Напряжение повисло в воздухе, скопившись над военными базами и гарнизонам, раньше обычного поднятыми по тревоге. Солдаты и офицеры, не выспавшиеся, злые, нахохлившиеся, словно усевшиеся на проводах птицы, ждали, чувствуя, как нервная дрожь колотит тренированные тела.

– Все на исходных позициях, генерал, сэр, – звенящим о напряжения голосом произнес казавшийся непростительно юным лейтенант, подобострастно взглянув на Мэтью Камински, замершего посреди штабной палатки с телефонной трубкой в одной руке и чашкой кофе в другой. – Генерал? Какие будут указания, сэр?

Генерал-майор Камински не спешил с ответом, словно что-то останавливало его, удерживало от неизбежного шага. Осознание того, что в его руках, полностью послушная сейчас лишь его воле, сосредоточена колоссальная мощь, сотни самолетов, десятки тысяч солдат, рвущихся в бой и свято верящих в свою победу, невольно внушали гордость, чувство собственного всемогущества. Но при мысли о том, что именно его волей вся эта армада, великолепный в своем смертоносном совершенстве механизм войны, будет брошена в кровавую мясорубку, которая для многих, не было причин сомневаться в этом, обернется пластиковым мешком, офицера невольно охватывал страх, страх ответственности и страх неизбежности, ибо не в его воле было отменить решение, принятое в тишине кабинетов Белого Дома.

– Генерал, сэр, – нетерпеливо окликнул своего командира лейтенант, стоявший навытяжку, точно туго натянутая струна, вот-вот могущая лопнуть. – Сэр, мы ждем вашего приказа!

Командующий Десятой пехотной дивизией Армии США неторопливо отхлебнул свежесвареный кофе, чувствуя, как ядреный, черный, точно деготь, напиток горячей волной омывает изнутри его тело, и отрывисто, до невозможного сухим и бесчувственным голосом выдавил:

– Всем эскадрильям лечь на боевой курс! Начинаем, джентльмены!

Неуловимые секунды – и парившая над Инжирликом стая стальных птиц, подстегнутая непоколебимой волей командующего Десятой легкой дивизией, ныне ставшему во главе всей военной машины, развернутой против южных границ России, устремилась на север.

Система автоматического управления САУ-10, непрерывно получая команды с земли, с пункта управления, расположенного в Ахтубинске, вывела Су-27 в заданную точку с отклонением, ничтожно малым, когда речь идет о скоростях в сотни километров в час. Цепь радаров, развернутых вдоль кавказского хребта, снабжала диспетчера точными координатами и своего, и чужих самолетов, словно нарочно стремившихся в одно и то же место, в центр вычерченного на карте квадрата, разделенного линией границы как раз поровну. Но автоматика была не всесильна.

– Перейти на ручное управление, – скомандовал оператор. – Начать поиск цели в пассивном режиме! Как понял, Седьмой?

– Принято, – доложил пилот "Сухого", привычно сжимая рычаг управления обтянутой перчаткой ладонью. – Автопилот отключен.

В эти секунды никто не верил, что обычный облет границы может обернуться чем-то большим, чем-то действительно опасным. Как в старые добрые времена, военных двух держав, одна из которых была и оставалась великой, а другая пыталась ею казаться, играли на виду друг друга мускулами, грозно бряцая оружием. Но именно они были последними, кто решился бы открыть огонь на поражение – люди в погонах всегда лучше прочих осознавали, какая силу может быть спущена с цепи из-за чьей-то глупой ошибки. Но не они принимали окончательное решение.

Радара истребителя Су-27 по-прежнему был отключен – хватало и данных с наземных локаторов, ни на миг не выпускавших летевшие на большой высоте цели из поля зрения. Но пилот, в распоряжении которого была до сих пор не знавшая аналогов техника, мог видеть противника и сам, напрямую, ничем не выдавая себя. Теплопеленгатор ОЛС-27 оптико-электронной прицельной станции ОЭПС-27 уловил испускаемое находившимися пока по ту сторону границы самолетами тепло, исходившее от двигателей, работавших на полную мощность, и от обшивки, раскалившейся при трении о воздух, наверняка выдававшее положение незваных гостей.

