Это заявление не сразу стало понятно присутствующим. Алварден ощутил, как удивительная мысль закопошилась в его мозгу. Может быть, он действительно подвергся внушению? Может, все это — гигантская мистификация, в которой замешан не только секретарь, но и он сам? Но если так, то почему?

Но заговорил Энниус:

— Интересно, что вы имеете в виду?

— Это несложно, — сказал Шварц. — Когда мы сидели здесь вчера вечером, я понял, что не смогу сделать ничего другого, как только сидеть и слушать. И тогда я начал воздействовать на мозг секретаря… Я не хотел там оставаться. И, в конце концов, он попросил, чтобы меня удалили из комнаты. Этого-то я и добивался, а остальное было делом нетрудным. Я заставил охрану бездействовать и направился к воздушному судну. Форт находился в состоянии боевой готовности, и машина была снабжена горючим, вооружена и готова к полету. Пилоты ждали. Я выбрал одного из них, и мы полетели в Сен-Лу.

Секретарь, должно быть, хотел что-то сказать, но его рот открывался и закрывался совершенно беззвучно.

Заговорил Шент.

— Но вы не могли никого заставить вести самолет, Шварц. Все, что вы могли, это заставить идти.

— Да, когда человек действует против своей воли. Но из Разума доктора Алвардена я узнал, как сильно ненавидят землян сириане, поэтому я нашел пилота, который был рожден в секторе Сириуса — это лейтенант Клауди.

— Лейтенант Клауди? — воскликнул Алварден.

— Да… Вы его знаете. Да, я ясно читаю в вашем Разуме.

— Держу пари… Продолжайте же, Шварц.

— Этот офицер ненавидел землян с такой силой, что это даже трудно себе вообразить. Он даже меня ненавидел, а я ведь был внутри его мозга. Он желал их уничтожить. Лишь дисциплина сковывала его и мешала ему привести в жизнь свои планы. Этот Разум относится к группе совершенно отличных. Лишь небольшое предложение, маленький толчок — и никакая дисциплина его уже не удержит. Я не уверен, что он осознал мое присутствие в самолете.

— Как вы нашли Сен-Лу? — прошептал Шент.

— В мое время, — сказал Шварц, — был такой город, он назывался Сент-Луис. Он находился у слияния двух больших рек… Была ночь, в море светились радиоактивные полосы… а доктор Шент говорил, что храм стоит на изолированном оазисе нормальной почвы. Мы пошарили прожектором — по крайней мере, так мне показалось — и увидели внизу пятиугольное здание. Оно совпадало с тем изображением, которое я уловил в мозгу секретаря… Теперь на том месте, где оно стояло, остались впадины в сто футов глубиной. Это произошло в три часа утра. Вирусы не были посланы, и Вселенная свободна.

С губ секретаря сорвался животный крик — вопль смертельно раненного демона. Казалось, он сейчас прыгнет вперед — но, не успев начать рывок, он рухнул на пол.

Тонкая струя слюны медленно потекла из-под его верхней губы.

— Я его не трогал, — тихо проговорил Шварц. Потом, задумчиво глядя на поверженную фигуру, продолжал: — Я вернулся еще до шести, но знал, что мне следует подождать, пока смертельный рубеж не будет перейден. Вялкис должен был заявить о своем величии. Я знал это из его Разума, но обвинение себе вынести мог лишь он… Вот он теперь здесь и лежит.

Тридцать дней прошло с тех пор, как Иосиф Шварц поднялся в воздух с дорожки аэродрома и устремился в ночь, несущую разрушение Галактике, слыша за собой бешеный рев сирен и приказы вернуться.

Он не вернулся, по крайней мере, раньше, чем разрушил храм Сен-Лу.

Героизм его, наконец-то, был оценен официальными лицами. В его кармане лежала лента Ордена Космического Корабля и Солнца первого класса. Лишь двое других из всего населения Галактики когда-либо удостаивались такой чести.

Для ушедшего на покой портного это было кое-что.

