Взвод старшего сержанта Бурцева выступил одним из первых, едва только получив приказ, и вот уже верениц бронетранспортеров и грузовиков двинулась к набережной Сунжи. Бойцы, уже решившие, что на этот раз им достанется лишь роль зрителей, и приготовившиеся с возможным комфортом наблюдать за разгромом горские десантников-янки, передергивали затворы автоматов, передавая друг другу набитые патронами рожки нервно шутили, пытаясь скрыть волнение.

Американцы перебросили в Грозный подкрепление для своих, – сообщил перед маршем командовавший сводным взводом лейтенант, на голове которого, выступая из-под каски, белела свежая повязка, на которой кое-где уже проступила кровь. – Они действуют малыми группами при поддержке авиации. Янки движутся с юга к Сунже, хотят ударить нам в спину. Мы должны этому помешать, должны остановить их!

Олег Бурцев, в прочем, не был уверен, что у них получится отбросить свежих, полных сил, отлично вооруженных американских десантников, на стороне которых воевали бронированные вертолеты "Апач". Взвод, одним из отделений которого сейчас командовал старший сержант, целиком состоял из раненых бойцов, тех, что покрепче, что могли держаться на ногах и держать оружие. Сам Олег, придя в себя после близкого разрыва снаряда – черт возьми, своего снаряда! – не сразу понял, что не оказался вновь в плену после отчаянной попытки побега. А когда сознание вернулось к гвардейцу окончательно, он первым делом потребовал оружие, чтобы вновь оказаться в бою.

– У вас серьезная контузия, старший сержант, – раздраженно произнес врач, капитан с красными от недосыпания глазами, накинувший поверх полевого камуфляжа мятый халат, из белого превратившийся уже в пятнисто-серый. – Все, парень, ты свое отвоевал. Там, – сержант кивком головы указал куда-то в угол импровизированной палаты, в которую на время превратился холл обычного магазина – ближайшего к месту боя неповрежденного здания, – там справятся как-нибудь и без тебя.

– Весь мой взвод там остался, все пацаны мои! Товарищ капитан, я должен быть в бою, а не на койке валяться!

Он действительно хотел отомстить. Перед глазами старшего сержанта стояли искаженные болью, окровавленные лица товарищей, оставшихся в казарме, разрушенной американской бомбой. Он видел их тела, измятые, изломанные, разорванные на куски, но помнил каждого живым, веселым, полным сил и азарта. Вместе они провели немало недель на горных блокпостах, живыми выходя из разных переделок, а смерть настигла там, где о ней почти забывали, где всем казалось, что они наконец-то в безопасности. И еще Олег хотел смыть позор ничтожно долгого, но столь постыдного плена, доказав самому себе, что он – боец, мужчина, взяв сторицей со своих врагов, сумевших заронить в его сердце страх.

– Что за шум? Почему возмущаетесь, больной?!

Олег умолк, увидев ворвавшегося в "палату", где кроме сержанта находилось еще человек десять таких же "полураненых", офицера в полном снаряжении, а капитан-медик вытянулся по стойке смирно, впившись в того взглядом усталых глаз.

Капитан, сейчас нужен каждый боец, – злым, не терпящим возражений тоном, произнес незнакомый офицер. – Каждый, у кого хватит сил, чтобы спустить курок. Что с этим сержантом?

– Контузия, товарищ подполковник, – торопливо ответил военврач, первым разглядевший погоны, выглядывавшие из-под лямок разгрузочного жилета, набитого магазинами гранатами так, что кармашки едва не лопались по швам.

– У меня в атаку не ходят только мертвецы, капитан! если гвардеец хочет воевать, пусть воюет, пока еще может держаться на ногах. – И уже Бурцеву, неловко поднявшемуся с койки, и при том едва не свалившемуся с ног, когда вдруг голова пошла кругом. – Поступаете в распоряжение старшего лейтенанта Удалова! Оружие и снаряжение получите у него же. Вопросы, гвардии старший сержант?

– Вопросов нет, товарищ полковник! Разрешите идти?

– Бегом, сержант!

