Я думал, что Роберт гнал. С ранних лет гастроли группы пропитались алкоголем: шампанское, пиво, вино, Скотч, Джек Дэниелс, джин… и наркотики без меры, хотя мы редко платили за незаконные вещества. Наркотики для группы часто передавали через меня фэны, друзья, которые стучали в дверь моего номера, всовывали пакеты с кокаином или марихуаной или ещё чем-то подобным. «У нас подарок для вас». Группа редко отказывалась.

Когда Бонзо, Джимми и я начали использовать героин, никто не пытался агрессивно вмешаться, даже осознавая, что его влияние стало очевидным. Джимми так сильно пристрастился к наркотикам, что иногда опаздывал на репетиции на час или два. Поведение Бонзо, и так непредсказуемое, стало еще более непостоянным. А что касается меня, я покупал героин у дилеров в сотне метров от офиса Питера в Лондоне и хуже справлялся с ежедневными обязанностями. Я всё ещё думал, что всё контролирую, но это было не так. Я уверен, и Пейджи, и Бонэм тоже деградировали.

К 1980 году Питер и я постоянно набрасывались друг на друга. Питер не увольнял меня, но мы не могли поладить. Он был сыт по горло моей героиновой привычкой и поставил мне ультиматум.

— Выбери, куда хочешь поехать лечиться, и я заплачу, — сказа Питер. — Но ты не потащишь всю организацию за собой.

Время от времени мысль об отпуске казалась привлекательной, особенно когда мы находились в турне. Питер хотел знать, где я был и что делал каждый час каждого дня. Я чувствовал себя, будто за мной всё время следят, и мне это не нравилось. «Почему ты мне надоедаешь?» — иногда я кричал ему. Наркотики делали меня параноиком.

Я даже подумал об уходе. Но в то же время я не хотел расставаться с роскошным образом жизни, первоклассными номерами, наркотиками и групи.

Питер был устрашающего типа, массивным человеком, с избыточным весом, со всклокоченной бородой и быстро редеющей шевелюрой. Но, что более важное, он был практичным и преданным менеджером, который знал все тонкости музыкальной индустрии. Его заслуга в международном успехе группы не меньше, чем самих музыкантов.

Что касается Бонэма, временами у него выпирала очень неприятная часть — злость, замешанная на фрустрации, которая росла из смешанного чувства в отношении самих Led Zeppelin. Он любил играть в лучшей группе в мире, и весь светился, когда критики называли его барабанщиком номер один. Но с увеличивающейся частотой, он всё больше негодовал по поводу гастролей или конкретного концерта, когда попросту был не в настроении. Как и остальные музыканты, Бонэму больше не нужно было играть за деньги. Так что, когда его душевное состояние противилось очередному рейсу до следующего концерта, когда его большое сердце и тоска по семье страдали от нахождения вдалеке от дома, он говаривал мне: «Становится тяжелее быть там, где я не хочу быть. Я продолжаю дело, потому что другие люди зависят от меня. Но вскорости я брошу всё. Я должен».

Тридцатиминутные соло Бонэма, от которых иногда палочки в щепки разлетались, а руки кровоточили, — были в какой-то степени способом избавиться от гнева и боли.

Джимми Пейдж был сложным человеком, но его преданность группе не подвергалась сомнению. Zeppelin были его детищем, его созданием, и его энтузиазм оставался сильным. Но здоровье Джимми постоянно беспокоило нас, во многом из-за вегетарианства, граничившего с недоеданием. Он казался таким хрупким и чаще других подвергался простуде. Но его страсть на сцене никогда не иссякала.

Джимми и я были очень близки в ранние дни группы, хотя в поздние годы мы проводили гораздо меньше времени вместе. Вне сцены мы, бывало, увлекались коллекционированием произведений искусства, но когда я начал тратить деньги на наркотики, то больше не мог позволить себе потакать художественным вкусам, и мы с Джимми отдалились. Он никогда не кичился своим состоянием, воспринимая его как средство приобретения уединения, и поддержки пристрастия к кокаину и героину. Но больше всего остального, музыка и Led Zeppelin были его истинной любовью.

