— Да нет, пацаны тоже перо видели. И как бил — хорошо рассмотрели. По всем статьям, клиент должен сейчас лежать неподвижно. Либо в гробу, либо в реанимации.

Оттолкнув массажистку, Аксан рывком приподнялся.

— А твои пацаны порожнячок, часом, не гонят?

— Я с ними круто поговорил. Все честно. Так что за базар отвечаю. Тем более, и секретарша из центра там была. Никакой ошибки. Нож, кстати, нашли. На нем кровь.

— Интересно девки пляшут! — Аксан возбужденно взъерошил на макушке волосы. — Значит, троих уделал и не сдох. Красиво!..

— Что делать с ним будем?

— А ничего, — Аксан улыбнулся. — Такой человечек нам и впрямь может сгодится. А пока определи его круг общения — родня, знакомые, телки. К секретарше этой присмотрись. Если что, будем работать через нее.

— Я понял, Аксан.

— И вот еще что. С ним не вяжись, попробую сам прощупать почву.

— Помощники не нужны?

— Обойдусь. Я его не линчевать еду, — всего-навсего переговорить.

«Жигуленок» тряхнуло на колдобине, и, треснувшись головой о потолок, Миронов глухо чертыхнулся.

— Как развалы книжные закрывать — это они умеют, а вот дороги по сию пору ни к черту. Ты бы, Колянчик, не пирог жевал, а за руль держался.

Водитель милицейской машины лениво повел плечом.

— Дороги у нас нормальные, российские. А пирог жую, потому что без обеденного перерыва оставили.

— Ах, ты бедненький! Не покушал он вовремя, блин! Сейчас приедем на место, и будешь торчать там битый час. Успеешь и пирог сжевать и чайком три раза запить.

— Может, успею, а может, и нет. Чего время зря терять? Мне жена пирогов прорву напекла. И вы могли бы перекусить.

— Нет уж, спасибо. — Хмыкнув, Потап повернулся к сидящему рядом Дымову. — Ладно, о маньяках мы поговорили, — тут все более или менее ясно, ты мне другое скажи: нормальные люди — они вообще на свете существуют? Только честно, без дураков!

— А что это тебя так заинтересовало?

— Да вот, появились, понимаешь, сомнения после посещения твоего центра. Посмотришь на себя, на других — и поневоле голова закипать начинает. А тут еще по телеку эстрадных звезд наглядишься — совсем тошно делается. Иных ведь стыдно уже слушать. Такое «му-му» городят, что пузырики из ушей лезут. Смотришь на них и думаешь: то ли крыша у бедолаг съехала, то ли выставляются таким образом? — Потап фыпкнул. — Но они — ладно! Мне за зрителей обидно. Ведь сидят, лыбятся, в ладоши хлопают. Ни текста, ни мелодии — ничего не слышат! Только мишуру и замечают. Вот я и спрашиваю, может, нормальных людей вовсе не существует?

— А ты определи мне, что такое норма, тогда я смогу тебе ответить. Трудно абсолютизировать условность, Потап. Для кого-то норма — это ислам, для кого-то православие, а кто-то полагает нормой исключительно любовь к деньгам.

— Другими словами — сколько людей, столько и норм?

— Фактически так.

— Но ведь это хаос. Так можно вконец запутаться!

— Вот и путаемся. Жизнь, Потап, — одна большая путаница. А жить — значит, терпеливо распутывать общественные и личные заморочки.

— Хватит вам философствовать. Лучше послушайте, что я тут вычитал кусочек. — Сергей Миронов зашуршал разворачиваемой газетой, с выражением прочел: — «…И тогда юноша встал на защиту участкового милиционера! В решительной схватке он отбил правозащитника у дерзких подростков и призвал последних к порядку. Органы выражают самую сердечную признательность молодому человеку, надеясь, что в дальнейшем подобные случаи будут происходить в нашем обществе чаще и чаще.»

— В смысле, значит, нападения дерзких подростков на беззащитных участковых? — Шматов громко фыркнул. — Интересно, кто пишет такую лабуду?

— Тут без фамилии…

— Может, сами органы и написали?

— Ну, если те органы, про которые мы с тобой думаем, то вполне возможно. Я вон даже левой рукой пишу — и то неважно получается, а если писать органами… — Миронов небрежно свернул газету, швырнул на сиденье автомобиля.