Всего под командованием старшего лейтенанта оказалось человек тридцать, большей частью – легко раненые или контуженые. Здесь были мотострелки, и десантники, и даже пара бойцов Внутренних войск – видовая принадлежность перестала иметь значение, все выполняли один приказ. В прочем, долгое время взвод, получивший в свое распоряжение пару потертых бронетранспортеров, просто ждал, пока другие добивали американцев, став чем-то вроде резерва, едва ли достаточно надежного, чтобы всерьез полагаться на него. Но все изменилось, когда над Грозным вновь промчались вражеские вертолеты.

– Нужно удержать американцев за рекой, пока наши здесь не закончить все свои дела, – сообщил командир взвода, успевший "поймать" уже осколок, и теперь жаждавший вернуть противнику долг. – Нам приказано усилить охрану моста через Сунжу и не пропустить через него противника. Задача ясна, товарищи бойцы? Тогда выполнять!

Отведенные в тыл, во второй эшелон подразделения, ускользая от атак американской авиации, буквально "повисшей" над городом, рвались к водной ленте, наискось рассекшей Грозный на две части, тому рубежу, удержав который, можно было еще вырвать шанс если и не на победу, то хотя бы на достойное поражение, а не простой разгром. Все спешили, понимая важность этой черты, но первым к мосту через Сунжу подоспел вовсе не взвод старшего лейтенанта Удалова.

Сержант Джеймс Салливан слышал лишь хриплое дыхание, дробный топот тяжелых ботинок, да треск стеклянного крошева под толстыми подошвами, заглушавшие все прочие звуки. Десантники бежали по широкой улице, забитой брошенными автомобилями, перемещаясь от дома к дому, стараясь всегда иметь за спиной и хотя бы с одного бока надежное прикрытие. Несколько раз на пути отделения встречались воронки от бомб, похожие на свежевырытые могилы, пару раз пришлось огибать завалы – руины разрушенных при авиаударе зданий почти полностью перекрывали улицу. Их никто не пытался остановить довольно долгое время, но все закончилось, когда сумрак прорезал яркий свет фар, и их тьмы с грозным скрежетом появились русские бронемашины.

– К бою, – рявкнул Салливан, испуганной птицей метнувшись к ближайшему дому и на бегу передергивая затвор карабина. – Гранатометчики – вперед, пулеметчикам отойти на фланги! Огонь только по команде!

Отделение, подстегнутое приказом, распалось в цепь, сдвоив ряды. Два пулеметчика с 5,56-миллиметровыми М249 SAW отступили под прикрытие стен домов, направив стволы куда-то в темноту. А в первую линию выступили два бойца, вооруженные ручными гранатометами М136, самым мощным оружием, какое было сейчас у десантников. Кумулятивные гранаты, способные пробить с двухсот метров броневую плиту толщиной сорок пять сантиметров, представляли угрозу даже для танка, и потому Джеймс Салливан не испытывал особого страха, ожидая, когда же появится враг.

– Нам приказано не вступать в бой, сержант! Мы же выдадим себя тотчас, сделав первый выстрел, сэр!

Капрал был взволнован и испуган – в темноте, рассеиваемой только слабым светом звезд, было видно, как кровь отхлынула от его лица, ставшего белым, словно мел. Он боялся предстоящей стычки, почти не пытаясь задавить этот страх.

– Может, нам лечь посреди мостовой и позволить русским покататься по себе, капрал? – Сержант Салливан был зол, а вот страху в его сердце места уже не нашлось. – Отставить! Я помню приказ, но противник о нем, кажется, не знает, и хочет навязать нам бой. Если русские отвернут, мы двинемся дальше, но если выйдут прямо на нас, мы уничтожим их всех!

Десантники едва не пропустили тот момент, когда сумрак выдавил из себя первую бронемашину. Гусеничная БМП, густо облепленная русскими пехотинцами, выползла точно на позиции отделения, подминая под себя асфальт, а за ней смутно угадывался силуэт еще одной машины. Яркий свет фар ударил десантникам в глаза, на миг ослепив их, и, прежде чем экипаж БМП смог бы понять, что видит перед собой противника, Джеймс Салливан, срываясь на крик, скомандовал: