В двадцатых числах августа мы получили весточку от Рыжика и Пахома Митрича. Рыжик устроился буфетчиком на станции Пинск и, не боясь проторговаться, проявлял щедрость при угощении в кредит несостоятельных плательщиков. Частенько к нему в особый кабинет заглядывал комендант станции — гитлеровец, и Рыжик завоевал его расположение к себе. Буфетчик получил Доступ к общению со служащими станции. Скоро прибыл от него человек и передал шифровку, где наш буфетчик рекомендовал нам несколько станционных работников, с которыми можно говорить в открытую о выполнении наших заданий. В частности, он рекомендовал прибывшего к нам человека использовать для связи с ними.

Спустя полмесяца в Пинске мы, кроме Рыжика, имели несколько человек надежных осведомителей, добросовестно информировавших нас не только о результатах крушений, но и о прохождении поездов через Пинск. Рыжик помогал нам вербовать разведчиков и облегчал нашу задачу с привлечением пополнений.

Пахому Митричу удалось разузнать о настроениях коменданта полиции в Житковичах. Мы знали об этом человеке только то, что он был немец по национальности, но родился и вырос в этой местности.

Старуха мать жила на хуторке у зятя. Когда гитлеровцы оккупировали область, фольксдейчу[1] предложили должность коменданта полиции района. Гражданин Берлинер согласился и начал проявлять усердие по службе. Но гитлеровский «новый порядок» восстанавливал против оккупантов самые различные слои населения.

Карательный отряд, организовав облаву на наших подрывников, сбросивших эшелон вблизи от Житковичей, начал громить хутора. Мать и сестру коменданта отхлестали плетью, зять убежал в лес к партизанам. А самого Берлинера вызвали в гестапо и обвинили в связях с партизанами.

Карьера господина коменданта кончилась. Его оставили на своем посту до первого замечания. И он завязал с нами переписку и стал оказывать содействие.

Второй комендант района Ленино оказался заядлым гитлеровцем. Пахом Митрич сообщил нам, когда выехали оккупанты из местечка, и описал подходы к дому господина коменданта. Наши бойцы совершили налет на местечко. Начальник района был убит, дом уничтожен, а полицаи разбежались. Назначенный новый комендант обосновался в Микашевичах поближе к магистрали, охранявшейся оккупантами.

Наша связь с народом стала укрепляться с каждым днем. Люди, желающие поступить к нам, направлялись Рыжиком и Пахомом Митричем, приводили с собой родных, знакомых. Но даже в этом случае мы подвергали каждого весьма внимательной проверке:

В то время нельзя было верить никаким документам. Шпионы и провокаторы могли получить любые мандаты от гестапо, добыть их от военнопленных или каким-либо другим путем. Так они забирали у убитых коммунистов партбилеты и, подделывая печать на фото, снабжали ими своих агентов. Поэтому приходилось проверять людей только на конкретной боевой работе. Новичков мы, как правило, зачисляли в наши рейдовые группы, которые посылались в районы Бобруйска, Мозыря, Бреста и в других направлениях.

Наши действия с каждым днем расширялись, захватывая все новые и новые районы.

В августе мы получили из Москвы мощную радиоаппаратуру и специалистов радиотехники. После этого мы могли говорить с Москвой в любое время суток. В сентябре вся наша периферия была снабжена радиоаппаратурой. К осени отдельные наши отряды, расположенные на расстоянии добрых трехсот километров от Булева болота на важнейших участках железных дорог, имели со штабом четко налаженную радиосвязь.

В конце августа на Булево болото спустился на парашюте молодой командир капитан Черный. Это был среднего роста, красивый чернобровый донской казак, горячий, но умный и восприимчивый командир, имеющий хорошую спецподготовку. Он быстро освоился в наших делах и, уйдя с группой бойцов под Барановичи, тоже занялся там, наряду с добычей сведений о противнике, организацией крушений поездов. Быстро нашел исполнителей среди железнодорожников, оставленных гитлеровцами на службе. В течение короткого времени ему удалось организовать столкновение шести вражеских эшелонов. Так возник еще один способ уничтожения вражеских эшелонов. Сталкиваясь на полном ходу, два состава не только разбивались полностью, но разрушали большой участок Железной дороги, а иногда и связь.

