«Этими минутами оправдан…» Этими минутами оправдан Весь наш горький и тревожный путь. Слепота моя, твоя неправда, Злоба, одиночество и жуть. Вот оно — теперь у нас во власти! Мы и догадаться не могли, Милый друг мой, о подобном счастье. В темноте и грусти долго шли. Как мы пробивались — дни и годы! — Сквозь отчаянье и пустоту. Нужно было в трудном переходе Защищать от жизни чистоту. Не из книг, и не из разговоров — Прожили мы подлинную жизнь. Вот теперь — сквозь пропасти и горы — Посмотри в себя, — и удивись. Но такие узнаёт минуты Только тот, кто через мир прошёл. Эти годы нас не дьявол путал, Это нас суровый ангел вёл. 1935. КНИГА «ПАРУС» (1973)
«Сквозь сеть дождя, туман и холод…» Сквозь сеть дождя, туман и холод Смотрю на призрачный Париж. Как я любил, когда был молод, Пейзаж неповторимых крыш. И этот сад у стен Сената, Где на заре парижских дней Лишь нищей юностью богаты, Бродили мы среди аллей. Здесь, в детском уголке вселенной, Среди людских шумливых дел, Всегда гоним струёю пенной, Бежал кораблик по воде. Как часто мы за ним следили И планы строили с тобой О наших странствиях, что были Упрямой общею мечтой. А наш мальчишка белокурый Здесь сделал первые шаги. Но в нашей жизни ветер хмурый Уж веял холодом могил. Здесь, у старинного фонтана, Шумели листья над тобой, Но ты из жизни слишком рано Была уведена судьбой. Тебя хранит твоё искусство, А память мне дарит во сне… Любимой и покорно-грустной Всю жизнь ты будешь сниться мне. «За расточительность в какой-то час…»[10] За расточительность в какой-то час Мы платим поздней горькою заботой. Наш долг по беспощаднейшему счёту Жизнь одиночеством взимает с нас. Мучительный, счастливый плен Эрота Судьба нам предназначила в удел. Я каждый миг сносил, как пчёлы в соты — Чтоб мёд воспоминаний загустел. Со щедростью слепой и неразумной Развеяли мы счастье на ветру. И есть ли смысл в той полуправде умной, Что в поздний час пришлась нам ко двору? Памяти Ирины Кнорринг Ничего не вернёшь, ничего не поправишь, Ничего не расскажешь и не объяснишь. Ни к чему болтовня о «сиянье и славе», Даже вовсе не где-то там… вовсе не спишь. Без следа. Без надежды на отклик и встречу. Только книги и вещи живое хранят. Эта рана — ее никогда не залечишь — Беззащитная голая совесть моя. И над жизнью твоей — так нелепо истлевшей, И над жизнью моей, уж не нашей весной, Веет ветер, с далёких морей залетевший… Плющ зелёный и розы на глине осевшей. Крест дубовый, сколоченный верной рукой [11]. В больнице Белая косынка в коридоре, В тишине, склонилась над столом. Сумрак колыхающийся спорит С желтоватым световым пятном. Издалёка грохот нарастает. Прогремит и стихнет за окном. И грохочет в воздухе ночном. Поезд из Бретани! — Помнишь, море? Бешено летящее на мыс? В этом торжествующем просторе «На краю земли» стояли мы. Мы мечтали в будущем июне Снова слушать этот рёв и вой! Это… это было накануне Страшной катастрофы мировой! И теперь страна иная снится, Только к ней заказаны пути. Если б через горы и границы По снегу, пешком, босым дойти! Париж, 1941. «Вот нищий ждёт с протянутой рукою…» Вот нищий ждёт с протянутой рукою, И нам при нём в довольстве жить нельзя. И век наш виснет тучей грозовою, Борясь, страдая, гневаясь, грозя. Не нам жалеть о гибнущем покое, — Покоя мы не знали никогда! Там, где случайно соберутся двое Во имя лучшего — спешим туда! С упрямою и твёрдою надеждой В неясную ещё мы смотрим даль. И ветер будущего, ветер свежий Летит в лицо, и прошлого не жаль. Так мы стоим с раскрытою душою, Приветствуя эпохи грозный бег. Лишь человеческою теплотою Мы озарили беспощадный век. «Беспредельно холодный простор…»
Беспредельно холодный простор Атлантического океана. Силуэт фиолетовых гор. Гаснет день по-осеннему рано. Запоздалые чайки спешат К берегам. Утихает природа. И огромный пылающий шар Опускается медленно в воду. вернуться Стихотворение первоначально было посвящено Елене Люц, гражданской жене В.Мамченко, с которой у Ю.Софиева был роман во Франции и потом долгая переписка, когда Ю.С. вернулся на родину. Он звал Елену к себе, но она не смогла оставить на произвол судьбы больного Мамченко, с которым тогда уже не поддерживала супружеских отношений, но он был на её попечении, не имея родственников и средств существования. Стихотворение отражает драматические переживания любви Ю.С и Елены. Видимо, не желая огорчать друга, Юрий Софиев снял посвящение, когда послал эти стихи ему и когда напечатал их. вернуться Ирина Кнорринг сначала была похоронена на кладбище Иври, и на могиле её действительно стоял деревянный крест. Потом брат Ю.С., Лев Бек-Софиев перезахоронил Ирину Кнорринг на кладбище Сент-Женевьев де Буа, в родовой усыпальнице Бек-Софиевых, рядом с другими русскими эмигрантами. |
