— Давненько мы не виделись с этим парнем!

— Я решил повесить ее сюда, надеюсь, ты не против. Просто мне показалось, что ей тут самое место, а то что она пылится под какой-то старой простыней! — обрадовавшись смене темы, затараторил я.

Минуту папа смотрел на портрет юноши в форме Конфедерации.

— Когда я был маленький, этот портрет всегда был замотан в простыню. Бабушка с дедушкой не любили говорить о нем и не горели желанием вешать на стену портрет дезертира. Когда дом перешел мне, я нашел портрет на чердаке и перенес его в кабинет.

— А почему ты не повесил его? — удивленно спросил я.

— Не знаю. Твоя мама хотела, чтобы повесил. Она обожала эту историю — что он ушел с войны, хотя в результате это стоило ему жизни. Я все время собирался сделать это. Просто я так привык, что он стоит в углу. А потом твоей мамы не стало… — Папа замолчал, провел рукой по краю резной рамы. — Тебя, кстати, назвали в его честь.

— Я знаю.

Папа посмотрел на меня так, будто впервые увидел.

— Она с ума сходила по этой картине. Я рад, что ты повесил ее. Здесь ей самое место.

Мне не удалось сбежать ни от жареного цыпленка, ни от обвинительной речи Эммы, поэтому после ужина мы с Линком поехали искать Люсиль в район, где жили Сестры. Линк звал кошку, периодически отрываясь от завернутой в жирную салфетку куриной ножки, а потом проводил жирными пальцами по набриолиненным волосам, и с каждым разом они блестели все сильнее и сильнее.

— Ты бы курицы-то побольше принес! Кошки сами не свои от курицы, они же в природе птицами питаются!

Линк сбросил скорость, чтобы я мог высматривать Люсиль, и забарабанил пальцами по рулю, отбивая ритм нового жуткого хита своей группы под названием «Печенье любви». Старина Линк, такой предсказуемый…

— И что? Ты бы вел машину, а я бы высунулся в окно с куриной ножкой в руке? Просто тебе хочется еще жареной курочки Эммы!

— Угадал, чувак. И торта из колы, — ничуть не смутился Линк и выставил куриную кость в окно, — кис-кис-кис, иди-ка сюда…

Я сканировал тротуар в поисках сиамской кошки, но тут мне в глаза бросилось кое-что другое — полумесяц. Он был нарисован на номерном знаке, втиснутом между рекламным вымпелом со звездами и полосками и растяжкой фирмы «Бабба», занимающейся грузоперевозками. Таких знаков с государственной, символикой полно по всей Южной Каролине, я видел их тысячу раз, но никогда не задумывался о том, что на них изображено. Голубая пальма и полумесяц — возможно, луна чародеев, ведь они жили здесь с незапамятных времен.

— Этот кот глупее, чем я думал, — если он не может унюхать жареную курицу Эммы.

— Не кот, а кошка. Люсиль Бэлл — девочка.

— Какая разница, коты, они и есть коты.

Линк завернул за угол, и мы выехали на Мэйн-стрит. На обочине сидел Страшила Рэдли. Он посмотрел вслед проезжающему мимо «битеру» и сдержанно махнул хвостом в знак приветствия. Самый одинокий пес во всем городе. Заметив Страшилу, Линк откашлялся и спросил:

— Кстати, о девочках: как дела у Лены?

Они с Леной мало общались, но если учесть, что она почти ни с кем, кроме меня, не дружит, то их, наверное, можно назвать друзьями. Почти все время она проводила в Равенвуде под бдительным оком бабушки и тети Дель или в попытках спрятаться от них, в зависимости от настроения.

— Она справляется, — ответил я, и ведь и не скажешь, что соврал.

— Правда? Ну, в смысле, она как-то странно себя ведет. Даже для Лены.

Линк был одним из немногих жителей Гэтлина, посвященных в тайну Лены.

— У нее дядя умер. Такие вещи бесследно не проходят.

Кому об этом знать, как не Линку. Он видел, как я пытаюсь смириться со смертью матери, смириться с тем, что мир продолжает существовать без нее, и понимал, что это невозможно.

— Знаю, но она все время молчит, ходит в его одежде… Тебе это не кажется странным?

— С ней все нормально.

— Как скажешь, чувак.

— Просто поезжай дальше. Надо найти Люсиль. — Я уставился в окно на пустынную улицу. — Вот глупая кошка!