Через тяжкие труды группы, Джон Пол Джонс оставался верным себе. Когда он баловался наркотой, это было больше из любопытства, чем что-либо другое — и никогда сверх меры. Он почти никогда не терял хладнокровия и оставался спокойным. Его склонность к одиночеству не покидала даже на гастролях, он предпочитал оставаться с собой наедине, подальше от хаоса и излишеств, ослаблявших Led Zeppelin. Он избегал большую часть безумств группы, а его брак сохранился сквозь годы туров, его жена и дети были для него всем.

— Ричард, — иногда говорил он мне, будучи в турне. — Вот номер телефона, где я буду следующие сорок восемь часов; но звонить можно только если возникнет абсолютная необходимость. Не говори никому — я серьёзно, вообще никому, где я.

Питер сильно возмущали исчезновения Джона Пола. Но Джонси был умнее всех нас, держась в стороне, когда остальных постепенно затягивала трясина.

До самой смерти Бонэма я всегда чувствовал, что на Роберта Планта легла основная тяжесть негативной энергии, которая, вполне возможно, окружала Led Zeppelin. С первых дней эмоциональное пение Планта выдавало в нём чувствительную натуру. И я не был удивлён, увидев его душевно истощённым в 1975-ом, когда его жена Морин едва не погибла от травм и множественных переломов в автомобильной аварии на греческом острове Родос; или два года спустя, когда его сын Карак умер от серьёзной респираторной инфекции. На похоронах Роберт держался мужественно и сдержанно. Но уже позже, после обеда, Бонэм и я сидели вместе с ним на травке возле дома Роберта, поместье Дженнингс Фарм недалеко от Бирмингема. Мы пили из бутылки виски, и Роберт выговорился о том, насколько сбили его с ног трагедии в жизни, и куда движутся Led Zeppelin.

На самом деле, Роберта ранило, что Джимми, Джон Пол и Питер не приехали на похороны сына.

— Может быть, они меня не настолько уважают, как я их, — жаловался Роберт полным боли монотонным голосом. — Может быть, они и не такие друзья, как я думал.

Пару минут он думал о будущем и прошлом. «Мы не можем просить об успехе, — сказал он. — Профессионально, нам не нужно больше. Но куда это привело нас, чёрт возьми? Почему эти ужасные вещи происходят? Что вообще творится?»

Вопросы без ответов.

А потом умер Бонэм. В камере я сидел и размышлял над разговорами о «проклятии», преследовавшем группу многие годы. Эту тему часто обсуждали диск-жокеи и фанаты, даже больше, чем мы сами. Когда об этом заходил разговор, мы начинали просто прикалываться.

— Фигня, — сказал как-то Джимми со злостью. — Люди берут мой интерес к оккультизму и дают ему собственную жизнь.

Поскольку группа редко предпринимала попытки привлечь прессу и обсудить детали их личной жизни, музыкантов всегда окружала мистическая атмосфера, и группа сама подогревала слухи. «Пусть думают, что хотят. — говорил Джимми. — Если фанаты хотят верить слухам, так тому и быть. Немного тайны не помешает».

Самый зловещий слух достиг мифического статуса. Говорили, что в ранние дни участники группы — кроме Джона Пола, который отказался участвовать, — составили секретный пакт, согласно которому они продали души дьяволу в обмен на бешеный успех. В истории говорится, что был кровавый ритуал, который наложил демоническое проклятие и в будущем однозначно разрушит Led Zeppelin. И даже к смерти самих музыкантов.

Насколько я знаю, никакого пакта не было. Джимми здорово умел распускать слухи, особенно молодым девушкам, которых привлекала «тёмная» сторона группы. Так всё и началось. Однако, несмотря на увлечение сверхъестественными силами, он редко обсуждал свой интерес к оккультизму с другими членами группы. Один из роуди как-то сказал мне: «Я попытался обсудить эту тему, но Джимми пришёл в ярость. Никогда больше не буду говорить об этом».

Джимми восхищала сама идея чёрной магии, и в первые часы после смерти Бонэма, я размышлял, насколько сильной была его одержимость. Джимми владел домом, принадлежавшим Алистеру Кроули, английскому поэту, экспериментировавшему с заклинаниями, ритуалами, спиритическими сеансами, героином и «сексуальной магией». Соседи Джимми были убеждены, что дом был проклят, и они рассказывали истории о молодом человеке, которому там отрубили голову, и голова катилась по лестнице словно баскетбольный мяч.