В центре медного лба сверкало загадочное клеймо Метатрона, а хвост яростно чертил в воздухе знаки Каббалы. Окутанный мистериями, догматерий полз посевами, сея смерть злакам и разрушение верхнему слою почвы…

Дунул ветер, и до окопа дошли жуткие звуки молитв и заклинаний, сопровождавшие движения монстра. При желании можно было разобрать и заунывное пение муэдзина, и экстатические вопли первобытного шамана, и джазовую обработку бессмертной «Аве Мария» в исполнении хора мальчиков-панков… Вся эта какофония была откровенно рассчитана на подавление здравого смысла и уж совсем не рекомендовалась слабонервным, беременным женщинам и детям до шестнадцати лет. Но, как известно, в скопе не наблюдалось ни тех, ни других, ни третьих. Из-за бруствера за эволюциями монстра следили проверенные кадры Учреждения Межзвездной Охоты.

Виктор Джонг считался одним из ведущих сотрудников северо-восточного филиала — задания выполнял всегда качественно и в срок. Начальство за глаза даже прозвало его Метром. Росту в Метре было шесть футов, не считая дюймов. Возраста был он среднего, здоровья отменного, телосложения крепкого, и брюзжание по любому поводу и без повода пока не превратилось в превалирующую черту характера, как у натур, лишенных одного из перечисленных достоинств, двух или всех сразу. Он пылко любил свою супругу, хотя женат был достаточный срок и флер-д-оранж фаты давно успел превратиться в бегонию на подоконнике.

Напарник Джонга, Кондратий Викентьевич Зурпла, еще не удостоился звания Межзвездный Охотник и проходил по документам оружейным мастером шестого разряда с доплатой за вредность. Он, в отличие от Виктора, являл собой пример записного холостяка, но это не мешало их дружбе. Это был невысокий, стройный, резкий в движениях и суждениях человек. Не любил он двух вещей: зеркал и дамских улыбок, усматривая в обоих насмешку над собственной внешностью. (Давным-давно коварный сквэрг, хищный представитель фауны южного сектора Млечного Пути, оставил на лице Зурпла чудовищную отметину. Косметологи серией блестящих операций свели следы сквэрга на нет, но Кондратию казалось, что женщины обладают свойством читать уродливые метки и через новую, пересаженную кожу. Джонг иногда задумывался, а не оставил ли хищник заодно рану и на душе друга?) Оружейный мастер любил три вещи в жизни: обстоятельный мужской разговор по душам; так называемые «житейские коллизии», из которых всегда умудрялся выходить сухим; и неисправные механизмы, к починке коих тяготел прямо паталогически. Хлебом его не корми, дай только поковыряться в чем-нибудь хитроумном!

Впрочем, поломанное он обычно доводил до толка, да так, что заслужил на работе прозвище Последняя Инстанция. Дескать, если Викентьевич отступился, смело можно сдавать рухлядь в утиль!

Виртуозное владение Виктора всеми видами вооружения во Вселенной и золотые руки Последней Инстанции являлись теми слагаемыми, которые давали в сумме такой сплав меткости и надежности, что друзья предпочитали летать на задания вместе, а это в свою очередь приводило к неизменному успеху очередное охотничье предприятие, каковое служило упрочению и без того высокого авторитета Учреждения в целом и статусу Межзвездных Охотников в частности.

…Между тем догматерий изрядно приблизился и развернулся в колоссальную гусеницу из множества сочлененных сегментов. Сегменты были непохожи друг на друга, как непохожи демиурги различных рас, но одно было одинаковым — действие на подсознание. Хотя земляне понимали, что чудовище заставляет мозг вспоминать отрывочные сведения из учебников прикладного атеизма, легче не становилось. Виктор поймал себя на том, что мистика просачивается сквозь поры, в ушах жужжат назойливые голоса адептов Белой и Черной магий, а сам догматерий начинает наливаться золотистым сиянием…

— Ну, держись, Кондрат! — рявкнул Виктор и кубарем скатился на дно окопа. Невообразимый жар опалил затылки охотников. Дерн бруствера задымился. Догматерий надвигался, время от времени плюясь огнем. Теперь он больше походил на огнеметный танк, чем на гусеницу. Танк покрывали каменные скрижали с божественными откровениями…

Выбрав момент, Джонг выглянул из своего убежища. Догматерий подполз на расстояние поражаемости. Он поражал воображение. Пора было заговорить системе Круксдаймера-Навошты! Даром ее, что ли, за столько световых лье тащили?!

