За первый взрыв гестапо отправило «виновника» в концентрационный лагерь. За второй и третий взрывы двух стрелочников расстреляли на месте. Но наш человек, ставивший эти мины так, чтобы они взрывались в другую смену, остался неразоблаченным.

Последнюю мину, он поставил с замедлением на двенадцать часов. А январский мороз еще увеличил это время. Семья исполнителя накануне взрыва была переправлена нашими людьми в безопасное место. Патриот советской родины в 22 часа 30 минут принял воинский поезд на занятый путь и ускакал к нам в лес на заранее подготовленной лошади. Гестаповцы поставили на охрану и обслуживание стрелок саперов, но взрыв стрелочного перекрытия произошел и в этой смене.

Поняли ли гитлеровцы после этого, как это просто делается, или нет, неизвестно. Но это уже, в сущности, нас и не интересовало. Стрелочник был зачислен в одну из групп, работавших на железнодорожном транспорте, и сделал еще немало таких боевых дел, за которые гестаповцы арестовывали и расстреливали своих верных прислужников или собственных солдат и офицеров.

В районе Ивацевичей помощником бургомистра работал местный белорус Алексей Иванович Белый. Этот товарищ с самого первого дня прихода оккупантов был связан с Колтуном. Он не ушел в лес только по настоянию Николая Харитоновича. Оставшись работать при гитлеровцах на железнодорожной линии, в Михновичах, Белый оказывал нам огромные услуги в деле сбора необходимых сведений о железнодорожных перевозках противника. Донесения Алексея Белого содержали в себе не только точные данные о производимых нами крушениях и о точном количестве поездов, проходивших на восток и запад, но и сведения о количестве орудий, танков и самолетов, перевезенных на открытых платформах, и примерном количестве войск, проследовавших в закрытых вагонах.

Однако этот материал, представлявший исключительную ценность для Верховного командования Красной Армии, передавался нами в Москву с опозданием на трое-четверо суток. Михновический заместитель бургомистра пересылал нам материал окружными, хорошо замаскированными путями, Пути эти были вполне надежны, но время, которое терялось на доставку к нам сведений, значительно обесценивало их.

Перед нами была поставлена боевая задача: организовать в Михновичах радиоточку. Эта радиоточка должна была иметь связь с нами, но в случае необходимости сноситься с Москвой непосредственно, минуя нас.

Задача организации радиоточки в населенном пункте, из которого почти не выезжали гитлеровцы, была нелегкой. Наилучшим кандидатом на должность радиста подошла бы в данном случае женщина, но где ее взять и как устроить на жительство в этом населенном пункте — так, чтобы ее общение с помощником бургомистра не вызвало подозрений у гестапо?

Алексей Белый в свои тридцать восемь лет оставался холостяком, а во время такой войны об изменении своего семейного положения он и не думал. Мы не нашли ничего более подходящего, как устроить к нему радистку посредством фиктивного брака. Этот план был предложен Белому, и он в принципе согласился на «женитьбу», но указал на большие трудности, с которыми могли столкнуться наши «сваты». У Алексея были еще живы отец и мать. Вместе с ним жили братья и сестры, и сыграть свадьбу в такой семье было делом далеко не простым. С невестой, по обычаю, должны были предварительно познакомиться родители жениха, затем ее нужно было представлять родственникам. Потом должен состояться какой-то семейный совет и вынести решение, и только после этого можно было говорить о свадьбе. На все это требовалось время, а оно было самое ценное из всех других накладных расходов. Кроме всего этого, у нас еще не было и невесты, так как Москва медлила с выброской на парашюте запрошенной нами «красавицы».

В нашем отряде были радистки, но одни из них не подходили по разным соображениям, а другие… Когда наши сваты обратили внимание на одну и предложили ей немедленно готовиться к свадьбе, мне сообщили: «Девушка разливается-плачет. Любит одного из наших боевых командиров, который тоже пытается завести разговор о нецелесообразности посылки девушки на такую ответственную работу». Я объяснял, уговаривал и, наконец, приказал, хотя по-человечески мне и жалко было обоих.