Линк пожал плечами и прибавил громкость. Из динамиков орала очередная песня его группы «Святые роллеры» под названием «Девушка ушла». Девушка бросает парня — вечная тема, которой были посвящены все песни Линка. Он нашел способ разбираться со своими проблемами, а вот я — пока что нет.

Люсиль мы так и не нашли, а я все не мог выкинуть из головы ни разговор с Линком, ни беседу с отцом. Дома было тихо — не лучший вариант, если стараешься избавиться от навязчивых мыслей. Несмотря на открытое окно, в комнате все равно было жарко и душно, как днем.

Линк прав, Лена ведет себя очень странно, но ведь со смерти Мэкона прошло всего несколько месяцев! Скоро она придет в себя, и все станет как раньше. Я порылся в куче книг и бумаг на письменном столе в поисках «Автостопом по галактике», моей любимой книги, для того чтобы отвлечься. Под стопкой старых комиксов о Песочном Человеке я обнаружил кое-что неожиданное — бандероль, завернутую в фирменную коричневую бумагу Мэриан и перевязанную веревкой, не хватало только штампа гэтлинской библиотеки.

Мэриан — лучшая подруга моей мамы и главный библиотекарь Гэтлина. А в мире чародеев она — хранительница, смертная, охраняющая секреты и историю чародеев, а в случае с Мэриан, еще и Lunae Libri, библиотеку чародеев, которая сама по себе является загадкой. Она передала мне этот сверток после смерти Мэкона, но я напрочь забыл о нем. Там лежал его дневник; Мэриан решила, что Лена захочет оставить его себе, но она ошиблась. Лена не пожелала даже смотреть на него и отказалась забрать дневник в Равенвуд.

— Пусть будет у тебя, — сказала она, — не думаю, что смогу спокойно смотреть на его почерк.

С тех пор сверток пылился у меня на столе. Я повертел его в руках — он оказался тяжелым, слишком тяжелым для дневника. Интересно, как он выглядит, — наверное, старый, в обложке из потрескавшейся кожи. Я развязал веревку и снял оберточную бумагу. В моих руках оказался не дневник, а черная деревянная шкатулка, вся испещренная странными магическими символами.

Что мог записывать Мэкон? Представить себе не могу, чтобы он, как Лена, сочинял стихи! Может, он писал о своем увлечении садоводством? Я осторожно приподнял крышку. Мне хотелось увидеть предмет, к которому Мэкон прикасался каждый день, вещь, которая была важна для него. Внутри шкатулка была обтянута черным атласом, в ней хранились пожелтевшие не переплетенные страницы, исписанные мелким почерком Мэкона. Стоило мне коснуться верхнего листка, как комната закружилась, меня качнуло вперед, пол приближался с бешеной скоростью, я упал, но провалился сквозь него и очнулся в облаке дыма…

Вдоль реки пылало зарево пожаров — огонь охватил еще несколько часов назад цветущие плантации и пожирал Гринбрайр. Следующий на очереди — Равенвуд. Солдаты союзной армии, видимо, решили остановиться на привал, отметить победу — выпить спиртного, награбленного в самых состоятельных домах Гэтлина. У Абрахама оставалось мало времени: солдаты вот-вот будут здесь, и ему предстоит убить их. Это единственный способ спасти Равенвуд. Против него у смертных не было ни единого шанса, даже у солдат. Куда им тягаться с инкубом? А если его брат Иона вернется из тоннелей, то их будет двое. Единственное, что беспокоило Абрахама — ружья. Хотя оружие смертных не может убить инкуба, пули ослабят его, и солдаты успеют поджечь Равенвуд.

Абрахам проголодался, и даже сквозь дым он чувствовал запах отчаяния и страха умирающего смертного. Страх придаст ему сил, снабдит энергией и пищей, куда более вкусной, чем воспоминания или сны. Абрахам исчез и материализовался поближе к запаху, в лесу позади Гринбрайра. Он сразу понял, что опоздал — запах слабел. Вдалеке он увидел Женевьеву Гринбрайр, склонившуюся над распростертым в грязи телом. Рядом с ней, прижимая к груди какой-то предмет, стояла Айви, кухарка Гринбрайра. Увидев Абрахама, старушка бросилась к нему.

— Мистер Равенвуд, слава небесам! Возьмите это, — понизив голос, попросила она. — Спрячьте в надежное место, а потом я приду и заберу ее!