— Ладно, тогда я другое хотел спросить… — Шматов озабоченно потер переносицу. — Нам Изотов еще про деревья что-то такое говорил. Так вот — правда или нет? В смысле, значит, стыковки и нестыковки с человеческим организмом?

Вместо ответа Вадим достал из кармана ожерелье с темными точеными цилиндриками, протянул капитану.

— Это что, четки?

— Не совсем. Фрагменты различных деревьев. Пихты, дуба, сосны, ясеня и так далее.

— А что с ними делают?

— Ничего особенного. Перебирай пальцами, а я буду смотреть. Как только дойдешь до своего родного дерева, я подскажу.

— Ну да?

Дымов спокойно кивнул.

— Вполне доказанный факт. То есть каких-то стройных теорий не существует, однако воздействие древесины на человека бесспорно.

— Что-то не верится. — Шматов покачал головой.

— Твое право, только еще японцы заметили: даже мертвая древесина обладает ярко выраженной бактерицидной активностью. Та же сальмонелла на деревянном подносе умирает довольно быстро, а на подносе из пластика может жить месяцами. И то же происходит с иными микроорганизмами. Есть деревья, которые неплохо снимают стресс, лечат мигрени, кожные высыпания, кишечные расстройства. Если бы это было не так, давно бы деревянные сауны сменили на что-нибудь более практичное. Так что религия друидов возникла не на пустом месте. Деревья действительно можно и нужно любить. Они все видят и слышат, но молчат. Разумные они или нет, мы не знаем, но как бы то ни было, уже известно, что боль и гнев им знакомы. Чувствуют они и злых людей, и добрых. Для одних стараются раскрываться, от других защищаются как могут. Потому и растут у одних хозяев и огурцы, и помидоры, и арбузы с ананасами, а другие простого гороха вырастить не могут. — Дымов пожал плечами. — Собственно, ничего удивительного в этом нет. Древесное племя много старше людей, значит, и с опытом у них побогаче. Даже если брать биологический возраст отдельных деревьев, то и здесь хватает феноменальных долгожителей.

— Долгожителей? Это сколько же, к примеру? — Миронов развернулся на переднем сидении. — Наверняка лет триста, не больше!

— А десять тысяч не хочешь?

— Не может быть!

— Полистай словари и сам убедишься. Найдешь долгожителей и в австралийской, и в африканской, и в американской фауне. Если бы столь не частые пожары, у нас в Сибири тоже нашлись бы свои ветераны. Хотя деревьев с возрастом под тысячу лет и у нас найдется немало.

Сергей, не удержавшись, присвистнул.

— Да уж, это не наши семьдесят! Столько бы я не выдержал.

— Вот именно. А они выдерживают. Стало быть, есть в них качества, которых не достает нам.

— Хмм… Ну, а как ты определяешь, какое дерево и кому подходит?

— Так же, как и все остальное. Я ведь экстрасенс. — Вадим кисло улыбнулся. — А объяснять — как да каким именно образом, думаю, нет смысла. Слепому трудно понять зрячих, так и здесь. Просто я вижу то, чего не видите вы.

— То есть?

— Например, вижу цвет твоего метатела и цвет древесных фрагментов. Если цвета близки по спектру, вы, условно говоря, — создания одной крови. Значит, и в доме из подобных брусьев ты будешь ощущать радость и покой. Иными словами — древесина станет своеобразным продолжением твоей собственной ауры и будет надежно экранировать от внешнего мира, а это уже немало. Если же дерево начинает окрашивать твое метатело, значит, оно сильнее и агресивнее тебя.

— Это плохо?

— Тоже не всегда, поскольку агрессивное может восполнять недостачу энергии, и иногда это бывает крайне полезно. Особенно для людей вялых и аморфных, кому просто необходима внешняя подпитка. И наоборот — иным вспыльчивым шизоидам порой необходимо делиться энергией с деревом-вампиром.

— О! Это про меня! — Миронов с усмешкой взглянул на Потапа. — Иногда действительно такая ярость берет, что только боксерским мешком и спасаюсь.

— А я штангой, — пробурчал Потап.

— Смотри, как все просто! — Миронов в возбуждении пристукнул по спинке кресла. — Угадал цветовые сочетания, и дело в шляпе! А главное — ничего не проверишь.