Подробности, которые сообщил мне бургомистр, убеждали меня, что он на этот раз говорит правду. А радость была так велика, что еле сдерживал внешнее спокойствие. В памяти всплыл весь облик друга-комиссара. Мне даже показалось, что я знаю, кто из моих десантников разговаривал с Кулешовым. «Неужели кончились мои одиночные блуждания?» — возникло у меня в мыслях.
Счастье было так велико, что оно казалось чудом.
— А Васька разве не с вами? — прервал мои размышления Кулешов и как бы вскользь заметил, — Тут товарищ его, интендант, о нем беспокоится.
Я удивился: куда же мог деваться Васька, кроме как вернуться в Кушнеревку?
10. Хорошая школа
Двадцать девять дней одиноких блужданий в поисках моих десантников оказались для меня хорошей школой. Я наладил прочные связи с населением, выявил наиболее стойких и решительных людей, изучил не только леса, в которых впоследствии пришлось базироваться и действовать, но познакомился также с бытом и нравами белорусской деревни.
О белорусском народе прекрасно сказал товарищ Ворошилов, выступая в Минске перед избирателями:
«Белорусский народ представляет собой такой народ ленинско-сталинской эпохи, который ни при каких обстоятельствах, даже если бы они были в 10 раз более трудными, чем те, которые мы пережили, не пойдет в услужение к врагу, не склонит своей гордой головы перед врагом и будет с ним биться до последней капли крови. Это ценит Советский Союз, это ценит наша партия, это ценит великий Сталин.
Товарищ Сталин неоднократно говорил о заслугах белорусского народа. Товарищ Сталин отмечал доблестное поведение партизан Белоруссии и их заслуги перед Родиной».
Фашистские оккупанты очень скоро почувствовали на себе силу белорусских людей и повели с населением жестокую борьбу. Они запрещали людям передвигаться из одной волости в другую без специальных пропусков. Это в какой-то степени разобщало и изолировало одну деревню от другой и давало возможность гестапо и военным властям применять разнообразные Способы изъятия у населения скота и продовольствия.
В различных районах немецкие фашисты по-разному обходились с местным населением.
Так, в некоторых волостях за появление в деревне партизан несли ответственность старосты и бургомистры. В Свядецкой, например, волости, Лепельского района, гитлеровцы расстреляли волостного бургомистра и старшего полицейского за то, что в деревне ночью появились партизаны. А в Таронковической, Аношкинской и Волосовической волостях, где все время действовали партизанские группы, в немецкой комендатуре принимали «заявы» и сбрасывали с населения ту часть поставок окота и хлеба, которая якобы захвачена и вывезена в лес партизанами. Это обстоятельство широко использовали связанные с нами люди. С нашей помощью составлялись массовые «заявы» о «хозяйничании партизан» и вывозе ими продуктов даже в тех местах, где мы и не бывали. Такие поддельные сообщения с жалобами и просьбами о высылке солдат позволяли нам выявлять наличие у фашистского командования карательных отрядов, а иногда посылать их в ложном направлении.
Фашисты проявляли неслыханную жестокость, проводили массовое истребление жителей. Они расстреливали крестьян, выехавших без разрешения в лес за дровами или появившихся в поле, за околицей деревни, по первому доносу тайных полициантов. Доносы же на жителей деревни полицианты сочиняли по злобе или в корыстных целях.
Деревни, села, местечки, где проводились карательные «акции», изолировались, общение с ними строго запрещалось. Гитлеровцы в то же время давали право свободно перемещаться жителям тех сел и местечек, в которых они умышленно не проводили насилий. Этот метод гитлеровцы применяли и на Украине.
Особенно беспощадно фашисты истребляли еврейское население. Но делали они это не сразу, а по частям, пытаясь попутно разжигать антисемитизм. Как правило, расстреливать евреев гитлеровцы заставляли полицейских. Сами же лишь показывали, как это нужно делать.
