Но Шварц напрягал память, беспомощно цепляясь за нее.

Но заговорил он медленно и сдержанно.

— Да, я мог бы стать героем — и предателем. Меня хотят убить те люди, наверху. Называйте их людьми, но это касается только вашего языка, Разум ваш называет их как-то по-другому, и я не могу точно сказать, но это низко. И не потому, что они низки, а потому, что они земляне.

— Это ложь, — последовал горячий ответ.

— Это не ложь, — послышалось столь же горячее возражение, — и это известно каждому. Меня хотят убить — да, но это потому, что они думают, будто я — один из ваших людей, способных приговорить целую планету к презрению, медленно душить ее вашим непереносимым превосходством. Так защищайтесь же сами от тех червей, которые каким-то образом смогли превратиться в угрозу для богоподобных сверхправителей. И не просите помощи одного из них.

— Вы говорите, как энлот, — сказал Алварден с изумлением. — Почему? Разве вы пострадали? Вы ведь были членом большой независимой планеты, как вы сказали. Вы были землянином, когда Земля была единственной планетой, единственной носительницей разума. Вы — один из нас, человек, один из правящих. Почему вы уподобляете себя жалким потомкам? Это — не та планета, какой вы ее помните. Моя планета гораздо больше походит на старую Землю, чем этот больной мир.

Шварц засмеялся.

— Я — один из правителей, говорите? Нет, так продолжать нельзя. Давайте лучше поговорим о вас. Вы прекрасный образец продукта Галактики. Вы терпимы и удивительно великодушны, и вы восхищаетесь собой, потому что держитесь с Шентом, как с равным. Но под всем этим и даже не так глубоко, потому что я ясно читаю это в вашем разуме, с ним вам не по себе. Вам не нравится, как он говорит, как он смотрит, он сам, несмотря даже на то, что он предлагает предать Землю… Да, вы недавно целовали земную девушку, а потом смотрели на этот поступок как на проявление слабости. Вы стыдитесь его…

— Клянусь звездами, я не… Пола, — с отчаянием сказал он, — не верьте ему, не слушайте его.

Пола спокойно проговорила:

— Не нужно отрицать очевидное, не нужно чувствовать себя несчастным, Бел. Он смотрел глубоко вниз, опускаясь к самому вашему детству. То же самое он мог бы увидеть, если бы заглянул в меня. И то же самое он увидел бы, если бы мог заглянуть в себя столь же неделикатным образом, каким разглядывает нас.

Шварц почувствовал, что покраснел.

Голос Полы не возвысился, не стал более резким, когда она обратилась непосредственно к нему:

— Шварц, если вы можете исследовать Разумы, займитесь моим. Скажите мне, замышляла ли я предательство. Посмотрите на моего отца. Проверьте, правда ли то, что он смог бы избежать Шестидесяти, если бы согласился сотрудничать с безумцами, которые хотят уничтожить целую Галактику, чего бы он добился своим предательством? А потом проверьте, желает ли кто-нибудь из нас вреда Земле или землянам.

— Вы сказали, что имели мимолетное впечатление о Разуме Вялкиса. Не знаю, какая у вас была возможность рыться в его отбросах. Но когда он вернется, хотя и будет уже слишком поздно, проникните в его мысли, и вы обнаружите, что он безумен… А потом умрите!

Шварц молчал.

Поспешно вмешался Алварден:

— Хорошо, Шварц, исследуйте мой Разум. Проникните в него так глубоко, как вам этого хочется. Я был рожден на Барон не в секторе Сириуса. В период становления моего мировоззрения я жил в атмосфере антиземных настроений, так что я не мог избежать влияния глупой лжи на мое подсознание. Но посмотрите повыше и скажите мне, разве в свои зрелые годы я не боролся с предрассудками? Не в других — это-то было бы легко — а в самом себе, и так упорно, как только мог. Шварц, вы не знаете нашей истории! Вам ничего неведомо о тысячах и десятках тысяч лет, в течение которых человек шел по Галактике, годах войн и несчастий. Вы не знаете о первых столетиях Империи, когда почти не было выбора между деспотизмом и хаосом. И лишь в последние две сотни лет наше галактическое правительство стало представительным. Под его наблюдением различным мирам позволено было развивать свою культурную автономию — позволено самоуправление — позволено направлять своих представителей в правительство. И не было еще такого времени в истории, чтобы человечество было бы так свободно от войн и бедности, как сейчас, и никогда еще галактическая экономика не управлялась столь мудро, и никогда еще перспективы на будущее не были такими радужными. И вы бы разрушили все это и начали все заново? Деспотической тиранией, единственными составляющими которых являются подозрительность и ненависть. Почему? Несчастье Земли — не постоянно, со временем этот вопрос будет разрешен, если только будет жить Галактика, но то, что делают они, не имеет ничего общего с решением проблемы. Вам известно, что они намерены сделать?

