— Секунду! Про родное дерево с растением я что-то не очень понял. Это что — миф или нечто, подтвержденное наукой?

— Насчет науки это вы лучше к Дымову, не ко мне. Собственно, официальная наука этим у нас еще не занимается. Как говорится, не доросла-с. Ну, а тестирование по поводу родственности проводит преимущественно Вадим. Каким именно образом — могу только догадываться. Мы ведь не с любым деревом уживаемся. Кого-то заряжает сосна, кого-то орешник с березой или лиственница. Тот же тополь с калиной наоборот могут снимать нервное напряжение, сбивать боль и давление, высасывать нездоровую энергию. Дымов эту стыковку определяет сходу. Ну, а после этого заказываем нужную древесину, и пациенты сами начинают работать. Пилят, шкурят, лакируют, а после в разобранном виде перевозят пирамиды к себе на дачные участки. В принципе есть и посторонние заказчики, так что лишние пирамиды у нас не залеживаются.

— Да уж, — наблюдая за работающими пациентами, Миронов покачал головой. — Пашут они, будь здоров. Уверен, ваше начальство хорошие проценты с этого имеет.

— Вот тут ты ошибаешься. Пирамиды, мебель и прочие поделки существенных прибылей не приносят. Главная цель подобного творчества — осмысленная трудотерапия. Если бы они сколачивали обычные табуреты, эффект был бы тот же самый. Но, если делаешь нечто особенное, азарт, разумеется, более острый. — Изотов присмотрелся к работающим за стеклом. — Жаль, нет сегодня господина Гвоздева. Это художник из местных. Угодил к нам вконец прокуренный — практически едва дышал. Вот он у нас трудится по специальным проектам. Делает персональные бюсты, недавно вытесывал из дерева «Статую Свободы».

— Эта та, что в Америке?

— Ну да. Правда, вместо факела вручает ей то оливковую ветвь, то букет ромашек, то хрестоматийное весло. За полтора года этот титан успел сотворить одиннадцать копий. Теперь вот перевез их к себе в мастерскую, готовится к персональной выставке. Тема целиком и полностью посвящена наследию архитектора Бартольди. Говорит, что уже есть заявки из-за рубежа.

— Легкие-то свои он вылечил?

— А как же! Трудотерапия — вещь страшная. Мертвого на ноги поднимет.

— Хмм… По-моему, ты говорил, что твой Вадим мог бы лечить и без всех этих хитромудрых наворотов.

— В общем, наверное, да.

— Тогда зачем устраивать этот цирк? Пирамиды какие-то, табуреты со статуями…

— Это не цирк, а воспитание сознания.

— Помню, — Миронов фыркнул. — Труд сделал из обезьяны человека — и так далее.

— Не просто труд, — Саша Изотов глубокомысленно постучал себя пальцем по виску, — а труд осознанный и творческий. Не сомневайся, если бы в ваших зонах это понимали, давно бы на раз преступность пресекли.

— И выходили бы из тюрем не рецидивисты, а чистые ангелы. — Пробурчал Миронов.

— Зря, между прочим, смеешься. Так оно и есть. Человек без идеи мало чем отличается от животного. Так что мудрость любой политики в том и состоит, чтобы означенными идеями заразить большую часть населения.

— А как быть с меньшей?

— Меньшая сама до своих идей дойдет. Не все же, слава Богу, тупые да плоские.

— Значит, по-твоему, хищников можно перевоспитывать?

— Да проще простого! Чем, скажем, занимаются ваши подопечные до зоны? Грабят, пьют, убивают, женщин портят. Ну, берете вы их, сажаете, а дальше что? На зоне они в авторитете, работать — опять не работает, актив в упор не видят и, разумеется, снова пьют, в карты режутся, кого-нибудь калечат, а за отсутствием дам занимается мужеложеством. Есть тут элемент перевоспитания? Да ни на грош!

— Ишь ты, аналитик! — Шматов фыркнул. — Ну, а в вашем центре они что будут делать? Библию с кодексом штудировать?

— У нас они будут делать то, на что вы никакими статьями их не сподвигнете. Да я и выдумывать ничего не буду, — приведу свеженький пример… — Изотов воодушевился. — Так вот, навестил нас как-то один питекантроп. Приехал на джипе с кавалькадой охранял. Цепь до пупа, рот полон золота, татуировки по всему тулову и все такое. Пришел — пальцы веером, морда лопатой, язык такой, что только с третьего раза сообразили, что ему нужно.

— Чего же правильный пацан хотел от тугих медиков?

