— Вы и с наркотиками боретесь?

— А вы еще не поняли? Я ведь уже сказал: мы лечим практически все. В этом смысле от нас отстают даже столичные больницы. А процент эффективности в нашем центре даже выше, чем в знаменитой клинике Назаралиева.

— В таком случае объясни, почему часть ваших работяг разгуливает в валенках? Или в вашем хваленым центре нет средств на обычные больничные тапочки?

— Валенки, Сережа, — это шерсть, а шерсть — это здоровье, — Изотов поворошил свою шевелюру. — Обрей нас всех налысо, выгони на мороз, и ни один не выживет. Так что недостаток шерсти полезно время от времени восполнять.

Капитан со вздохом посмотрел на часы.

— Все это крайне интересно, но может, нам пора навестить Дымова?

— Ну, если он освободился… — Изотов приглашающе махнул рукой и, пройдя пальмовой аллей, вывел милиционеров из дендрария. — Здесь, пожалуйста, потише и говорить лучше шепотом.

— Тут тоже больные?

— Тут наш директор — Раиса Дмитриевна. Дама без всяких «но». Всемогущая и ядовито-мудрая, которую, боятся все, кроме Дымова.

Они прошли мимо мраморной статуи какого-то греческого бога, по ковровой дорожке добрались до секретарской. Оторвавшись от экрана компьютера, Аллочка обратила к ним лицо, глазами изобразила вопрос.

— Привет, зайчик! — игривым шагом Изотов приблизился к секретарше. — А я гостей к Вадиму привел.

— Помню, это, кажется, из милиции, да? Только он еще, наверное, занят.

— Что ж, сейчас мы ему напомним о себе. — Александр с загадочным видом достал из кармана ключ.

— Саша, ты же знаешь, он этого не любит! — Аллочка столь по-детски насупилась, что Миронов поневоле залюбовался девушкой.

— Ну, во-первых, мы тихонечко, а во-вторых, нельзя заставлять людей ждать. Мне что, до вечера их по центру водить? Погляди на них, рыбонька, они уже с ног валятся от усталости. Где твоя женская сознательность? — Изотов украдкой успел погладить кисть секретарши. Отдернуть руку Аллочка не успела.

— Ух, какие мы красивые, когда сердимся! Ну почему мне не положена по штату секретарша? Аллочка, признайся, пошла бы ко мне в секретари?

— Ни за какие коврижки!

— Вот такие у нас высокие отношения, — взглянув на Сергея со Шматовым, Изотов с деланной грустью развел руками. — Такая уж, видно, у меня судьба — быть презираемым женщинами… Ну что, господа офицеры, пройдемте в секретный кабинетик? Уверен, очень скоро туда заглянет и Дымов.

Перед ними было окно — на этот раз совсем небольшое, и там за окном в кабинете находилось двое — Дымов и его пациент — человек солидной наружности, с глазами обиженного ребенка.

— Судя по всему, большая шишка, — шепнул Изотов. — Обычно подобную клиентуру подбирает Раиса Дмитриевна. Шушеру отсылает к нам, богатеньких буратин — к Вадиму.

— Разве это справедливо?

— Наверное, да. Вадим ведь не столько их лечит, сколько перенастраивает.

— Что, что?

— Я же вам рассказывал про Ломтя. Был бандит — да весь вышел. Теперь рубанок ему милее пистолета. С остальным контингентом Дымов проделывает примерно ту же работу. Грубо говоря, из шакалья превращает в нормальных людей.

Шагнув к стене, Изотов щелкнул неприметным тумблером, и в комнатке послышались голоса беседующих за стеклом.

— Если хотите, можно даже послушать.

— А это удобно?

— Почему нет? Я же говорил, у нас тут особые правила и полная открытость. Не заглядываем разве что в спальни с уборными. Кроме того, Вадим уже знает, что мы здесь.

— Как это?

— Он экстрасенс, не забывайте, и это стекло для него не препятствие. Так что рассаживайтесь и наблюдайте. Возможно, специально для вас он даже что-нибудь продемонстрирует.

— Что именно?

— Этого я и сам не знаю. Знаю только, что на сюрпризы он горазд. Ну, а я с вашего разрешения отправлюсь к своим больным. Я хоть и не Вадим, но тоже вроде как на работе. Словом, еще увидимся… — кивнув Сергею с Потапом, Изотов бесшумно выскользнул за дверь.

И снова это был разобиженный отец — некий господин Соболев, мужчина сорока пяти лет, абсолютно уверенный в том, что мир, собственно, и замысливался для таких, как он. Без массивной цепи на шее и печаток на пальцах, зато с представительным брюшком, солидной залысиной и статусом удачливого бизнесмена. Сначала Соболев возмутился тем, что его золоченая визитка с голографическим логотипом не произвела на секретаршу должного впечатления, а после — приемом, который устроил ему Дымов. Во всяком случае, хозяин кабинета не предложил ему ни сесть, ни закурить, вместо этого сходу перешел в словесную атаку.

Впрочем, если говорить объективно, начало положил сам посетитель. Вадим уважал сильные рукопожатия, но как выяснилось, Соболев пожимал руки не просто сильно, а очень сильно — до похрустывания косточек, стискивая чужую кисть, как спортивный эспандер. При этом от Дымова не укрылось, что глазки бизнесмена глядят внимательно, словно изучают реакцию испытуемого. Потому и вспылил, сделав гостю откровенно больно, заставив побелеть, а, спустя мгновение, и торопливо отшатнуться. Вероятно, новоиспеченный клиент даже толком не осознал, что с ним случилось. Рука его сейчас горела огнем, и он едва удержался от того, чтобы не потрясти ею, как трясут обычно после неудачного удара молотком по пальцу.

— Вы и с дочерью играете в такие игры? — Вадим строго посмотрел в глаза Соболеву.

— Откуда вы это взяли?

— Просто так из окна не выбрасываются.

— Но я… Я был вынужден поговорить с ней. — Гость явно был сбит с толку, однако успел уже прийти в себя. — Она моя дочь — и она начала колоться. А потом эти постоянные телефонные звонки, какие-то подозрительные знакомые… Вы полагаете, я должен был все это терпеть?

Вадим неспешно обошел стол и уселся в кресло. Гость продолжал стоять перед ним нашкодившим учеником — большой и важный человек, доведший родную дочь до ручки, а точнее — до суицида.

— Признайтесь, вы ведь наказывали ее? Ремнем или чем-нибудь еще? Может, даже хлестали по щекам?

Дымов говорил намеренно резко. С подобными типами шокотерапия приносила самые быстрые плоды.

— Послушайте, вы! Какого черта…

Вперив глаза в лицо гостю, Вадим склонил голову набок. Так и не довершив фразы, Соболев замолк.

— Давайте я сам расскажу вам о том, с чем вы ко мне пожаловали, хорошо? — Вадим по-хозяйски скрестил на груди руки. — Итак, ваша дочь уже пару лет балуется травкой, попивает алкоголь. Наверняка, пропадает ночами на дискотеках, сходит с ума от «Эмми-Блюз» и «Би-2». Вы не раз запирали ее дома, отбирали ключи, запрещали выходить из дома. Как водится, большинство подобных бесед завершались истерикой. Видя слезы, вы полагали, что это и есть педагогика. А когда умер лидер «Пасынков», ваша дочь попыталась покончить с собой в первый раз. Спряталась в ванной и полоснула кухонным ножом по венам. Увидев кровь, испугалась и закричала. Первое, что вы сделали, ворвавшись в ванную, это схватили ее за волосы и влепили оплеуху.

— Я повез ее в больницу… — пролепетал Соболев.

— Потом — да. А сначала наговорили ей кучу гадостей. Кстати, ваши разговоры — отдельная тема, потому как разговорами это можно называть с большой натяжкой. Обычно вы изрекаете, а она молчит. Либо вполголоса огрызается. А когда вы выходите за дверь, наверняка бросает вам в спину приглушенный матерок.

Лицо бизнесмена пошло пунцовыми пятнами.

— Кто знал, что эта тварь будет похожа на свою шлюху родительницу!

— А мне сдается, что она больше похожа именно на вас. Тот же скрипучий характер, то же желание быть сильной, повелевать окружающими и собой.

— Да какая, к чертям, сила, если она хочет подохнуть!

— Сильные рвутся к свободе, — внушительно произнес Вадим, — а самоубийство в какой-то степени тоже является актом свободы. Люди убивали себя, протестуя против режима, делали харакири, избегая позора, стрелялись, дабы избежать плена. Так что, дорогой мой папаша, зарубите себе на носу: в девяноста случаях из ста, пускаясь в пагубные предприятия, дети попросту протестуют и стараются доказать свое право на самостоятельные решения. Это касается и алкоголя, и наркотиков, и раннего знакомства с противоположным полом. Вы говорите «нельзя», и они автоматически посылают вас куда подальше. Нет понимания, не будет и послушания. Кстати сказать, категорию послушания давным давно пора подвергнуть обструкции. Родители должны дружить с детьми, а не общаться с ними при помощи команд. Педагогика это отнюдь не дрессура. — Вадим подумал, что начинает цитировать самого себя слово в слово. Грустно, но из недели в неделю он повторял одно и то же, менялись только слушатели. Разумеется, можно было измыслить что-нибудь новенькое, но к чему? Они и старенького по-прежнему не понимали…