Еще летом сорок первого года в городах, селах и местечках Витебской области гестапо приказало полиции готовить общие могилы для евреев (в зависимости от количества еврейских жителей устанавливался и размер рвов с некоторым запасом, на всякий случай). Эти рвы-могилы выкапывались самим еврейским населением, работавшим под конвоем местной полиции и одного-двух гитлеровских надсмотрщиков. В Витебской области, в местечке Мстиж, фашисты расстреливали евреев в конце августа, в местечке Лукомль — в сентябре, в Чашниках и других пунктах — в феврале и в марте.
Фашистские разбойники вообще не брезговали ничем. Они применяли все — от расстрела и побоев до шантажа и подкупа, лишь бы сбить с толку и использовать белорусский народ для своих целей.
В Витебской области они на первых порах не распускали колхозов, а заставляли население работать сообща до конца года. Кое-где они выдвинули лозунг: «Колхозы без Советов». Задача ясна: собрать колхозный урожай, сорок первого года и сохранить колхозный скот, где его не успели эвакуировать. Для этого они оставили на месте председателей колхозов, взяв у них подписку с обязательством работать на нужды немецкой армии.
Появление москвичей-десантников в тылу врага в таком количестве было для них событием. Гитлеровцы уже имели дело с десантными группами, но группы эти, численно небольшие, скоро исчезали с горизонта, и оккупанты успокаивались.
При выброске же нашего отряда особого назначения фашисты встревожились Дело в том, что в гестапо попали грузовые мешки с упакованной мощной радиостанцией, запас боеприпасов, медикаментов и многое другое. Это давало представление о масштабе задач, поставленных перед нашим отрядом. Враг понял, что теперь ему придется иметь дело с действиями крупного десанта.
Фашистские завоеватели вообразили, что все оставшееся позади них является прочным тылом и они могут располагаться здесь, как у себя дома. В первые дни они спокойно разъезжали по деревням в одиночку и небольшими группами, останавливались где вздумается, ловили поросят и кур, собирали шпиг, масло, яйца и все это увозили в свои части.
К курам и уткам у них было особое пристрастие. Проезжая через деревню, гитлеровская войсковая часть останавливалась и открывала огонь из винтовок и автоматов по уткам, курам или по убегавшему поросенку. Некоторые же изобретательные грабители считали неприличным бить по домашней живности из боевого оружия, и они пользовались специально сконструированными для этой цели пистолетами. При выстреле из такого пистолета дюралевый шарик, убивавший наповал самого матерого петуха или селезня, отскакивал обратно (он был на резинке) и мог приводиться в действие повторно.
Много раз я наблюдал «охотников» из прилегающих кустарников. Какое требовалось усилие над собой, чтобы не начать охоту за «охотниками»! «Птицеловов» подчас подстреливали снайперы из местного населения или чаще всего — бойцы, попавшие в окружение.
В октябре, когда наш отряд был в сборе и начал действовать, гитлеровцы перестали разъезжать по деревням в одиночку.
Улетали на юг последние стаи кряковых уток. Лес обнажился, кустарники просматривались насквозь, и оккупанты все более учащали свои ночные налеты на деревни, вылавливая окруженцев и подозрительных.
Ночевать в такое время в деревне одному, даже у самых надежных людей, было опасно. Стог сена хотя и прятал человека, но уже не грел. Проводить же ночь у костра было рискованно: костер выдает человека противнику.
При таких неблагоприятных обстоятельствах я продолжал искать отряд. Но отряда фактически не существовало. Он был до погрузки в самолеты, до поднятия в воздух. В тылу врага были отдельные десантники, не объединенные в боевое подразделение, спаянное воинским уставом и единой волей командира.
Люди, разбросанные по территории, занятой врагом, жили мыслью: найти друг друга, разыскать командира и приступить к действиям.
Но как это сделать? Гитлеровцы, узнав о десанте и о разыскивающих командира десантниках, наводнили район истребительными отрядами, организовали облавы и тайную агентуру. Значительная часть товарищей погибла, оставшиеся в живых продолжали поиски. Это были все молодые люди, не имевшие большого жизненного опыта, не знавшие провокационных уловок врага. Опасности подстерегали их на каждом шагу. Трудное положение иногда им казалось безвыходным, а сложная обстановка невыносимой.