– Вижу две воздушные цели, – бесстрастно, хотя сердце его в эти мгновения волнительно затрепетало, сообщил на землю пилот "Сухого", поглаживая большим пальцем кнопку пуска ракет. – Дальность пятьдесят, высота девять тысяч. Следуют встречным курсом. Жду указаний, земля!

Истребитель нес полный боекомплект. С внешней подвески грозно уставились на горизонт заостренными обтекателями четыре ракеты "воздух-воздух" Р-27Р и столько же Р-73 с тепловым наведением, предназначенных для боя накоротке, а патронный ящик тридцатимиллиметровой пушки ГШ-301 был до отказа набит снарядами. Сдержать себя было не просто даже для такого профессионала, каким был пилот истребителя. Он знал, что никогда не получит такой приказ, но сейчас, когда противник был так близок, так уязвим желание выяснить кому же владеть этим небом, было сильнее, чем когда-либо прежде.

– Продолжайте сопровождение. На провокации не отвечать, в случае попытки войти в воздушное пространство России немедленно сообщать на командный пункт. Не предпринимать никаких самостоятельных действий, Седьмой!

Там, на земле, нервничали, и это было понятно. Пожалуй, прежде военным двух великих государств почти не доводилось сходиться лицом к лицу так близко, проверяя на прочность нервы, собственные, и соперников. И никто сейчас не хотел допустить ошибку, своей поспешностью, невыдержанностью поставив под угрозу свои и чужие жизни или хотя бы карьеру.

– Приказ понял, – с ленцой произнес пилот, не сводя взгляда с экрана, по которому ползли, неуклонно сокращая расстояние, отметки американских самолетов. – Сопровождение целей продолжаю. Ожидаю дальнейших указаний.

Полет продолжался, заставляя летчика целиком погрузиться в управление машиной, лишь краем сознания следя за перемещениями отметок чужих самолетов – те оставались по другую сторону границы, и оттого как будто не существовали сейчас. На передовом командном пункте американской армейской группировки, развернутом прямо на летном поле тбилисского аэродрома, в этот момент отсчитывали последние секунды повисшей над границей тишины.

Расстояние до границы сократилось, сжавшись до каких-то полутора десятков миль. "Сентри", команды с борта которого и вели пару истребителей "Игл", сделал свое дело, и командир звена, бросив взгляд на индикатор навигационной системы, отдал приказ:

– Включить радар!

Лучи бортовых локаторов AN/APG-63 метнулись вперед, пронзая пространство, и спустя мгновение, наткнувшись на некое препятствие, поднятое неведомой силой на высоту добрых пяти миль, вернулись, превратившись в пульсирующую точку на экранах.

– Есть контакт, – сообщил командир звена. – Вижу цель. Дальность – тридцать миль. Готов к атаке.

– Это "Фланкер"! Оружие к бою. Уничтожить цель!

Пилоты, словно заправские роботы, одно целое со своими самолетами, мощными и смертоносно опасными для всего, что способно летать, не ведали сомнений. Они делали свою работу, и делали ее почти идеально. В кабинах одновременно прозвучал звуковой сигнал, и ведомый, коснувшись переключателя на приборной консоли, четко произнес в эфир:

– Есть захват! Русский у меня на мушке! Ракеты наведены!

– Огонь!

Одно движение, клавиша плавно погрузилась в приборную панель, и две ракеты AIM-120A, одна следом за другой, соскользнули с пилонов истребителя, исчезая за горизонтом. Лучи бортовых радаров замкнули своими сузившимися до предела конусами цель, и бортовые компьютеры истребителей непрерывно посылали вдогон ушедшим ракетам координаты чужой машины.

Росчерки ракет сверкнули над облаками. Расстояние стремительно сжималось, миля за милей сгорали в пламени твердотопливных двигателей, и вот активные головки наведения сами, наконец, "увидели" цель. С этой секунды изменить что-либо не в силах были и американские пилоты.