Конечно, никто, кроме самых высокопоставленных из всей официальной верхушки лиц, не знал в точности, что произошло, но это не играло роли. Когда-нибудь в исторических книгах события эти станут частью яркого, навсегда запечатлевающегося в памяти рассказа.

Теперь, спокойным вечером, он шел к дому доктора Шента. Весь город был спокоен, спокойно было и звездное сияние над головой. В отдаленных уголках Земли банды Древних были истреблены или взяты в плен, а об остальных могли позаботиться сами умеренно настроенные земляне.

Первые грузовые суда с нормальной почвой были уже в пути. Энниус вновь предложил, чтобы земное население было перевезено на другие планеты, но это оказалось ненужным. Земляне не хотели благотворительности. Однако им была предоставлена возможность переделать собственную планету. Пусть снова стоят дома отцов, изначальный мир людей. Пусть работают руками, изымая больную землю и заменяя ее здоровой, видя зеленую поросль там, где жила смерть, и делая пустыню цветущей и прекрасной, как когда-то.

То была огромная работа, она могла занять столетия — но что с того? Пусть Галактика поставляет машины, пусть галактические корабли привозят пищу, пусть Галактика дает почву — при ее неисчислимых ресурсах это лишь капля в море, и потом ей все будет возвращено.

И однажды земляне опять смогут стать людьми среди людей, населенной планетой среди других планет, смогут иметь человеческое достоинство, смогут смотреть на других как на равных.

Когда Шварц поднимался по ступенькам к входной двери, сердце его сильно билось от волнения. На следующей неделе он вместе с Алварденом отправлялся в центральные миры Галактики. Кому еще из его поколения было дано оставить Землю?

И на мгновение пришла мысль о старой Земле, так давно умершей. Так давно…

И прошло только три с половиной месяца…

Подняв руку к звонку, он замер, и слова, идущие изнутри, всплыли в его памяти. Как ясно он их слышал…

Это, конечно, был Алварден, и сознание его было так плотно и полно, что его невозможно было охарактеризовать словами.

— Пола, я ждал и думал, думал и ждал. Я не могу больше. Ты едешь со мной.

И Пола, говорившая с неохотой, Пола, чье сознание было столь же переполненным, как и его, ответила:

— Я не могу, Бел. Это невозможно. Мои провинциальные манеры и привычки… Я бы чувствовала себя смешной в этих больших мирах. И, кроме того, это только на Земле я…

— Не говори так. Ты моя жена, вот, и если кто-нибудь спросит, кто ты и что ты, — ты — уроженка Земли и гражданка Империи. Если захотят узнать дальнейшие детали — то ты — моя жена.

— Хорошо, а что будет после того, как ты сделаешь подобное заявление в Археологическом обществе на Транторе?

— Что будет? Что ж. Во-первых, мы возьмем годичный отпуск и осмотрим все главные галактические миры. Мы ни одного не пропустим, пусть даже нам нужно будет ради этого лететь на почтовом корабле, и это будет самый лучший медовый месяц, который только можно купить на правительственные деньги.

— А потом…

— А потом мы вернемся на Землю, вступим добровольцами в рабочий батальон и проведем следующие сорок лет нашей жизни, удаляя грязь с зараженной территории.

— Но почему ты собираешься это сделать?

— Потому что, — и в этом ответе Разум Шварца уловил следы глубокого вздоха в Прикосновении Разума Алвардена, — я люблю тебя, а ты этого хочешь, и потому, что я — патриот-землянин, что могу документально подтвердить с помощью бумаг.

— Хорошо…

И в этом месте разговор прервался.

Но, конечно, Прикосновение Разума не прервалось, и Шварц, довольный, но находящийся в некотором замешательстве, отступил. Он мог подождать. Можно не беспокоить их сейчас. Все в порядке. Время есть.

Он ждал на улице, под светом холодных звезд всей Галактики, видимой и невидимой.

И для себя, и для новой Земли, и для миллионов далеких планет он еще раз тихо повторил слова той древней поэмы, которые он из многих квадрильонов людей знал теперь только один: