3. «Твои слова о счастье, о любви…» Твои слова о счастье, о любви, О верности — «с тобой всегда и всюду!» С какой осенней грустью я ловил — Их никогда, поверь мне, не забуду. Тот городок в апреле поневоле В сирени окончательно увяз! Сияние твоих счастливых глаз! Сиянье, нестерпимое до боли! Но как нам годы поравнять с тобой? Твои и надвое помножить мало! Я жил один. Бежал туман ночной. И утро беспощадное вставало. 4. «Шумели сосны в эту ночь прощанья…»
Шумели сосны в эту ночь прощанья. И нашу встречу скрыл ночной покров. Твоя рука в моей. Твоё рыданье. Глубокое рыдание без слов. И в памяти моей живой и вечной Остались навсегда — тепло руки, Отчаянно беспомощные плечи, Барак и брандербургские пески. Одербург-Париж, 1945. ИЗ СТАРЫХ ТЕТРАДЕЙ (стихи разных лет) «Глубокая ночная тишина…» Глубокая ночная тишина. Вдали огни мерцающие — город. Жизнь выпита почти до дна, Так неожиданно и скоро. А жажды я совсем не утолил И не стою, склонившись у колодца. Так молодо, так сильно сердце бьётся, И кажется — ещё совсем не жил. «Лирической поэзии река!..» Лирической поэзии река! Как Млечный путь на августовском небе, Как жизнь — непостижимо-глубока, Жизнь — вопреки всему!.. МАРИЯ 1. «…Сегодня вспомнились мне Пиренеи…» …Сегодня вспомнились мне Пиренеи, Бискайского залива грозный шум, Среди движенья образов и дум, Далёкий образ предо мною реет… 2. «Мария! Кудри чёрные как смоль!..» Мария! Кудри чёрные как смоль! В них синева морская отражалась. Колеблет память сладостную боль, Запечатлев навек любую малость. Под гул волны я слушал голос твой, Гортанный голос, низкий и горячий. Потом сияла ночь. Шумел прибой. Цвели магнолии на белой даче… И вновь неумолимый зов дорог. Звенели рельсы, или за кормою Вода бурлила, иль шумел поток На дне канала, где-то подо мною! Я многим это сердце отдавал. Тебя затмить они могли, быть может, Но никогда я женщин не встречал, Хоть отдалённо на тебя похожих. 3. «Твой южный край, где дремлют Пиренеи…» Твой южный край, где дремлют Пиренеи, Мария! Я навеки полюбил. Где видно с гор, как океан синеет, Где эти кудри тёплый ветер бил. За преданность в глазах полузакрытых, За тёплый шёлк доверчивых колен, За привкус губ, покорных и несытых, За неожиданный блаженный плен — Спасибо и прощай! Опять свобода Неугомонную волнует кровь. Но жадной памятью я сохраню на годы Твою короткую, ревнивую любовь… Матери[20] Провожать тебя я выйду, Ты махнёшь рукой… М.Лермонтов Мой детский мир такой уютно-тёплый, Под маленькой иконкой в головах. И через замороженные стёкла Звезда рождественская в небесах. Обсажен ёлками каток на речке. И вот домой врываешься едва, Уже трещат в большой голландской печке Берёзовые жаркие дрова. И мама Лермонтова напевает У изголовья стихшей егозы. И тихим белым ангелом сияет Через кристалл счастливейшей слезы. Всё так и вышло. Вставил ногу в стремя, Махнул рукой, и вот за годом год… И материнское поднявши бремя, Заплакал белый ангел у ворот. Но памяти, средь мусора и вздора, Одно виденье сердцем вручено: Тот дом, где у дощатого забора, Под шум дубов, расстались мы давно… Корсика Петрето, Бонифачио, Сертень. Как радостно звучат для уха! Из Портоверрио старуха Сказала мне в тот августовский день: «Кто раз увидел остров голубой, Теряет сердце здесь навеки…» Сияет Корсика передо мной С тех пор, лишь я смыкаю веки. Я со скалы, неловкий рыболов, Ненужную закинул леску. Зато легенды и дела веков Летели с башни генуэзской. Три имени — три горные орла — Поборники народной воли. Их память корсиканца сберегла, Рока, Корео и Паоли! Взлетало море синее у скал, Легчайшей бешеною пеной. И в дикой радости тебя я звал: «Карабкайся сюда, Елена!» вернуться Этот эпиграф из Лермонтова повторяется в другом стихотворении, посвящённом матери: «Так с тех пор до конца, до могилы…», из цикла «Памяти отца» (книга «Годы и камни», Париж, 1936 г.). |
