– «Как вам не стыдно! Что вы здесь смотрите!?» – Толпа хотела смотреть куски мяса ее мужа. И напирала.

Возле арестного дома Каляев потерял сознание. Жандармы вволокли его за руки и за ноги.

Вечером Каляев пришел в себя. На допросе ничего не говорил, слабо улыбаясь. Тогда его повезли в Бутырскую тюрьму, в Пугачевскую башню. С Николаевского вокзала в это время уходил скорый поезд. В купе 1-го класса сидел худой господин с газетой. Светски полу поклонившись напротив сидящей старой даме Савинков спросил:

– Я не помешаю вам, если буду курить?

– Пожалуйста.

Господин с удовольствием закурил.

После убийства великого князя Сергея московской группой Б. О., петербургская – спешно готовила убийство великого князя Владимира виновника расстрела рабочих 9-го января.

Максимилиан Швейцер жил недалеко от Зимнего дворца: в отеле «Бристоль», на углу Морской и Вознесенского. В его распоряжении было достаточно динамита. И воля шести товарищей была как динамит.

Но чья-то рука мешала. Филеры спугивали наблюдение, боевик «Саша Белостоцкий» бежал, боевиков Маркова и Басова схватили. Но Швейцер всё же работал по ночам в отеле «Бристоль» готовя бомбы.

Но вдруг прохожие, застигнутые на углу Морской и Вознесенского, с криком метнулись в стороны от отеля «Бристоль». Извозчичьи лошади подхватили. Из четырех этажей «Бристоля» летели стекла, каменья, доски. На улицу из развалившихся стен падала ломанная мебель. Кучей вниз ухали кирпичи, смешанные с розовой пылью. Напротив, у старого Исаакия, взрывом свалило воронихинскую решетку.

Возле капитальной стены нашли тело. Мужчина лежал на спине, страшно. Голова была откинута, лицо обращено к улице. Грудная клетка разворочена, в левой половине не было ничего. Позвоночник был бел, открыт. Руки без кистей и части предплечья валялись рядом. В обломках, мусоре лежали куски мяса, мышц и сердце.

На месте взрыва толклась праздная толпа. В толпу с Почтамтской вбежала бледная Вера. Труп был один. И Вера сразу узнала, что это не Савинков.

Вернувшись к себе на Средний, Вера была разбита, измучена. Взглянула на часы: – было 12. Вера поняла, что ждет детей. И когда в передней зашаркали ноги няньки, а потом раздались, близясь к комнате, смешные ударчики по коридору, Вера встала, с улыбкой осветившей испитое лицо, подхватила Витю, покрывая поцелуями его розовые от гулянья щеки, не слушая, что что-то смешное рассказывает Витя.

В купэ поезда в Женеву Савинков читал об убийстве великого князя Сергея. Англичане в «Daily Telegraph» писали: – «Снова красная звезда тирано-убийства мрачно засияла на темном русском небе. Сергей был унесен в один момент одной из тех фатальных бомб, которые русские конспираторы умеют так хорошо готовить и так хорошо бросать. Вы не можете безнаказанно доводить народ до бешенства или отрицать за ним элементарные права свободных граждан, не вызывая тем тираноубийства. Сергей был тиран в старом смысле этого слова, каких история и трагедии рисуют в самых мрачных красках. Великое изречение блаженного Августина правдиво и поднесь: – когда справедливость отброшена в сторону, верховная власть является разбоем».

Немцы писали без изречений, деловито: – «Die Zeit» писала: – «Убийство Сергея не вызвало в мире ни удивления, ни ужаса. Его предвидели, ожидали и когда оно исполнилось – произвело впечатление необходимости. Если б в России не было заговоров, надо было бы спросить себя: – каким образом отсутствует следствие, когда налицо причина? Русское самодержавие проповедует посредством залпов незыблемость своих основ и получает в ответ динамитные бомбы. Кто играет в истории такую кровавую роль, как Сергей, всегда должен быть готов к кровавому концу. Царизм не должен удивляться, что его катастрофы не вызывают ни в ком сочувствия».

