1971 ПРИМОРСКИЙ РОМАНС Снег на пальмах. Пирсы побелели. На ступеньках набережной лед. Капитан в негнущейся шинели У причала, как мальчишка, ждет. Утром в рейс. И надо бы, пожалуй, Капитану отдохнуть сейчас. Но, быть может, подойдет к причалу Женщина с морщинками у глаз. Только это сбудется едва ли… Поздно. Зажигаются огни. И вздыхают девочки в курзале — Ждут героев гриновских они. А герою никого не надо, Он не может думать ни о ком, Кроме женщины с несмелым взглядом И московским милым говорком. Гуще снег. Гудят суда в тумане. На ступеньках нарастает лед. Девочки грустят о капитане, Капитан о той, что не придет… 1972
ГОРОДСКОЙ РОМАНС Отчего взгрустнулось, в самом деле? Непонятно это ей самой… Женщина с тетрадками в портфеле Едет на троллейбусе домой. В магазине делает покупки — Дети, муж, забот полным-полно. Капитан в качающейся рубке Все забыл, наверное, давно. Да и помнить что? Ночные доки, Рев прибоя, мокрый парапет, Поцелуй, как обморок, глубокий, Да ее испуганное «нет!»… Спросит сын: — С тобою все в порядке? Скажет дочь: — Ты странная у нас! — …Проверяет школьные тетрадки Женщина с морщинками у глаз. Улыбнется детям через силу, А морщинки возле глаз видней… Неужели это вправду было, Неужели это было с ней? 1972 «Прощай, командир…» Прощай, командир. Уходи из вагона. — Пора! — говорит проводник. Я ласково руку кладу на погоны: — Чего головою поник? Целую холодные сжатые губы Да ежик колючих волос. …Заплачут ветров исступленные трубы, «Прощай!» — закричит тепловоз. Прощай же! Я жизни ничьей не разрушу… (Как сложно устроен наш мир!) Ты — сильный. О слабых подумаем душах… Пора уходить, командир! Ну, вот и конец… Вот и сдвинута глыба. Боль позже очнется в груди… Прощай, командир, и скажи мне «спасибо» За этот приказ «уходи». 1972 ПЛАСТИНКА И тембр, и интонацию храня, На фоне учащенного дыханья Мой голос, отсеченный от меня, Отдельное начнет существованье. Уйду… Но, на вращающийся круг Поставив говорящую пластмассу, Меня помянет добрым словом друг, А недруг… недруг сделает гримасу. Прекрасно, если слово будет жить, Но мне, признаться, больше греет душу Надежда робкая, что, может быть, И ты меня надумаешь послушать… 1972 ДРУНЯ «Друня» — уменьшительная форма от древнеславянского имени «Дружина». Это было в Руси былинной, В домотканый сермяжный век: Новорожденного Дружиной Светлоглазый отец нарек. В этом имени — звон кольчуги, В этом имени — храп коня, В этом имени слышно: — Други! Я вас вынесу из огня! Пахло сеном в ночах июня, Уносила венки река. И смешливо и нежно «Друня» Звали девицы паренька. Расставанье у перелаза, Ликование соловья… Светлорусы и светлоглазы Были Друнины сыновья. Пролетали, как миг, столетья, Царства таяли, словно лед… Звали девочку Друней дети — Шел тогда сорок первый год. В этом прозвище, данном в школе, Вдруг воскресла святая Русь, Посвист молодца в чистом поле, Хмурь лесов, деревенек грусть. В этом прозвище — звон кольчуги, В этом прозвище — храп коня, В этом прозвище слышно: — Други! Я вас вынесу из огня! Пахло гарью в ночах июня, Кровь и слезы несла река, И смешливо, и нежно «Друня» Звали парни сестру полка. Точно эхо далекой песни, Как видения, словно сны, В этом прозвище вновь воскресли Вдруг предания старины. В этом прозвище — звон кольчуги, В этом прозвище — храп коня, В этом прозвище слышно: — Други! Я вас вынесу из огня! 1972 «Шелестят осины надо мною…» Шелестят осины надо мною, Желтый лист приклеился к плечу… Знаю, что высокою ценою За любую радость заплачу. Паучок спланировал на платье, Оборвалась паутинки нить… Что цена мне? Я из тех, кто платит — Только было бы за что платить… 1972
|