Обладай Алварден способностями Шварца, он обнаружил бы борьбу в Разуме последнего. Тем не менее инстинктивно он понял, что настало время передышки…

Шварц не шевелился… Позволить умереть всем этим мирам… раствориться в ужасной болезни… а был ли он землянином, в конце концов? Просто землянином? В юности он покинул Европу и уехал в Америку, но разве, несмотря на это, он не остался тем же человеком? И если после него люди осваивали, в свою очередь, изорванную и израненную землю ради миров, лежащих за небесами, то разве не принадлежит ему вся Галактика? Разве все они, все… не являются его потомками и его братьями?

Медленно он проговорил:

— Хорошо, я с вами. Но как я могу помочь?

— Насколько глубоко вы можете проникать в Разумы? — поспешно спросил Алварден.

— Не знаю. Снаружи есть разумы. Охрана, я полагаю. Думаю, я могу достичь даже улицы, но чем дальше я иду, тем слабее становится чувство.

— Естественно, — сказал Алварден. — Но как насчет секретаря? Вы смогли бы найти его Разум?

— Не знаю, — пробормотал Шварц.

Пауза… Течение минут казалось непереносимым.

Шварц сказал:

— Ваши Разумы у меня на пути. Не следите за мной. Думайте о чем-нибудь еще.

Они попытались. Еще одна пауза… Потом:

— Нет… не могу… не могу.

Алварден проговорил с внезапной настойчивостью:

— Я могу немного двигаться… Великая Галактика… Я могу шевельнуть ногой… Ох! — Каждое движение требовало напряжения.

Он сказал:

— Насколько сильно вы можете кого-нибудь поразить, Шварц? Можете ли вы сделать это сильнее, чем сделали это со мной некоторое время тому назад?

— Я убил человека.

— Что? Как вам это удалось?

— Не знаю. Просто так получилось… Это… Это… — Шварц выглядел почти комически-беспомощным в своем усилии перевести на язык слов то, что их не имело.

— Ну, а больше чем с одним, вы можете справиться?

— Я никогда не пытался, но думаю, что могу. Я могу одновременно читать два Разума.

Пола перебила его:

— Вы не можете его заставить убить секретаря, Бел. Это ничего не даст.

— Почему же?

— Как мы выйдем отсюда? Даже если мы захватим секретаря и убьем его, снаружи нас будут ожидать сотни других. Неужели вы этого не понимаете?

Но Шварц торопливо вмешался:

— Я держу его.

— Кого? — этот вопрос задали все трое одновременно.

— Секретаря. Думаю, это его Прикосновение Разума.

— Не позволяйте ему уйти. — В своих попытках вырваться из неподвижности Алварден почти скатился с возвышения и, скребя по полу полупарализованной ногой, делал бесплодные попытки подняться.

Пола крикнула:

— Вы ушиблись! — и внезапно обнаружила, что путы на ее ноге скрипнули, когда она попыталась приподняться на локте.

— Нет, нет, все в порядке. Держите его крепче, Шварц. Вытащите из него всю информацию, какую только сможете.

Шварц подался вперед с такой силой, что у него заболела голова. Он посылал вперед щупальца своего мозга слепо, неуклюже, подобно тому, как ребенок упорно тянется за игрушкой, которую ему не достать. До сих пор он брал то, что находил, но теперь он искал…

С трудом нащупал он какие-то обрывки.