Француз Франсис Прессансе в «L'Humanite» писал: – «Следует признаться, что таинственные судьи произносят свои приговоры над тиранией без ошибок. Кто осмелился бы защищать Плеве? Кто осмелился бы горевать о судьбе Сергея? Великие князья изъяли себя от действия гуманности. Они ведут себя как хищные звери в бараньем стаде. Пресыщение привело их к удовлетворению чувственности всякой ценой. Их частная жизнь полна преступлений, кутежей. И среди всех этих преступников худшим был Сергей».

Также писали швейцарцы в «Peuple de Geneve»: «Невежественную, безоружную толпу, желавшую на коленях просить о своих нуждах, царь, уступая настойчивым советам своих родичей и приближенных, наградил свинцовым дождем. Этим поступком царь поставил себя вне законов. Он чудовище подобное тем, которые давали ему советы. На царские пули народ отвечает динамитом…»

Савинков выбросил газеты в окно летящего поезда. Им владело странное, но приятное чувство: – «О смерти Сергея Романова пишет весь мир, а убил его он, Борис Савинков». Савинков знал, как его встретят в Женеве.

Квартира Гоца была переполнена. В комнате трудно было говорить, кричали все. Старые, молодые, Чернов, Рутенберг, Рубанович, Ракитников, Авксентьев, Тютчев, Натансон, Брешковская, Бах, Шишко, Зильберберг. Много толпилось народу. Самым молчаливым был Азеф. Расплывшейся тушей сидел в углу, только изредка улыбался, когда окружали товарищи и жали руки. Он был главой праздника. Бабушка Брешковская, когда вошел Азеф, поклонилась ему по-русски – до земли. Чернов обнял его, и расцеловал.

– Эх, Ваня, мир без старосты, что сноп без перевясла, так и мы без тебя! Нет уж, товарищи, – покрывал всех его тенор, – не тот разговор будет у нас с социал-демократами! Не тот-с, кормильцы! Много дыму да мало пылу! А тут, как говорится, бай, бай, да и слово молви! За нами пойдут крестьяне, за нами рабочие! Горой пойдут! И власть над революцией будет наша, эсеровская власть! И Россия будет наша, эсеровская Россия. А эс-деков под хвост, товарищи! Да здравствует Б. О.! Да здравствует ЦК партии!

– Нет ли у вас воды? – глухим, сипящим голосом спросил Азеф жену Гоца. Азеф пил короткими, животными глотками. Был взволнован. Убийство Сергея было неожиданным. Азеф думал, Савинков измотавшись в наблюдении, бросит. Поэтому попросил и второй стакан. От нервности мучила жажда.

– Ты чего распился, а? – обнимал его Чернов. Все радостно смотрели на Азефа. – Не воду, дорогой, надо пить! Шампанею! Шампанеей будем тебя отпаивать, Ваня! Так-то!

– Ладно, брось, – прогнусавил Азеф, улыбаясь толстыми, вывороченными губами.

На Монбланской Набережной, у Монбланского моста, кафе «Националь» по-прежнему круглый год сияло огнями.

Азеф и Савинков, не торопясь, шли по мосту. Азеф держал Савинкова под руку. Савинков сейчас любил Азефа. Савинков чувствовал, с ним жизненно взяли они одну линию и понимали друг друга. Внутренне знал, что Азеф сильнее. Но в этом не любил признаваться даже себе.

По ярко освещенному залу «Националь» первым шел Савинков. Меж столиков, ни на кого не смотря, за ним шел Азеф. Савинков был щегольской, изящный.

– Пойдем в угол, – сказал Азеф, когда Савинков остановился у столика, у окна. Савинков пошел за Азефом. Тот, обогнув стол, грузно вдавил себя в мягкое кресло.

– Жрать хочется до чорта, – бормотал Азеф, – закусим как следует.

Согнувшись близко головами над напечатанной золотом картой с отельным гербом, они долго выбирали меню.

– Ты как насчет почек в мадере?

– Ничего, давай.

– А «Барсак»?

Азеф поморщился: – Я французское не люблю. Лучше рейнского. Любишь «Либфрауенмильх» ?

Повернув голову вполоборота к лакею, не глядя на него, Савинков заказывал. Лакей необычайно быстро всё записал в блокнотик и, поклонившись, побежал.

– Ну, теперь расскажи, – начал Азеф, – только подробно, всё.