– Господи!
Василий, не слыша больше сбивчивый говор своего собеседника, уткнулся лицом в ладони, чувствуя, как сердце пульсирует все быстрее, будто хотело вырваться из груди, зажив собственной жизнью.
– Товарищ министр, – взволнованно доносилось из телефонной трубки. – Товарищ министр?
– Полковник, обо всем забудьте, – стиснув зубы, пробормотал пытавшийся собраться с мыслями Василий Строгов. – Я сделаю все, что нужно. Вы свою работу выполнили замечательно, за что я благодарю вас. Прошу больше никому об этом пока не сообщать. Надеюсь, вы понимаете, полковник, чем может грозить разглашение?
– Конечно, конечно, – торопливо промолвил Бариловский. – Так значит, мне ждать, товарищ…
Не дослушав до конца – и чего он там не слышал? – Василий прервал соединение. Все, что нужно, было сказано. Теперь оставалось понять, как быть дальше.
– Проклятье!
Не сдержавшись, министр ударил кулаком по столу, так, что подпрыгнули аккуратно разложенные ручки, древесина широкой столешницы отозвалась жалобным скрипом, а аппарата селектора едва не свалился на пол. Как ни странно, полегчало. Растерянность и досада никуда не делись, но стали не так ощутимы.
– Адъютант, – бросил в пустоту Строгов, нажав клавишу селектора. – Соедини меня с Кремлем, с Самойловым. Срочно!
– Слушаюсь, товарищ министр!
Да, он стал министром, и те, кто его окружали, пытались выказывать почтение хотя бы внешне. Все же он был выше многих по званию, и пользовался заслуженным уважением раньше. Но что в нем толку, если ты с каждой минутой чувствуешь себя все более бессильным?
– Товарищ министр, Кремль, – неожиданно до дрожи прозвучал голос адъютанта, и тотчас, после слабого щелчка: – Василий, здравствуй. Слушаю тебя. Что-то случилось?
– Случилось, Аркадий Ефимович, – ровно, без эмоций, точно робот, подтвердил Строгов. – Мне только что сообщили из Ростова, из военного госпиталя, что найдено тело Швецова. Теперь можете быть спокойны, господин будущий президент, – горько усмехнулся генерал. – Вашим планам его авторитет больше не помеха.
Василий не мог сдержать презрение, стараясь, чтоб каждое его слово звучало как можно более язвительно. Стесняться ему было некого, кроме собственного подельника.
– Отличная казнь, получилась, Аркадий! И, главное, твои руки чисты.
– Василий, черт возьми, что ты говоришь, – возмутился Самойлов. – Неужто ты считаешь, что это моя вина? Я не хотел этого, клянусь тебе!
В голосе главы правительства ощутимо звучало замешательство – он тоже не ждал таких новостей. Что ж, сделанного не воротишь, оставалось понять, как действовать дальше.
– Нужно подготовить официальное сообщение, – забормотал, собираясь с мыслями, Самойлов. – Заткнуть всем рты, придумать удобную версию… Черт, мы даже не знаем, что там произошло!
– Действуйте, Аркадий Ефимович, – бесстрастно произнес Строгов. – Теперь у вас окончательно развязаны руки.
Но руки были развязаны не только у Самойлова. Гибель президента, на чьей бы совести она ни была, меняла многое, и, как ни цинично это звучит, вовсе не обязательно к худшему.
– Дайте связь со штабом Северного флота, – потребовал Строгов, вызвав адъютанта. – С адмиралом Макаровым. Пришла пора вернуть домой наших моряков. Теперь глупо ждать отмены приказа от Верховного главнокомандующего.
– Слушаюсь, товарищ министр!
Козырнув, офицер четко, как на плацу, развернулся, выйдя прочь из кабинета. Едва ли он что-то понял из довольно-таки бессвязной фразы генерала. В прочем, ему и не положено было много думать, главное – быстро и точно выполнять приказы.
– Пора заканчивать это, – вздохнул министр. – Слишком долго разгуливая по лезвию, очень легко порезаться. Довольно с нас бессмысленного риска.
Удивительно, но адъютанту потребовалось слишком много времени, чтобы дозвониться до командующего Северным флотом, как будто на линиях спецсвязи могли возникнуть перегрузки. Василий вновь ощутил смутное беспокойство, и появление офицера, выглядевшего весьма удивленным, лишь укрепило его сомнения.
– Нет связи, товарищ министр, – растеряно развел руками адъютант. – По всем каналам тишина. Причем молчит не только штаб. Не отвечают все гарнизоны на Севере.
Тяжелый кулак, прежде легко разбивавший в крошку кирпичи, опустился на плоскость стола. Что-то треснуло, селектор подскочил сантиметров на десять в воздух, и шлепнулся на пол, лишний раз продемонстрировав отсутствие аэродинамических качеств у всего, что формой стремится к параллелепипеду.
Хрустальный графин с водой тоже попытался взлететь, но долго в воздухе не продержался, ударившись об угол стола и со звоном разлетевшись на множество осколков. По бордовому ковру расползлось темное пятно. И только адъютант не шелохнулся, хотя по лицу его и пробежала нервная судорога.
– Товарищ министр, – донеслось из чудом уцелевшего селектора. – Товарищ министр, чрезвычайная ситуация! На связи командующий авиацией Ленинградского военного округа.
– Да! – рука Строгова метнулась к оказавшемуся удивительно крепким прибору, шлепнув по всем клавишам разом. – Слушаю!
– Товарищ министр обороны, штаб округа уничтожен, командующий, вероятнее всего погиб, – четкой скороговоркой затараторил генерал Веригин. – Также нанесен удар по основным аэродромам на вверенной мне территории. Управление войсками нарушено, и сейчас я не могу с уверенностью говорить, какими силами мы еще располагаем.
– Что это значит, – прервал доклад Веригина министр. В груди Василия Строгова вдруг что-то оборвалось. – Это террористы? Кто нас атаковал?
– Это американцы. Американская авиация несколько минут назад нанесла бомбовый удар по нашей территории. Мы не можем сопротивляться – большая часть наших самолетов уже перестала существовать. Вся система противовоздушной обороны уничтожена. Противник полностью господствует в воздухе. Я не могу никем командовать, товарищ министр.
Веригин говорил слишком ровно и спокойно, словно не рвались на окраинах Питера бомбы, словно крылатые ракеты, скользившие над землей, не вонзались в ангары и казармы, обращая все в пламя и прах.
– Ублюдки! – Селектор полетел в стену, рассыпавшись при ударе на кучу деталей. Суки! Предатели!
Адъютант, вздрогнув всем телом, невольно попятился назад, впервые увидев Строгова в гневе и испугавшись увиденного.
– Вон!!! – с животной яростью рявкнул брызжущий слюной министр, и офицер, облегченно вздохнув, выскочил за дверь, только там придя, наконец, в себя.
Аппарат высокочастотной связи, прямой провод, соединявший Министерство обороны с Кремлем и иными ключевыми объектами, уцелел, пережив вспышку ярости, охватившей Строгова. Министр по памяти ткнул несколько кнопок, набирая знакомый номер. Просить об этом адъютанта он не стал.
– Василий, снова ты, – неуверенно спросил Самойлов, явно не ждавший звонка. – Слушаю, что случилось?
– Война! Нас атаковали американцы. Их самолеты бомбят Петербург, нет связи с базами Северного флота. Полагаю, они уже перестали существовать, как и сам флот, те корабли, что находятся сейчас в море. Мы понесли огромные потери.
– Что, – испуганно воскликнул глава правительства. – Нет, не может быть! Это провокация, – завопил Самойлов, срываясь на визг. – Какая-то ошибка!
– Это не ошибка, это агрессия, и мы упустили момент, позволив противнику нанести первый удар. Уничтожена инфраструктура, связь нарушена, каждый гарнизон теперь сам по себе. Мы уже проиграли.
– Нет, нет! Осталось же еще ядерное оружие. Я немедленно свяжусь с Вашингтоном, Василий! Это нужно остановить прямо сейчас! Я потребую…
За всю новейшую историю России лишь один лидер, советский лидер, почувствовал на себе, что такое внезапное нападение сильного, решительного, настроенного только на победу врага. Хроника не оставила свидетельств, как он перенес это тяжкое известие, но едва ли с этим человеком мог сравниться балансировавший на грани истерики Аркадий Самойлов.
– Да ничего ты не ни у кого потребуешь, мразь, – горько усмехнулся в трубку Василий Строгов. – Тебя и слушать-то никто не станет, потому что они тоже знают, что ты – мразь. Чтобы снять ракеты с предохранителей, нужны три последовательных сигнала, с президентского пульта, "чемоданчиков" министра обороны и начальника Генерального штаба. А у нас их только два. Два! Это крах. И знай, что твое безволие, твоя трусость стали причиной его. Ты сам, ничтожество, отвел войска с передовых рубежей, собрал солдат в казармах, чтобы на их уничтожение не пришлось тратить слишком много бомб, запретил даже проводить разведку. Ты превратил нас, всю страну, в мишень.
