Я перевел Лене эту речь, но она и сама прекрасно поняла, о чем думают эти красотки.

«Перестань!»

Лена закрыла лицо потрепанным блокнотом, пытаясь спрятаться от их взглядов. Эмили смущенно махнула ей рукой, как будто давая нам побыть наедине, показывая, что не только хорошо воспитана, но еще и обладает врожденным чувством такта. Чтобы понять, о чем она думала, не надо быть телепатом: «Я не стану подходить к вам, потому что не хочу мешать тебе предаваться горю, милая Лена Дачанис. Но помни, что я всегда — слышишь, всегда! — готова поддержать тебя, как меня научили Библия и мама!»

Эмили кивнула Саванне, и подружки медленно и печально удалились, как будто это не они несколько месяцев назад основали организацию «Ангелы-хранители „Джексона“», местный вариант кампании против неугодных соседей, пытаясь сделать так, чтобы Лену исключили из школы. Но это были цветочки по сравнению с тем, что происходило теперь. Эмори побежал за девчонками, но, заметив нас, перешел на медленный, печальный шаг и, проходя мимо, постучал по капоту моей машины. На протяжении нескольких месяцев он не сказал мне ни слова, а вот теперь решил проявить участие! Идиоты!

— Не говори, — произнесла вслух Лена и свернулась клубочком на пассажирском сиденье. — Подумать только, он не снял передо мной шляпу! Мамочка же из него дома всю душу вытрясет!

Я выключил двигатель.

— Лови момент, милая Лена Дачанис, глядишь, тебя и правда возьмут в группу поддержки!

— Они… они такие…

Лена так разозлилась, что я пожалел о своей глупой шутке. Но впереди был долгий день, и мне хотелось, чтобы она была готова к тому, что начнется, как только она переступит порог школы «Джексон». Я слишком долго был «несчастным Итаном Уотом, у которого в прошлом году умерла мама».

— Лицемерные?

Мягко сказано.

— Стадо баранов.

И это тоже.

— Не нужна мне их группа поддержки, и сидеть с ними за одним столом у меня нет никакого желания! Я вообще не хочу, чтобы они смотрели на меня! Я знаю, что Ридли воспользовалась своими способностями и заставила их закатить вечеринку в честь моего дня рождения, но если бы не это, если бы я послушалась дядю Мэкона и осталась дома, в Равенвуде…

Я знал, что она собирается сказать: возможно, он остался бы в живых.

— Откуда нам знать, Эль? Сэрафина наверняка нашла бы другой способ добраться до тебя.

— Они меня ненавидят, и меня это устраивает!

Ее волосы начали завиваться, и я испугался, что сейчас начнется проливной дождь. Она положила голову на руки, не замечая, как по щекам текут слезы.

— Все должно оставаться как раньше! У нас с ними нет ничего общего!

— Не хочу тебя расстраивать, но у тебя никогда не было и не будет ничего общего с этими девицами.

— Я знаю, но что-то изменилось. Все изменилось.

— Не все, — возразил я, выглядывая в окно.

Страшила Рэдли внимательно посмотрел на меня. Он сидел на парковке, прямо на полустертой разметке, как будто ожидая нас. Страшила повсюду ходил за Леной, как и положено собаке чародея. Мне не раз приходило в голову подвезти эту собаку — почему бы не помочь ему сэкономить время. Я открыл дверь, но Страшила даже не шелохнулся.

— Ладно. Как хочешь, — сказал я вслух, когда понял, что Страшила даже и не думает залезать в машину.

Я хотел было закрыть дверь, но тут он прыгнул мне на колени, перелез через коробку передач и попал прямо в объятья Лены. Она зарылась лицом в его шерсть и сделала глубокий вдох, как будто этот шелудивый пес распространял вокруг себя атмосферу покоя. На мгновение они превратились в единое целое, колышущийся клубок черной шерсти и черных волос. На моих глазах появилась новая вселенная, такая хрупкая, что, казалось, стоит мне хоть пальцем прикоснуться к ним, потянуть не за ту ниточку, как она распадется.

