Отойдя шагов на сорок, я сел на спиленное дерево и указал против себя место «начальнику разведки». Он нехотя сел. Я попытался вызвать его на душевный разговор, но он не проявил к этому ни малейшего желания. Его правая рука все время была готова взяться за револьвер.
Разговор явно не клеился, и я предложил своему собеседнику пойти передохнуть с дороги, а беседу отложить на завтра. Но и это не произвело на него никакого впечатления.
Мы вернулись. Гость ушел в землянку к своим знакомым. Ко мне подошел Урбанович.
— Что вы делаете, Григорий Матвеевич?! — сказал он взволнованно. — Разве вы не заметили, как вел себя этот тип? Мы со Шлыковым тут все глаза проглядели и были наготове, думали, неровен час…
— Да, тип, — повторил я, думая о начальнике разведки отряда «Советская Беларусь». — Придется, пожалуй, и этого убирать.
— Мы его сами давно бы убрали, — оживленно заговорил Урбанович, — да вот капитана Бокова никак уговорить не можем. Они вместе, видите ли, в плену у гитлеровцев были, вместе же и бежали, ну, командир и стоит за него горой. Боков-то у нас на хорошем счету. Хотя и пьет без меры, но воюет здорово и себя не жалеет. А ведь этот — не поймешь, что и за человек: как дело до боя, так он и в кусты. Ну, вот попробуйте доказать все это Владимиру Николаевичу. И слушать не желает. «Я, говорит, и за себя и за него буду драться, а его не троньте, пусть ведет себя, как знает…»
Я вспомнил, что Алексейчик мне рассказывал о каком-то адъютанте начальника разведки, оказавшемся гитлеровским шпионом, и спросил Урбановича:
— А когда адъютанта расстреливали, — кто отдал приказ? Не Боков?
— Он, — подтвердил Урбанович, — точнее сказать, он сам застрелил адъютанта, своего дружка. Тут, видите, как дело вышло. Когда мы собирались допросить шпиона по-настоящему, подходит Боков и говорит: «Чего тут со всякой сволочью возиться!» И пристрелил его у всех на глазах. Я и теперь не понимаю: сделал это Владимир Николаевич спьяну или сознательно… А этот негодяй другого адъютанта себе подобрал. Видели — косоглазый такой, все ходит за ним. Сбежал он в отряд «Советская Беларусь» из полиции. Мы с Жижко знали об этом и предлагали проверить бывшего полицая на боевом задании. А этот, говорят, заявил Бокову, что проверит сам новичка на задании по разведке, и вот месяца не прошло, а он его уже своим адъютантом назначил. Ну вот, что хотите, то и делайте с этими Людьми, а Доказать капитану Бокову, что они предатели, невозможно.
Что делать, как быть? К концу дня я получил донесение от нашего человека, работавшего переводчиком в Слониме. Наряду с другими данными он сообщал о засылке агентуры гестапо к партизанам. Среди других оказался и сбежавший к нам полицейский, ставший адъютантом начальника разведки.
Мне стало все ясно, и я, не колеблясь, в тот же вечер отдал приказ Шлыкову и десантнику Калугину расстрелять начальника разведки отряда «Советская Беларусь» вместе с его косоглазым «адъютантом».
Мы быстро освободились от троих явных предателей, но этого было далеко не достаточно. Надо было подтягивать дисциплину в отрядах и поднимать их боевую активность. Наиболее боеспособный состав людей оказался только в отряде имени Кирова, где был командиром Щенков. В этот отряд я назначил командиром лейтенанта Аркадия Краснова. Сибиряк, отчаянный вояка, попав в окружение, он умудрился всю первую зиму пробыть в лесу сначала совершенно один, а потом вместе с товарищем, но в плен не попал и в приписники пойти не согласился.
Для того, чтобы оздоровить отряды, требовалась боевая обстановка. Необходимо было оторвать партизан с насиженных мест, где у них в каждой деревне завелись друзья и знакомые, а кое-где жены, тещи и свояченицы.
После Сталинграда гитлеровцы готовились к реваншу, стягивали все силы на восточный фронт для решающего наступления. В собственном тылу они несколько притихли и уже не трогали такие партизанские отряды и соединения, которые не наносили ощутимых ударов по коммуникациям. Некоторые из самовлюбленных командиров говаривали: «Гитлеровцы нас боятся, какие могут быть теперь против нас карательные экспедиции?»
