приспособиться.

Навстречу бушующей струе двинулся приземистый подъемный кран, закрытый со всех сторон щитами. Он тащил толстую вентиляционную трубу.

Кран зашел вбок и подтащил трубу к выходу струи. Еще несколько минут, и труба поглотила ревущую струю, люди и машины вернулись на свои места, работа пошла своим чередом.

Над щитом на кране показалось напряженное лицо Веры Петровой. Она дала знак машинисту, кран двинулся назад.

Ключников и Люся стояли у переплетения охладительных труб, наблюдая за показаниями приборов, отмечавших давление и скорость движения жидкого воздуха: его не хватало; главный инженер и начальник цеха охлаждения бились над тем, чтобы использовать его получше.

Ключников ахнул, увидев, как неосторожно выставила голову из-за щита Вера. Ее удаль беспокоила его все больше. Он думал об этой девушке из Донбасса гораздо чаще, чем хотел показать это.

Вера выбралась из кабины крана и подошла к друзьям.

— Ну вот и все! — задорно сказала она, вытирая мокрое от пота лицо. — А вы говорите — выбросы раскаленного газа…

— К счастью, все, — тяжело дыша, сказал Ключников. — Если бы вы чуть больше высунули голову около выхода струи, это было бы в последний раз… Когда, наконец, вы отучитесь лезть на рожон? Вы сменный инженер, вы рискуете не только собой…

— Опять алмазная история! Ты все та же, Вера… — усмехнулась Люся.

— Да, все та же! — с раздражением подтвердил Ключников. — Вероятно, придется просить Дружинина, чтобы Веру Никифоровну не пускали в забой.

— Но газ светился! — воскликнула Вера. — Я должна была посмотреть… Нам остается всего триста метров, ведь глубже шести тысяч шахту проходить не понадобится…

— Эти триста стоят трех тысяч, — оборвал Веру Ключников. — Пора оставить свою детскую резвость.

— Я не позволю так со мной говорить… — возмутилась было Вера и хотела добавить еще что-то, но тут разговор внезапно оборвался.

Между двумя толстыми кабелями возникла сияющая вольтова дуга. Лампы замигали, в гуле машин послышались перебои.

Ключников бросился к месту аварии, Вера схватила трубку телефона, Люся побежала к узлу охлаждения.

— Авария, авария… — понеслось по забою.

— Диспетчер! Бригаду электромонтеров в забой! Авария проводки. Опять короткое замыкание… — кричала в телефон Вера.

Линию выключили. Погасли лампы, прекратился грохот, машины остановились. Но в замерзшем забое по-прежнему было светло.

Светились стены, пол, потолок, взорванный камень, щебень на транспортере. Радиоактивность, которая сделала воздух электропроводным и вызвала короткое замыкание, была причиной этой богатой иллюминации.

Но люди уже не интересовались изгибами светящихся пластов и огненными узорами, выступившими на камне. К этому привыкли, каждый досадовал на помеху и ждал, когда снова можно будет продолжать работу.

Но Вера осталась верна себе. Она заметила в стене около телефона жилу, сиявшую ярким синим светом, и, забыв обо всем, тут же начала выковыривать ножом камень величиной с яблоко.

Через несколько минут, когда лампы снова загорелись и возобновился грохот машин, бурый тяжелый камень Уже лежал в кармане черного самоохлаждающегося костюма Веры.

Забой был полон свежим запахом озона, словно после грозы. Там и здесь загорались и угасали созвездия.

Некоторые искры были длинными, как молнии. В забое продолжала бушевать электромагнитная буря.

Дружинин узнал об аварии и приехал в забой. По его распоряжению была усилена до предела вентиляция, и электромагнитную бурю удалось унять.

Когда все пришло в порядок, он подошел к Люсе.

— Опять гнездо высокой радиоактивности, — сказал он.

— Кем надо быть, чтобы преодолеть все это? — вздохнула Люся.

— Осталось самое трудное, — отозвался Дружинин.

Шли часы величайшего напряжения.

Тяжелые створки нижнего защитного зала открывались только для того, чтобы принять или выпустить людей и грузы.

В зале стало гораздо тише и прохладнее, чем раньше. Трудно было поверить, что защитный зал находится на глубине пяти с половиной километров под землей, в непосредственной близости от грохочущего и пышущего жаром забоя.

На доске с показателями значилось: глубина — пять тысяч семьсот восемнадцать метров, температура породы — пятьсот двадцать один градус. Суточное задание всего двенадцать метров: итти вглубь быстрее стало невозможно.,

На командном пункте стояли у доски управления Дружинин и Анохин.

Дружинин сравнивал показания приборов с записями в своей книжке и продолжал, по-видимому, не слишком приятный разговор с Анохиным.

— …Ну, не все так думают, — сказал Дружинин и сделал жест в сторону кабин с душами, откуда слышались смех и веселые возгласы купавшихся. — Люди смеются, значить жить еще можно…

— Они не понимают, что мы в жерле вулкана, либо больны новой болезнью, — тихо продолжал Анохин. — Еще взрыв, еще несколько ударов пневматическим молотком, еще десяток скважин, и может вырваться огненная лава… Она вынесет наш пепел в верхние слои атмосферы. Тогда на память о нас появится новый вулкан в полярном море, а жители Рыбачьего поселка увидят необычайно красивые закаты. Говорят, облака тонкого вулканического пепла в верхних слоях атмосферы замечательно преломляют свет заходящего солнца…

Голос Анохина дрожал, глаза его стали совсем круглыми.

— Удивительно богатая фантазия, — сухо заметил Дружинин. — Я вижу, вам здесь делать нечего. Уезжайте с острова сегодня же. Занимайте место на любом пароходе, скажите, что я распорядился предоставить вам место на самолете. Чтобы я больше вас здесь не видел.

Анохин с беспокойством посмотрел на него.

— Что вы, товарищ Дружинин? Вы неправильно меня поняли. Все дело в том, что мне лучше работать наверху, глубина на меня плохо действует, я нервничаю…

— Вы нам не нужны. Поднимайтесь сейчас же на поверхность. Мне надоела ваша вредная и опасная болтовня, — сказал Дружинин, захлопывая свою записную книжку.

— Я больше никому не говорил, только вам, честное слово…

Анохин заволновался еще больше, голос его стал совсем потерянным.

— …Рашков спросил в письме: как работается на вулкане? Он отравил мне жизнь этим вопросом. Я все время думаю… Просто мысли вслух. Я ни с кем ими не делился… Не отсылайте меня с острова. Это позор, я не найду себе места на земле… Куда-нибудь в лабораторию… Я буду на высоте. Вы инженер, мы с вами учились вместе в институте, поймите меня!..

Дружинин в тяжелом раздумье смотрел на Анохина. Действительно, он помнил этого человека еще со студенческих времен. Тогда Анохин блистал своими способностями. Дружинин думал, что ему до Анохина далеко. Да и здесь, на острове, Анохин был дельным инженером, придумывал интересные вещи, умел разбираться в трудных вещах. Дружинин слышал, как он пел под гитару на вечере в управлении — хорошо пел, с душой…