Намеченный пункт встречи на этот раз был выбран неудачно. Обозначенного на карте шоссе в действительности не оказалось. Проложенный когда-то через болото деревянный настил засосало илом, а сверху все заросло травой и мохом. Только опытный глаз мог угадать в заболоченной грязной просеке исчезнувшую шоссейную дорогу. Но делать было нечего: пришлось, тщательно сверившись с картой, выставить опознавательные знаки и ждать, волнуясь за участь людей, которым грозила опасность отрыва от отряда, Как и куда будут они пробираться, если отобьются от нас? Какая участь ждет маленькую кучку людей, затерянных среди придавленных «новым порядком», набитых карателями деревень и незнакомых глухих лесов? Мысли об этом не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Однако к вечеру 17 июня две группы благополучно прибыли на сборный пункт. Подрывники рапортовали о своих успехах. Особенно хорошо развернулся на просторе Садовский.

Филипп Яковлевич долго колебался, прежде чем вышел в лес партизанить, но, уж раз выйдя, отдался работе всем существом. Выдержанный, смелый, расчетливый, он действовал со спокойной мужицкой хитрецой. Забота о своих людях была у него на первом плане. «Лошадь не корми, она и то не повезет, а человек, чай, не лошадь», — говорил он. И, глядишь, то лишнюю буханку хлеба расстарается для ребят, а то так и пару-другую штанов прихватит, заговорив зубы завхозу. «Что ж, я их голых, что ль, поведу, чай, они люди». Взрывчатка и арматура у него всегда были заранее приготовлены, подогнаны, тщательно уложены. Зато и вид у Садовского и его ребят был всегда подтянутый, веселый.

Поезд, подорванный пятеркой Садовского, шел из Молодечно в Минск с живой силой и на большой скорости. Полотно было заминировано так удачно, что более половины состава разбилось вирах, а светлая ночь давала возможность точно установить размеры катастрофы. Однако отходить предстояло по открытой местности, и эта же светлая ночь могла погубить подрывников, Поэтому Садовский отослал своих ребят в лес, — всех, кроме Терешкова, который никак не шел прочь. Затаились метрах в семидесяти от линии. Язычки пламени кое-где пробивались сквозь обломки вагонов, и ночной ветерок нес в сторону наблюдавших запах дыма и гари. Только через добрый десяток минут уцелевшие фашисты опомнились и начали беспорядочный обстрел местности. Тогда Садовский и Терешков отползли на близлежащую высотку и оттуда, из мелкого кустарника, продолжали наблюдение вплоть до восхода солнца, когда на место крушения прибыли два санитарных поезда: один — из Минска, другой — из Молодечно. Тут, наблюдая, как гитлеровцы грузили в поезда раненых и убитых, товарищи насчитали свыше трехсот человек, выведенных из строя силами одной пятерки.

Ночью на пути к условленному месту встречи Садовский с ребятами слышали сильный взрыв в стороне Радошковичей. Очевидно, Соломонов со своей группой также выполнил свою задачу и с часу на час должен был прибыть к нам. Я даже высылал людей ему навстречу, чтобы он не миновал как-нибудь нашу просеку, но тщетно: Соломонова не было. Тем временем наше положение усложнилось.

Произошел весьма неприятный и даже позорный для нас случай. Один мужичок из ближайшей деревни якобы сообщил моему командиру хозотделения некоему Сыско, что неподалеку в лесу скрывается группа командиров: их было будто бы двенадцать человек — все молодые, здоровые, одеты хорошо, вооружены автоматами и хотели связаться с каким-нибудь большим партизанским отрядом. И вот Сыско стал настойчиво просить, чтобы я пустил его связаться с этими командирами. Я запретил, объяснив, что такой группе незачем искать отряд партизан, они сами его прекрасно организуют, Но Сыско не унимался. Получив отказ у меня, он начал уговаривать Брынского. Через несколько минут подошел Антон Петрович и стал убеждать меня, что Сыско прав и следовало бы удовлетворить его просьбу.

И вот тут-то я проявил недопустимую для командира уступчивость. Чорт его знает, почему я это сделал: то ли от усталости, то ли от беспокойства за отбившиеся группы — голова была занята не тем, — только я отпустил Сыско и с ним еще одного бойца. При этом я все же предупредил его, что заходить им в деревню обоим категорически запрещаю. Второй из них должен быть наблюдателем на опушке леса. В случае провокации он прикроет отход Сыско из деревни. Меня заверили, что это будет выполнено в точности. Сыско пришел в наш отряд из Чашников. Его знал хорошо Соломонов. Он был у нас вне всяких подозрений.

К той поре, когда отпущенным в деревню надо было бы возвращаться, с той стороны послышались хлопки винтовочных выстрелов, и мы поняли, что наши разведчики нарвались на полицейскую засаду. Под вечер наши ребята встретили местного лесника, и он им рассказал, что двое партизан попались полиции в соседней деревне, один был убит наповал, другой сдался живым. По описанию лесника, сдавшимся в плен был Сыско.

Я всегда считал, что трус — это предатель в потенции, и не только потому, что он оставляет товарищей в бою, а потому, что может допустить взять себя в плен живым. А там, под пыткой, перенести которую не всякому храбрецу под силу, слабый человек покажет все, что угодно. Ясно было, что Сыско попался на провокацию и теперь в гестапо, может быть, уже выдавал место нашей стоянки. Кроме того, я узнал от одного бойца хозотделения, что разговор мужика о группе командиров происходил не с Сыско, а с одним из бойцов его отделения, о чем сам Сыско узнал от этого бойца позже. Таким образом, этот человек обманул меня и Брынского. К тому же, как мы потом установили, Сыско не выполнил моего приказания оставить посланного с ним бойца на опушке леса. Не за тем ли, чтобы перейти на сторону гитлеровцев?

Надо было сниматься и уходить немедленно, но как же можно было уйти, бросив на произвол судьбы отставшие группы подрывников? Ведь они могли по нашим же опознавательным знакам прийти прямо в лапы карателей, Оставив наблюдателя на месте стоянки, мы перенесли ее на три километра в сторону и, тщательно приготовившись к обороне, стали ждать. В ночь с 17 на 18 июня никто в отряде не сомкнул глаз.

Следующий день прошел в напряженном ожидании, а к ночи появилась одна из отставших групп, с успехом выполнившая свое задание. Теперь не было только пятерки Соломонова. Мы записали на свой счет девятнадцатый пущенный под откос эшелон врага. Но радость наша была омрачена: командир группы сообщил, что в одном из местечек, мимо которых он проходил со своими подрывниками, была захвачена полицией пятерка партизан. Двоих из них, оставшихся в живых, каратели взяли в гестапо. Что это были за люди, нашим подрывникам установить не удалось, но местечко это было на пути возвращения Соломонова, и все мы про себя подумали, что это были наши друзья. Я решил, что Соломонова и его отважных товарищей уже нет в живых. И мы все крепко горевали.

С тяжелым сердцем я приказал сниматься — ждать нам было больше некого.

В полученной в это время радиограмме из Москвы нас предупреждали, что при дальнейшем отклонении отряда на запад радиосвязь с Москвой может стать ненадежной. Намеченное нами место для базирования отряда в новом районе — озеро Выгоновское — находилось почти на двести километров западнее этих мест. К тому же приходилось учитывать и то, что произошло: если Сыско — предатель и, находясь в Отряде, добывал нужные сведения для врага, то он мог как-то разузнать о конечном пункте нашего перехода. Поэтому я решил изменить наш дальнейший маршрут.

Конечным пунктом для базирования отряда было намечено озеро Червонное Житковичевского района Полесской области.

Двое суток мы шли по лесам Налибокской пущи, отмахиваясь от преследовавших нас бесчисленных стай мошкары и комаров ветками березы. Это была живописная дикая природа тайги, почти не тронутой человеком. Местность была сухая и слегка холмистая. Огромные деревья жили здесь до конца своих дней и умирали естественной смертью, если не становились жертвой урагана или грозы. Наблюдая эти места, прекрасные для базирования крупного партизанского соединения, я был доволен тем, что по разработанному нами плану сюда должен перебазироваться Щербина с частью своих людей, Наши наметки оказались правильными.