«Вот так обрушивается скала…» Вот так обрушивается скала, И путник погребён обвалом грозным. Мы без ветрил плывём и без руля. Кто ж чертит путь по неподвижным звёздам? Испуганные ширятся глаза, Летят недоумённые вопросы, Когда внезапная жестокая гроза Швыряет нас на острые утёсы. Священник речь гнусаво говорил: «Не думал ты, но вот Господня воля…» У смертного одна собачья доля — Плыть без руля и без ветрил. «Вспыхнет спичка и мрак озарится…»
Вспыхнет спичка и мрак озарится, И дымок папиросы летит. Серым слоем на сердце ложится Тонкий пепел глубоких обид. Ночью мысли угрюмы и вздорны, На губах горький вкус папирос. Я ведь мальчиком непокорным У весёлого леса рос. Это всё городские раны, Это чёрная полоса. Одинокой тропою Глана Мы уйдём в голубые леса. Вот по-прежнему солнце играет В чаще зелени молодой. Только глупое сердце не знает, Как нам справиться с болью такой. 1948, Париж, «Русские новости». «О том, что прожито и пережито…» О том, что прожито и пережито, Не говори ревниво-жёстких слов. Всё нашей встречей, как прибоем, смыто. Жить и любить я сызнова готов. Жить и любить…Как летним утром рано Опять бодра, опять чиста душа. Широкие версальские каштаны Теперь совсем по-новому шуршат. Дай руку, друг, чтоб в жизнь войти со мною, Чтоб я мог светлой музыкой любви — Пронзив тебя апрельской синевою — На трудный подвиг жизни вдохновить. Париж, 1949, «Русские новости» Остров Иё Пустынный пляж. В предвидении ночи Бесшумно, низко филин пролетел. Кусты и камни абрисом неточным В сгущающейся тонут темноте. Пора идти к белеющей палатке В весёлом кипарисовом леске. Над ним колеблется струёю шаткой Дым от костра, горящем на песке. Я знаю, милый друг, что мы устали И что живое сердце не гранит. Суровой нежностью, Глухой печалью Трепещут наши считанные дни. Но вопреки всему ещё не хочешь Ни успокоиться, ни отдохнуть! У края надвигающейся ночи Большими странствиями дышит грудь! Уж якоря сверкнули мокрой сталью И цепь медлительно ползёт в лета! Так в радости, надежде и печали Встаёт последний жизненный этап. 1955, ils d’Yeux «Взаимоотношенья наши…» «Старый заколдованный Париж…» Ир. Кнорринг Взаимоотношенья наши Тяжёлой душат полнотой. Он и любезен мне, и страшен Многовековой глубиной. От времени и ветра смуглый, Любое сердце расточит. Здесь каждый камень, каждый угол Бросает, будит и палит. И вечером, когда улягусь, Покой мой неосуществим. Колдует он — подобно магу — Колдует за окном моим. И рыжий тяготеет свод. И пробегающее пенье По лунной комнате, и вот — — О, детское почти смятенье — Врывается, — его ль впущу? — Лоснящиеся кони в мыле, Сто барабанщиков забили Тревогу. В клочья чувства, ум. — Огромный и растущий шум Бегущих в ночь автомобилей. Косяк оконной рамы и портьеры. Сереет щель — неясна и узка — Протяжный гул идёт издалека. Кто угрожает: город иль химеры? Ты рядом дышишь ровно и тепло. Какая непомерная тревога — Беречь тебя, пока не рассвело, От произвола дьявола и Бога. Каменщик и «Мыслитель» на Нотр-Дам[23] Вот арок стрельчатых легчайший взлёт. И лепится под черепицей город. История медлительно течёт У каменного корабля — Собора. …Бьёт мерно молоток, крошит резцом, И трудится с искусством и любовью Простой, упорный в малом и большом, Безвестный каменщик Средневековья. В суровой бедности он жизнь влачит, Он дышит едкой известью и пылью, Не чувствует — и мы не отличим — За огрубелыми плечами крылья. А, высунув язык, на мир глядит Холодное и злое изваянье, Которое подтачивает, тлит Любовью созидаемое знанье. Но вопреки ему, и вопреки всему, На шаткие леса упрямый мастер Взойдёт, чтоб воплотить, чрез ночь и тьму, Земное человеческое счастье. вернуться Всю жизнь Юрий Софиев вёл спор с Мыслителем-Дьяволом, чьё изваяние находится на соборе Парижской Богоматери. Варианты этого спора в стихотворениях разных лет, представленных в настоящей книге. |