У меня появился еще один боевой и способный помощник.

Правда, сначала этот командир слабовато ориентировался в наших таежных лабиринтах. Но когда я, набравшись терпения, заставил его «сводить» меня раз-другой на наши вспомогательные точки, помог ему освоить некоторые приемы, он быстро ликвидировал и этот свой недостаток.

В те дни, когда мы повели решительное наступление на магистрали врага, фашистское командование не имело опыта и плана борьбы с диверсиями на железных дорогах. Охрана железнодорожного полотна была на первых порах недостаточной. Во второй половине августа 1942 года гитлеровцы поспешно организовали крупную карательную экспедицию. Три немецкие дивизии из числа следовавших на восточный фронт были высажены в Слониме и Барановичах. Тридцать тысяч солдат и офицеров начали прочесывать цепью леса с запада на восток.

Им удалось почти полностью разгромить еврейский партизанский отряд, обремененный семьями, базировавшийся в так называемых волчьих норах. Часть других партизанских подразделений, формировавшихся тогда в районе Ружанской пущи, разбилась на группы и двинулась на восток. Но в районе восточнее линии железной дороги Барановичи — Лунинец большинство этих партизанских групп присоединилось к объединениям Варвашени и Комарова и только небольшая часть их продвинулась в Любаньский партизанский район.

Пришлось основательно побегать от этой облавы и Антону Петровичу Брынскому.

— Товарищ комиссар у нас очень легок на побудку, — говорили мне о нем хлопцы. — Зато хорошо бегает по болоту и, где нужно, умеет правильно маскироваться.

Подрывные пятерки, рассредоточенные в различных местах, просачивались через немецкую блокаду и успешно продолжали свое дело. Цепи гитлеровских солдат не успевали удалиться и на десять километров от полотна, как позади них, на магистралях, с наступлением темноты снова гремели взрывы. Фашистские заправилы поняли, что и этот способ борьбы с крушением поездов не даст им нужного эффекта.

Тогда фашистское командование решило усилить охрану железных дорог. Сначала оно попыталось использовать для этого жителей окрестных деревень и обязало каждого крестьянина нести определенные повинности по охране железнодорожного полотна. На небольшой участок ставились два человека, им вменялось в обязанность патрулировать, чередуясь круглые сутки. Обходчики эти были безоружны, и в их обязанность входило только давать сигналы гитлеровцам в случае приближения подозрительных лиц к железнодорожной линии. Но мы быстро применились к новой обстановке. Наши люди заранее обрабатывали обходчиков в деревнях, и они либо не появлялись в назначенное время на своих участках «по болезни», либо под каким-нибудь предлогом стягивали стражу нескольких участков в одно место, оставляя нужный нам отрезок пути свободным для минирования.

Однако договариваться со сторожами не всегда было просто. Был на линии один такой обходчик — наши ребята так и прозвали его «клятой мужик», — к нему никак невозможно было подступиться. Не раз он отпугивал наших подрывников от линии, пронзительным свистом вызывая гитлеровскую вооруженную охрану. А однажды, внезапно появившись в сопровождении патруля, чуть не прихватил наших ребят на полотне. Бойцы отошли, отстреливаясь, а на оставленной под рельсами мине все-таки подорвался товарный состав: у борзого свистуна и охранников не хватило храбрости тут же разминировать путь. Они ушли отыскивать саперов, а поезд тут как тут.

Садовский послал Терешкова попытаться в последний раз добром договориться с «клятым». Зная за собой грех перед партизанами, страж этот избегал ходить по лесным дорогам один, а все больше отсиживался в деревне с немцами. Но ребятишки как-то рассказали Терешкову, что дядя Игнат пойдет в соседнее село к пану коменданту. Тут-то Терешков и подстерег сторожа на лесной дороге неподалеку от деревни.