Межзвездный Охотник вскинул фотонку и впился левым глазом в резиновую присоску прицела. Указательный палец плавно утопил клавишу спускового устройства. Шаровая молния выпорхнула из разрядника и чмокнула догматерия в лоб. Любая зверюга тут же отбросила бы копыта как миленькая, но только не догматерий! Он продолжал надвигаться! Его не смог остановить даже электрический разряд мощностью в миллиард электрон-вольт!!!

Снова и снова выскакивали молнии, но результат разочаровал землян: монстр лишь обрел форму громадного колеса, в котором непостижимым образом смешались буддийская мандала, ярко-рыжий лик Ярилы и Юйту — нефритовый заяц, по верованиям древних китайцев, круглый год круглым пестиком в круглой ступе толкущий порошок бессмертия под коричным деревом на луне. Овеществленное суеверие катило как одержимое! Над продавленной колеей курились фимиазмы — удушливые благовония сродни медоточивому газу, которым наших друзей пытались отвлечь от выполнения предыдущего задания жрецы с планеты Пронырля. Зловеще скрежетали скрижали. Они использовались колесом в качестве тормозных колодок, иначе отчего им было скрежетать? Дело запахло ладаном…

«Неужели это наша последняя охота?» — обескураженно подумал Джонг, отбрасывая бесполезное ружье в сторону. Догматерий выглядел неуязвимым, а, может быть, и был таковым, ибо нет ничего более непробиваемого, чем религиозные заблуждения. Взгляд Виктора скользнул вниз. Зурпла сидел на дне окопа и сосредоточенно изучал собственные ладони.

— Между прочим, поганая тварь через минуту займется непосредственно нами! — сообщил охотник. — А так как мы — убежденные атеисты, пощады не будет!

— Спокойно! — отозвался оружейный мастер. — Атеистов ничем не проймешь: ни Нагорной проповедью, ни трансмутацией воды в крепленое вино, ни геенной огненной!

— Геенной?.. — переспросил Джонг, и решение забрезжило в сумраке отчаяния. Разгадка уязвимости неуязвимого заставила охотника вскарабкаться на бруствер. Он понимал, что идет на смерть, но, как говорится, смелость города берет.

— Эй ты, чудище окаянное! Слушай меня внимательно и заруби на носу! Я тебя не боюсь! — Маленькая фигурка на фоне нависающего обода подняла кулачок и погрозила исчадию подсознания. — Ведь тебя на самом деле нет, ты существуешь в воображении тех, кто склонен к мистике! А я не верю в сверхъестественное!! Сгинь, нечистая сила, растворись в тумане!!!

Колесо затормозило, и догматерий превратился во что-то совсем уж бесформенное, но несомненно обладающее органами речи, так как откуда-то сверху раздался громыхающий клерикальный голос:

— Ты мне лжешь, двуногое!

— Не верю в тебя, тварь отвратная, и никогда не поверю!

— Не может такого быть! — удивился монстр. — Все двуногие, которых я встречал, обязательно верят в иррациональное. Кто в Бермудский треугольник, кто в летающие тарелки, кто в столоверчение! Что может сравниться с тайной потустороннего мира, вечной загадкой Жизни и Смерти?! Вынырнет двуногий на какое-то мгновение из небытия, малость побарахтается — и снова в пустоту, хаос, Ничто. И ничего после себя в реальном мире не оставляет кроме нытья, суеты и долгов. Скучно. Тоскливо. Страшно. Вот и приходится верить в переселение душ после окончательной остановки сердца. Ад. Чистилище, Рай… А заодно и в меня — средоточие всяческой иррациональности! Ты, двуногое, все-таки мне лжешь, что ни во что не веришь! Наверняка, если заглянуть тебе вовнутрь поглубже, отыщется суеверьице — малюсенькое, однако же суеверьице!

Охотник смутился. Всю жизнь он считал себя воинствующим атеистом, но вдруг в подсознании что-нибудь прячется? Темное. Неосознанное. Тогда пиши пропало! Не пожалеет ведь догматерий… Но отступать некуда!