КОНЕЦ Предсказывая близкую победу, Уже салюты над Москвой гремят, А здесь идут каратели по следу, Вот-вот в ловушку попадет отряд. Такое было много раз и ране — Не первый день в лесу товарищ Ким. Но он сейчас шальною пулей ранен, Ему не встать с ранением таким. «Всем уходить!» — приказ исполнят Кима. И только ты не выполнишь приказ, И будешь в первый раз неумолима, И будешь ты такой в последний раз. Ким все поймет, но, зажимая рану, Еще попросит: «Клара, уходи!» Сжав зубы, девушка с пустым наганом, Бледнея, припадет к его груди. Потом, уже нездешними глазами Взглянув в его нездешнее лицо, Пошлет в эфир: «Мы следуем программе…» И у гранаты выдернет кольцо… ГОЛОС КЛАРЫ Клару Давидюк и Кузьму Гнедаша похоронили вместе — в центре белорусского города Слоним. Никогда и никто Разлучить нас Друг с другом Не сможет. Нас война повенчала В солдатской могиле одной. Кто за право быть вместе Платил в этом мире дороже? — За него заплатили мы Самой высокой ценой. Каждый год по весне К нам сбегаются маки, алея, Полыхают тюльпаны, Пионы сгорают дотла. …Ни о чем не жалею, Нет, я ни о чем не жалею — Я счастливой была, Я счастливою, мама, была! ЭПИЛОГ Уже смягчили боль десятилетья, Лишь на Басманной так же плачет мать. Шумят за окнами чужие дети. Фронтовики приходят помолчать. Еще доски мемориальной нету… И все ж, пробившись через толщу лет, Вдруг вспыхнуло звездою имя это И в душах яркий прочертило след. А я бессонной вспоминаю ночью, Что мы встречались — и не раз, не пять. Когда бы знала я тогда!.. Но, впрочем, Что я тогда могла о Кларе знать? 1974 АДЖИМУШКАЙ Героическим защитникам подземной крепости СВЕТЛЯЧКИ Вначале, случалось, пели, Шалили, во тьме мелькая, Вы, звездочки подземелий, Гавроши Аджимушкая, Вы, красные дьяволята, Вы, боль и надежда старших… И верили дети свято, Что скоро вернутся наши. — В каком же ты классе? — В пятом. Мне скоро уже двенадцать! — …При этих мальцах солдату Отчаянью можно ль сдаться? Да, стали вы светлячками Подземного гарнизона. …Мрак. Жажда. Холодный камень. Обвалы. Проклятья. Стоны. И меньше живых, чем мертвых, Осталось уже в забоях… «Эх, если бы возле порта Послышался грохот боя! Мы наших сумели б встретить, Ударили б в спину фрицам!» Об этом мечтали дети, Еще о глотке водицы, О черном кусочке хлеба, О синем кусочке неба. Спасти их мы не успели… Но слушайте сами, сами: Наполнены подземелья Их слабыми голосами. Мелькают они по штольням Чуть видными светлячками. И кажется, что от боли Бесстрастные плачут камни… «КИПИТ НАШ РАЗУМ ВОЗМУЩЕННЫЙ…» Что разум? Здесь любой бессилен разум… Жил, как всегда, подземный гарнизон. И вдруг тревога, крики: — Газы! Газы! — И первый вопль, последний стон. Еще такого не было на свете — Забыть, забыть бы сердцу поскорей. Как задыхались маленькие дети, За мертвых уцепившись матерей… Но не слабела яростная вера И разум возмущенный закипал — Уже хрипя, четыре офицера, Обнявшись, пели «Интернационал». Полз газ. И раненые сбились тесно, И сестры не могли спасти им жизнь. Но повторял радист открытым текстом: — Всем! Всем! Аджимушкайцы не сдались! КАМЕННОЕ НЕБО Землянин этот Был рожден для неба, В курносом мальчике Икара кровь текла. Страсть к высоте! — Неизлечимый недуг, Два дерзких, К солнцу рвущихся крыла. Аэроклуб. Вторая мировая. Под Керчью сбили — Прыгал, как в бреду. Потом в подземный ад Аджимушкая Ушел, отстреливаясь На ходу. И потянулась то ли быль, То ль небыль. Шли дни, а может, И столетья шли. Над ним сомкнулось Каменное небо, Икар стал вечным пленником Земли. Но в смертный час, В последнюю минуту, Он так Свои худые руки сжал, Так вывернул, Уверенно и круто, Как будто в них, И вправду, был штурвал… |
