— Офицер, — вспомнил Степка. — Он с детства у этого офицера был слугой…
— Стоп! — остановил его Андрей. — С детства был слугой. Это нам известно. Может быть, он еще мальчонкой, живя в Германии, тосковал по своей родине, по далекой России. Может быть, он рос сиротой, видел одни пинки да издевательства. Какая жизнь может быть у слуги, да еще у глухонемого!..
— Плохая жизнь, — сказал Степка.
— Да, уж я думаю, не сахар, — согласился Андрей. — И вот представь себе, что ему невыносимо видеть, как его господин — офицер и сотни других офицеров и солдат — фашистов убивают, вешают, угоняют в рабство тысячи советских людей, русских, его братьев по крови… Ничего нет странного в том, что человек не выдержал и при первом удобном случае сдался в плен.
Степка молча кивнул. Ему вспомнился рассказ дедушки Арсения о немецком солдате-рабочем, который бежал по грязному полю к советским окопам и как упал на бруствер, простреленный пятью фашистскими пулями… Вместо этого безликого солдата Степка ясно увидел бегущего по полю Гришу. Вот он бежит, вот в спину ему бьет пулемет… Вот он падает… Струйка крови течет по подбородку… И глубокие Гришины глаза становятся еще глубже, еще темнее…
Степка даже поежился, до того отчетливой представилась ему эта страшная картина.
— Ну, сдался он в плен, — продолжал Андрей, — война кончилась. И опять-таки нет ничего странного в том, что человек не захотел снова возвращаться в рабство, к своему господину.
— А может, того офицера давно убили, — сказал Степка.
— Тоже правильно, — согласился Андрей. — Может быть, убили. Тем более ему незачем было уезжать из Советского Союза. Страна у нас гостеприимная. Хочешь остаться — оставайся, только живи честно, работай, трудись, приноси пользу… Как ты думаешь, он приносит пользу?
— Конечно! — с жаром воскликнул Степка. — Он, знаете, какой мастер? Он все-все починить может!.. И иногда даже денег не берет. Вот я видел один раз. К нему старушка пришла. Утюг принесла в починку. Потом зашла за утюгом и стала платок развязывать. А в платке деньги — одни копейки… Гриша на нее смотрел, смотрел, взял все эти копейки, сгреб с верстака, положил в платок и завязал узлом. И утюг отдал. Просто так починил, даром.
— Ага! Значит, выходит, он человек неплохой.
— Нет, он хороший. Он добрый.
— Ну вот и еще один вопрос выяснили, — сказал Андрей. — Теперь давай подумаем, почему он поселился именно в этом городе.
— Я не знаю, — проговорил Степка и вдруг вспомнил, что в волнении не рассказал ни Тане, ни Андрею о таинственном появлении Гриши на дороге у кладбищенских ворот. Словно наяву, возникли перед ним черные деревья, похожие на заколдованных великанов, серая неясная тень, движущаяся среди могильных крестов…
— У него, наверно, родные тут жили, — сказал он тихо. — Он на кладбище ходит. Мы видели один раз, вечером… Помнишь, Таня?
— Когда?! — вскрикнула изумленная Таня.
— Ну, помнишь, когда Олег побежал?
— Ой! Значит, это был глухонемой Гриша?
— Ага. Я тебе в тот раз ничего не сказал. Боялся, что ты ребятам расскажешь. А про него и так много всякого болтают…
— Ну-ка, ну-ка, — попросил заинтересованный Андрей. — Что там у вас случилось на кладбище?
И Степка рассказал. О том, как слушали Женькину сказку про седые волосы на чердаке, как Олег вызвался пойти на кладбище, как ребята тайком за ним следили и как он пустился наутек, испугавшись Гриши.
— Наверно, у него там похоронен кто-нибудь, — закончил Степка. — Отец, может быть… Или мать… Может, его в Германию из этого города увезли?
— Ну, вот и этот вопрос выяснили, — заключил Андрей.
Степка уже понял, что Андрей осуждает его вовсе не за то, что он вовремя не разобрался, какой человек глухонемой мастер. И ему внезапно захотелось вскочить со стула, броситься на улицу, завернуть в знакомую подворотню, весело толкнуть низенькую дверь во флигелек, чтобы успеть увидеть, как вспыхнет лампочка над верстаком — Гришин «звонок».
— К нему надо пойти! — крикнул Степка, срываясь с места. — Надо сейчас пойти! Мы пойдем. Вместе с Таней. Он нас звал!
