— А чего вы от меня хотите? Если отец жив, я постараюсь его освободить, а если он мертв, я…

— Спокойно.

В голосе старшего звучало холодное раздражение.

— Вы бушуете, как ребенок. В Нефелос вам нельзя. Разве непонятно? Я говорю с младенцем или со взрослым человеком?

Байрон пробормотал:

— Что же вы предлагаете?

— Вы знаете Директора Родии?

— Друга тиранитов? Знаю. И знаю, кто он такой. Все в королевстве знают всё. Хинрик V, Директор Родии.

— Вы с ним встречались?

— Нет.

— Значит, вы его не знаете. Он слабоумный, Фаррил. Буквально. Но когда ранчо Вайдемоса будет конфисковано, как конфискованы мои земли, — его получит в награду Хинрик. У него тираниты чувствуют себя в безопасности, и именно туда вы должны направиться.

— Почему?

— Потому, что у Хинрика есть влияние на тиранитов, такое влияние, какое может иметь лебезящий щенок. Он может добиться восстановления вас в правах.

— Не вижу — почему. Скорее, он выдаст им меня.

— Конечно. Но вы будете настороже и сможете избежать этого. Помните, ваш титул важен и значителен, но не всемогущ. В конспиративных целях прежде всего нужно быть практичным. Люди будут сходиться к вам из уважения к вашему имени, но чтобы удержать их, вам понадобятся деньги.

Байрон задумался.

— Мне нужно время, чтобы принять решение.

— У вас нет времени. Ваше время кончилось, когда вам в комнату подложили радиационную бомбу. Нужно действовать. Я могу вам дать рекомендательное письмо к Хинрику Родийскому.

— Значит, вы его хорошо знаете?

— Никогда не перестанете меня подозревать, а? Я однажды возглавлял миссию Автарха Лигейна при дворе Хинрика. По слабоумию он, вероятно, не запомнил меня, но не посмеет показать вид, что забыл. Письмо представит вас, а дальше будете действовать по обстоятельствам. Письмо будет готово к утру. А в полдень на Родию улетает корабль. Билет для вас взят. Я тоже улетаю, но другим рейсом. Не медлите. Вы ведь здесь все дела закончили.

Нужно получить диплом.

— Клочок пергамента. Он вам так нужен?

— Не сейчас, но понадобится.

— Деньги есть?

— Достаточно.

— Хорошо. Много иметь при себе денег тоже подозрительно.

Затем он резко произнес:

— Фаррил!

Байрон с трудом выбрался из оцепенения:

— Что?

— Идите к остальным. Никому не говорите, что вы улетаете. Вместо слов пусть говорят действия.

Байрон кивнул. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что он не выполнил своего главного долга и тем предал своего погибающего отца. Горечь переполняла его. Ему должны были сказать больше. Он мог бы разделить опасность с отцом. Но он не должен был действовать слепо, ему нужно было сначала узнать правду. Теперь, когда он знал ее, во всяком случае, часть правды об отце, тем важнее отыскать документ. Но на это уже нет времени. Нет времени и для спасения отца. Может быть, нет времени и для жизни.

Тем не менее он сказал:

— Я сделаю, как вы говорите, Джонти.

Сандер Джонти, задержавшись на ступенях, бросил прощальный взгляд на университетский лагерь. В этом взгляде не было восхищения.

Кирпичная дорожка пересекала псевдодеревенскую лужайку, характерную для всех университетских поселений со времен античности: Впереди мерцали огни единственной большой улицы города. За ними, приглушенная дневным светом, расстилалась вечная радиоактивная голубизна.

Джонти несколько мгновений смотрел на небо. Свыше пятидесяти лет назад в его глубинах появились тираниты и положили конец двум дюжинам свободных государств, расположенных за туманностью. Теперь там царит мрак удушения.

Буря обрушилась на эти государства, как громовой удар, от которого они так и не оправились. Лишь время от времени в одном из побежденных миров начиналось слабое брожение.

Организовать сопротивление, объединить недовольных — задача трудная и долгая. Он достаточно пробыл на Земле, завершил свои дела, пора и возвращаться.