Так или иначе, но «невесту» с заплаканными глазами удалось уговорить на встречу с «женихом». Как и полагалось в старину, они до обручения и в глаза не видели друг друга. Но так как их супружеские отношения должны были быть строго ограничены передачей секретных данных, то мое «родительское сердце» могло быть спокойным.

Чтобы «невеста» не была раскрыта гестапо, не погибла вместе с «женихом» и многочисленными своими родственниками, активными участниками в добыче и обработке данных о железнодорожных перевозках противника, нам пришлось немало поработать.

К тому времени в наш район гитлеровцами был доставлен эшелон «беженцев» с востока. В эшелоне были семьи полицейских, бургомистров и прочих предателей, но были и насильно эвакуированные граждане, главным образом женщины. Среди этой разнородной публики мы нашли одну гражданку из-под Смоленска и уговорили ее поступить к нам в семейный отряд. По ее документам был выправлен паспорт с фотографией нашей радистки.

Надо было мне, хотя путь лежал неблизкий и небезопасный, самому проводить «дочку». И вот мы — просватанная радистка, три бойца, Харитоныч и я — верхами выехали на встречу с Алексеем Белым заболоченным, глухим лесом. Девушка еще изредка всхлипывала, но уже сами приготовления к встрече с «женихом» начинали, видимо, увлекать ее своей романтичностью, Девушка была переодета пареньком: на коротких волосах — лихо сдвинутая набок кубанка. Но в дорожном мешке она везла широченный сарафан и всю полную «справу» белорусской молодухи. В пути ей еще предстояло переодевание.

Утром мы въехали в глухую деревню, стоявшую на краю болота, на самой границе нашей лесной державы. Здесь были наши посты, здесь многие жители знали в лицо наших командиров. Слух о том, что приехал «сам», быстро облетел деревню. Но не это меня беспокоило, хотя, разумеется, в деревне были гестаповские шпионы. Гитлеровцы прекрасно знали, что в болотах находится полковник Льдов, схватить которого им пока что не удается. «Ну и пусть себе знают, — думал я, — важно скрыть от них девушку и ее назначение», Поэтому «парнишку» в кубанке мы поместили в хате надежного человека, и до ночи он не показывался из отведенной ему горницы.

Наконец наступила долгожданная ночь, и мы поехали дальше. Теперь надо было держать ухо востро: мы пересекли границу партизанских болот и вступали на территорию врага. К утру достигли леса, с опушки которого виднелось местечко. Спешившись и замаскировавшись в частом кустарнике, мы установили наблюдение за дорогой, — на ней должен был появиться «жених».

В назначенный час на дороге показался крестьянин. На правом плече он нес вилы и грабли, в левой руке — кувшин. Раздался крик совы, — крестьянин быстро переложил вилы и грабли на левое плечо, а кувшин взял в правую руку. Стало ясно: это он, «жених». Сова прокричала еще раз, и Алексей быстро свернул в лес. Мы познакомили его с «невестой». Девушка успела уже переодеться: на ней был цветастый бабушкин сарафан, платочек, завязанный под подбородком, а ноги — босые. Москвичка никогда не ходила босиком и жаловалась, что трава колет ей ноги.

Сорок минут длилась наша «семейная» беседа. Мы, насколько позволяло время и место, подробно обсудили все детали «свадьбы» и дальнейшей жизни «молодоженов». Глаза у девушки уже окончательно просохли и блестели, щеки пылали, Алексей был взволнован не меньше. Я видел, что обоих увлекала и волновала борьба с захватчиками, полная опасностей и большого смысла.

Теперь «жениху» и «невесте» предстояло пойти в местечко вдвоем. Алексей объяснил девушке, как пройти к месту явки, и, дав ей вилы, грабли и кувшин, вышел на дорогу. Через несколько минут радистка последовала за ним. Я смотрел из-за кустов, как она удалялась, осторожно ступая босыми ногами и таща на плече непривычный «инструмент», и, право же, моя тревога за эту смелую девушку, уходившую в неизвестное, была не меньше, чем испытывает настоящий отец, отдающий любимую дочь в чужедальнюю сторону.