— Верно. Надо пойти, — согласился Андрей. — Только давайте пообедаем сначала.
Но Степке не хотелось есть. И Тане, которой передалось его волнение, — тоже. Глядя на возбужденные лица ребят, Андрей понял, что удерживать их бесполезно.
— Ладно, идите, — сказал он.
Степка и Таня побежали к двери. Из окна Андрей видел, как они пересекли двор и скрылись в арке. И лишь тогда он заметил, что Степка оставил на стуле железные планки — рамку стенной газеты.
Не вспомнили о них и Степка с Таней. Они мчались по тротуару, обгоняя прохожих и спотыкаясь о водосточные желоба. Вот и дом номер четырнадцать. Вот и знакомая дверца с кривой надписью «Мастерская». Как давно уже Степка не был здесь!.. Жаль, что Гриша не может его услышать!.. Разве можно жестами и знаками передать то, отчего так громко колотится сердце!.. Нет, только голосом! Только влетев и крикнув: «Доброе утро!»
Степка с силой толкнул дверь в мастерскую. Приветливо вспыхнула над верстаком лампочка-сигнал. Она загорелась и погасла. И Степка огляделся в недоумении. Мастерская была пуста. Большие яркие лампы под потолком и на верстаке не горели. Не гудел примус, и не било синее шумное пламя из носика паяльной лампы. Тусклый свет сквозь маленькое оконце едва освещал углы комнатушки.
— Ушел куда-то, — сказал Степка. — В магазин, что ли?
И вдруг из-за фанерной перегородки послышался кашель. Сначала негромкий, прерывистый, он все нарастал, превращаясь в надсадный, резкий, мучительный хрип. Потом кашель стал утихать и закончился коротким стоном.
Степка пошел за тонкую фанерную стенку и увидел Гришу. Мастер лежал на койке. В полутьме резко выделялись тени под его глазами и темные, впадины на щеках. Гришины глаза были закрыты.
— Гриша!.. Гриша!.. — начал тормошить его Степка. — Гриша!..
На цыпочках подошла и Таня. И тут Гриша открыл глаза. Он увидел склонившегося над ним мальчика, и бледная улыбка скользнула по его губам. Потом он снова закрыл глаза и, с трудом шевеля пальцами, знаками попросил Степку не подходить к нему близко, чтобы не заразиться. Но тот и не думал отходить. У Гриши был жар — это Степка понял, только прикоснувшись к руке мастера: рука была горячая и чуть-чуть дрожала. Гриша заболел — это было ясно.
— Надо доктора, — испуганным шепотом сказала Таня.
— Доктора… — растерянно повторил Степка. И вдруг, выпрямившись, он схватил Таню за руку. — Я сейчас! — крикнул он. — Я побегу за доктором в поликлинику, за угол. А ты здесь останься. Он, наверно, пить хочет… Поставь чайник на плитку. Я быстро.
Спустя несколько минут Степка ворвался в вестибюль поликлиники.
— Где тут докторов вызывают? — задыхаясь, спросил он у какой-то старушки, которая шарахнулась от него в сторону.
Молодой человек в белом халате, быстро проходивший мимо, остановился и посмотрел на запыхавшегося мальчика.
— Вон окошечко, — показал он. — Видишь, где написано «Регистратура».
Степка рванулся к полукруглому окошечку, из-за которого на него взглянули суровые глаза молодой девушки — тоже в халате и в белой шапочке.
— Доктора надо, срочно! — крикнул Степка.
Ему никогда еще не приходилось вызывать врача на дом. Он думал, что стоит только сказать, и сейчас же к нему торопливо выйдет доктор, одетый в белый халат, и можно будет немедленно повести его с собой. Но оказалось, что надо назвать фамилию больного, возраст, адрес, сказать, какая у него температура. Ничего этого Степка не знал.
— Врача вызываешь, а не знаешь даже фамилии больного, — сердито сказала регистраторша.
— Да не говорил он мне фамилии, — не выдержав, рассердился и Степка. — Он глухонемой. Понимаете? Глу-хо-не-мой!
— Глухонемой? — с недоумением переспросила девушка, и вдруг глаза ее просияли. — Это из дома четырнадцать? Гриша? Ты бы сразу так и сказал. — И, записав что-то на лоскутке бумаги, она добавила: — Доктор придет. Через час-полтора.