Я вдруг понял, что нужно делать. На меня нахлынуло необъяснимое ощущение, столь же сильное, как и сны, в которых я впервые увидел Лену. Наши общие сны, настолько реальные, что, проснувшись, я мог запросто обнаружить грязь на простынях или речную воду, стекающую на пол комнаты. Сейчас ощущение было точно такое же. Главное — понять, за какую ниточку потянуть. Именно я должен знать верное направление. В таком состоянии Лена не могла ясно мыслить, поэтому решение предстояло принять мне.

Она потерялась. Лена потерялась, а я не мог этого допустить.

Я завел машину и дал задний ход. Мы едва успели въехать на парковку, но я сразу понял, что пора везти Лену домой.

Страшила всю дорогу просидел в машине с закрытыми глазами.

Мы взяли старое одеяло, пошли в Гринбрайр и устроились в обнимку возле могилы Женевьевы на крошечном участке травы рядом с каменной плитой и полуразрушенной стеной. Со всех сторон нас окружали почерневшие деревья и луга, зелень пучками пробивалась через застывший слой сажи и грязи. Однако это место даже сейчас оставалось нашим: именно здесь мы с Леной впервые разговаривали наедине после того, как она одним взглядом — ну и своими чародейскими способностями — разбила окно в классе на уроке английского. Тетя Дель не могла смотреть на сожженное кладбище и испепеленный сад, а вот Лену это зрелище ничуть не смущало. Здесь она видела Мэкона в последний раз, и одно это придавало пепелищу особую ценность. Казалось, вид разрушения ей хорошо знаком и приносит утешение. Судьба пришла, забрала все, что стояло у нее на пути, и исчезла. Нет смысла мучиться и гадать, что будет дальше или когда подобное произойдет в следующий раз.

Зеленая трава была влажной от росы, поэтому я поплотнее закутал нас в одеяло.

— Двигайся поближе, ты же мерзнешь!

Лена улыбнулась, даже не взглянув на меня, и спросила:

— С каких это пор мне нужна причина, чтобы подвинуться поближе?

Она прижалась ко мне, и некоторое время мы сидели молча. Наши тела согревали друг друга, пальцы сплелись, и по руке побежали мурашки. Так бывало всегда, стоило нам прикоснуться друг к другу — слабый электрический разряд, усиливавшийся с каждым прикосновением. Вечное напоминание о том, что чародеи и смертные не могут быть вместе. По крайней мере так, чтобы смертный остался после этого в живых. Я посмотрел на искривленные почерневшие ветви деревьев и бледное небо и вспомнил, как впервые пришел в этот сад в поисках Лены и обнаружил ее в зарослях высокой травы, всю в слезах. Мы наблюдали, как серые облака исчезают с ярко-голубого неба. Она могла разогнать облака, всего лишь подумав о них. Голубое небо — вот кем я стал для нее. Лена, повелительница ураганов, и я — старый добрый Итан Уот. Не могу представить, как можно жить без нее.

— Смотри! — воскликнула Лена, перелезая через меня и дотягиваясь до сломанных почерневших ветвей.

Единственный уцелевший во всем саду лимон ярким пятном желтел на фоне толстого слоя пепла, покрывающего все вокруг. Лена сорвала его, и в воздух поднялось облачко черных хлопьев. Желтая кожура сияла на ее ладони. Она откинулась назад и улеглась мне на колени.

— Ты только посмотри! Значит, не все сгорело дотла.

— Сад возродится, Эль.

— Я знаю, — неуверенно ответила она, крутя в руках лимон.

— Через год в это время от черноты не останется и следа.

Я поцеловал ее в лоб, в нос, в родинку в форме идеального полумесяца, темневшую на скуле. Лена прижалась ко мне.

— Все станет зеленым. Даже эти деревья.

Мы встали с одеяла и скинули обувь. Каждый раз, когда наша обнаженная кожа соприкасалась, я чувствовал знакомые уколы электричества. Лена стояла совсем близко, ее локоны падали мне на лицо. Я подул на них, и они рассыпались по плечам. Меня неодолимо тянуло к ней, уносило потоком, который одновременно связывал и разделял нас. Я наклонился и поцеловал ее в губы, а она поднесла мне под нос лимон и, поддразнивая, приказала:

— Понюхай!

— Пахнет, как ты.

Лимон и розмарин, аромат, которым Лена заворожила меня с первой встречи. Она втянула ноздрями запах и скривилась.

— Кислый, совсем как я.

— Вовсе ты и не кислая.