Вероятно, сейчас с ним пытаются связаться его соотечественники. Он слегка ускорил шаг. Войдя в комнату, он поймал луч. Луч был личный, можно было не сомневаться, что его не подслушают. Не нужно никакого приемника, никакого прибора из металла и проводов, чтобы уловить слабый поток электронов с импульсами, несущимися через пространство из мира в тысяче световых лет от Земли.

Само пространство в его комнате поляризовано и приспособлено к приему. Его структура изменена по закону случайности, и нет никакой возможности угадать это изменение структуры. И в этом ограниченном объеме пространства только его мозг мог служить приемником, только электрические характеристики его собственной нервной системы могут резонировать в ответ на вибрации луча, несущего информацию.

Послание было таким же личным, как уникальная характеристика его мозговых волн, и вероятность того, что во вселенной с ее квадратильонами человеческих существ кто-то мог уловить предназначенную для него информацию, равнялась отношению единицы к десяти в степени с двадцатью нулями.

Мозг Джонти уловил призыв, несущийся в бесконечной пустоте пространства.

— Вызываю! Вызываю!

Передавать было гораздо сложнее, чем принимать. Необходимо было сложное механическое устройство для создания особого типа волн, несущих информацию за пределы туманности. Это устройство находилось в большой красивой пуговице на правом плече Джонти. Когда он вступил в поляризованное пространство, устройство автоматически включилось, и после этого ему оставалось только думать, сосредоточенно и целеустремленно.

— Я здесь!

Более точные указания были не нужны.

Монотонное повторение вызова сменилось словами, которые обретали в мозгу Джонти форму.

— Приветствую вас, сэр. Вайдемос казнен. Новость, конечно, не объявлена.

— Это меня не удивляет.

— Ранчер ничего не сказал. Он храбрый и верный человек.

— Да. Но простой храбрости и верности мало, иначе его бы не схватили. Иногда полезна маленькая трусость. Неважно! Я говорил с его сыном, новым Ранчером, который тоже едва не погиб. Он будет нам полезен.

— Каким образом, сэр?

— Лучше пусть события ответят на ваш вопрос. Я не могу предсказывать. Завтра он вылетает к Хинрику Родийскому.

— К Хинрику? Молодой человек подвергает себя ужасному риску. Знает ли он, что…

— Я сказал ему столько, сколько мог, — резко ответил Джонти. — Мы не можем слишком доверяться ему, пока он не проявил себя. В нынешних обстоятельствах он для нас такой же человек, как все остальные, и должен подвергаться риску. Больше не вызывайте меня здесь. Я оставляю Землю.

Джонти резко прервал мысленный контакт.

Спокойно и внимательно обдумывая события ночи и дня, взвешивая каждое из них, он слегка улыбнулся. Все сделано аккуратно, и теперь комедия будет разыгрываться сама.

Ничего не оставлено на волю случая.

Первый час подъема космического корабля, когда он вырывается из планетарного рабства, весьма прозаичен. Суматоха отъезда в принципе такая же, как и та, которая сопровождала отталкивание челна от берега на какой-нибудь первобытной реке.

Нужно разместиться, позаботиться о багаже. Повсюду — бессмысленная, напряженная торопливость. Последние выкрики, вопросы, глухой звон закрываемых люков сопровождаются глухим шумом нагнетаемого воздуха.

Затем зловещая тишина и вспыхивающие в каждом помещении красные надписи: «Займите противоперегрузочные устройства».

Стюарды снуют по коридорам, стучат во все двери и распахивают их:

— Прошу прощения. Наденьте костюм.

Вы сражаетесь с костюмом, холодным, жестким, неудобным, но помещенным в гидравлическую систему, которая поглощает опасное ускорение при взлете.

Далекий грохот атомных моторов, низкое гудение атмосферного маневрирования.

Костюм оседает в колыбели с густым маслом, а потом медленно подается вперед. Если в этот период вам удастся справиться с тошнотой, можете считать себя застрахованным от космической болезни.