— Правильный пацан хотел избавиться от туберкулеза и печень поправить. У него, как он выразился, уже, типа, реальный цирроз нарисовался и водка стала плохо перевариваться. Вот и решил мужик отправиться к лепилам на лечение. К нам, то есть.

— Ну и как, договорились?

— А как же! Сначала этот красавец деньгами перед нами тряс, потом пообещал зачморить, если не поставим на ноги. В итоге пришлось отправлять его к Дымову. Я с такими кабанами разговаривать не умею, а вот Вадик его враз обломал.

— В каком смысле?

— Ну, это я не в курсе. На то он и экстрасенс, чтобы слово заветное знать. Так или иначе, но в тот же вечер этот красавец уже пахал в нашем зале. Рубанком полировал гроб.

— Чего, чего? — Серега Миронов даже рот приоткрыл от удивления. — Какой еще гроб?

— Самый натуральный, из сосновых досок. Сначала снял с себя мерки, потом чертежик набросал, а после давай пилить да строгать.

— И как? Получилось?

— Не сразу, конечно. Первый гробик кривой вышел. И по размерам основательно подкачал. Только третий по счету и получился. Но видели бы вы, как он тут пыхтел да старался. В азарт вошел мужик! Работал, считай, в одних трусах. Цепь скинул, кольца-печатки поснимал. Вкалывал по двенадцать часов. Тут же у нас и в баню ходил, и душ Шарко принимал, и прочие процедуры. Теперь, сами видите, пирамиду вместе с другими сколачивает.

— Погоди, погоди! — Сергей пригляделся. — Этот тот кривоногий, что ли? Весь синий от татуировок? Так это же Ломоть!

— Он самый. Ломтев Павел Игоревич. Он у них теперь вроде бригадира.

— А почему все-таки гроб? — не выдержал Шматов.

— Это лучше у Вадима поинтересуйтесь. У него свои подходы к подобной клиентуре. Но я так понимаю: гроб — это символ. Что-то вроде вызова смерти. Дескать, я спокоен и готов. Даже ложе смертное сработал своими руками. То есть, это, значит, на первом этапе, а на втором эту же самую смертыньку пациентам предлагается оставить с носом. По крайней мере на ближайшие лет двадцать или тридцать. Гроб — это для доходчивости. Мы же все гордецы, не знаем куда от амбиций деваться. Вот Дымов и ломает гордыню. С самых первых шагов. По его мнению, официальную медицину давным-давно уже надо ставить на попа. Все там через пень колоду. По сути не лечим, а прихорашиваем. Гниль, болячки — все остается внутри. А очки, контактные линзы, антибиотики, дорогие операции — все это по большей части стало уже бизнесом. Во главе угла — кошелек клиента и его финансовые возможности.

— Значит, не нравится официальная медицина?

— А что в ней хорошего? Дорого и ненадежно. Мы же лечим практически все — и что более важно — с помощью иммунных сил самого пациента.

— Занятно… — Миронов покачал головой. — И как у Ломтева с печенью?

— Полный порядок, — Саша Изотов произнес это с мальчишеской гордостью. — Половина камней уже вышла, вторая, думаю, к весне выйдет. И никаких скальпелей, никакого ультразвукового дробления. Хватило одного молотка и рубанка.

— Прямо чудеса какие-то!

— Отнюдь. Все просто до оскомины. Если мужик работает в тепле да с настроением, может за сутки два-три литра пота слить. Это значит, что из тела выйдет как минимум полкило шлаков и солей. Вот вам и пресловутые камни, и нездоровая кровь, и дурной запах изо рта. Полгода такой работенки, и про цирроз можно смело забывать. — Изотов с гордостью кивнул через плечо. — Сами видите, каким шустряком он теперь стал. Сейчас и не скажешь, что пару месяцев назад на ладан дышал.

— А если сорвется с резьбы и снова начнет пить горькую?

— Честно говоря, сомневаюсь. На то у нас и поставлен Вадим, чтобы задавать долгосрочные программы.

— Что-то вроде кодирования?

— Еще чего! Я же вам нарочно про идею толковал. Кодирование с установками — это по сути своей блоки и запреты. Мы же работаем не с запретами, а с идеей. Есть идея, начнется и творчество, а с творчеством появится жизненный смысл. Даже самый протухший мужик любит делать что-то своими руками. Надо только чтобы он разок это прочувствовал, а уж там и сам втянется. Вдохновение — лекарство серьезное. И болячки способно вылечивать, и тягу к наркотикам гасит.