Нужно было разъяснить людям истинное положение вещей, и с этой целью я собрал совещание командиров всех партизанских отрядов с их комиссарами и помощниками.
Еще разгромом гитлеровских полчищ под Москвой был развеян миф о непобедимости фашистской армии. Разгромом оккупантской ударной группировки под Сталинградом созданы предпосылки для окончательной победы над врагом. Но глубоко ошибочно предполагать, что эта победа достанется нам легко или ее может достигнуть только часть наших войск, в то время как другая часть может почивать на лаврах. Война еще потребует от нас напряжения всех сил и энергии всего советского народа, и мы, ближайшие помощники Красной Армии, как называет нас великий полководец Сталин, обязаны отдать все наши силы, а может и жизнь для завоевания победы… — говорил я на этом совещании.
Я говорил о том, как выглядит Москва, как москвичи уверены в победе над врагом и как они работают на предприятиях, чтобы обеспечить фронт всем необходимым.
Выступление человека, только что прибывшего из Москвы, посланца коммунистической партии, конечно, произвело впечатление на этих людей, но даже после этого не было полной уверенности в том, что я смогу использовать руководимые ими отряды для нанесения ударов по коммуникациям фашистов там и тогда, где и когда потребует этого обстановка.
Среди брестских партизан были прекрасные боевые товарищи. Но большинство, включая и лучших, ожирели, сидя на месте, пораспустились. Капитан Боков растолстел так, что ему ни одни сапоги в голенищах на ноги не лезли. Затылок у него складкой опускался на ворот гимнастерки. «Вот этот, — думал я, — хорош! Вот кого погонять бы месячишко-другой по болотам или переправить через фронт да послать на передовую…» Но не только толстые, явно зажиревшие, но и остальные, еще сохранившие боевой вид командиры не проявили большого энтузиазма, когда я предложил перебазировать отряды в другой район, а к возможности боевых операций, связанных с рейдом на расстояние, отнеслись скептически. Мне бросалась в глаза та огромная разница, которая была между этими стихийно возникшими отрядами и теми, которые были организованы подпольными парторганизациями ЦК КП(б) Белоруссии.
Я вспомнил Дубова, Рыжика, Сураева, деда Пахома, Цыганова и многих других партийных и непартийных, преданных нашей партии людей. Как хорошо бы их иметь теперь около себя!
Я распустил командиров по своим отрядам.
— Ну, какое ваше впечатление, товарищ полковник? — спросил меня Алексейчик, когда мы остались втроем — с ним и Урбановичем.
— Неважное, — сказал я откровенно. — Жиреют люди от безделья, разлагаются.
— Теперь-то что, вы посмотрели бы, как было прошлым летом, — заявили мне Алексейчик и Урбанович в один голос, — Теперь хоть изредка, но ходят на железную дорогу, минируют, сбрасывают под откос вражеские эшелоны, а то сидели, попросту жрали продукты. При этом некоторые рассуждали так, что это, мол, тоже польза. «Порезанные нами коровы не будут использованы оккупантами на увеличение своих продовольственных ресурсов». А теперь совсем другое, — заключил Алексейчик. — Недавно один с группой ребят подложил на линии пятисоткилограммовую авиабомбу. Так рванули, что после и колес от паровоза не нашли, — в дым! Очень здорово получилось!
— Все это очень хорошо, — сказал я, — рванули товарищи здорово. Порой и каждому из нас хочется сделать такое, чтобы содрогнулся бункер Гитлера. А если к этому подойти разумно, то поступать так мы не можем. Ведь если бы вместо такого лихачества люди потрудились выплавить тол из этой бомбы, так они не один, а сотню эшелонов под откос пустили бы. Я не сомневаюсь, что в отрядах есть храбрые люди, но они поставлены в неблагоприятные условия и постепенно портятся. Отряды застоялись у деревень и потеряли свою боеспособность. Ну какой же Иван боец, если его Марья на виду у гестаповцев в деревне! Он же все время будет на нее оглядываться! Колхозы организовывать мы подождем. Сейчас мы должны избавиться от лишнего для военной части груза: жен, детишек, стариков. Для них мы выделим специальные лагери и организуем надежную охрану. Наша задача сделать отряды подвижными, рейдовыми, способными наносить чувствительные удары врагу. А колхозы будем строить потом, когда прогоним оккупантов.
