Консерваторам не нравятся подобные обвинения в адрес рынка. Если в экономике возникают проблемы, они глубоко убеждены, что истинной причиной подобных сбоев является правительство. Правительство захотело, чтобы число собственников жилья возросло, и исходя из этого банкиры прибегли к следующей линии защиты: они всего лишь играли предписанную им роль. Особенно активной диффамации подверглись Fannie Мае и Freddie Mac, две частные компании, которые начинали свою деятельность как государственные учреждения, а также государственная программа, принятая в соответствии с законом о местных реинвестициях (CPA), который требовал от банков кредитовать на льготных условиях «местных» малоимущих граждан. Если бы не эти усилия, направленные на кредитование бедных, утверждают сторонники этого аргумента, все было бы хорошо. Но озвучиваемый длинный перечень оправданий по большей части является полной ерундой. Помощь в почти 200 млрд долл. (а это в любом случае большая сумма), оказанная AIG, крупнейшей американской страховой компании, потребовалась из‑за сделок с деривативами (кредитными дефолтными свопами), при осуществлении которых банки вступали в рискованные операции с другими банками. То же самое можно сказать и о повторявшихся случаях выдачи плохо обеспеченных кредитов по всему миру, из‑за чего банки неоднократно приходилось спасать. Более того, процент дефолтов по кредитам, выданным на основе положений закона CRA, фактически был сопоставим с аналогичным показателем по другим видам кредитования, из чего следует, что такое кредитование, если оно осуществляется правильно, не приводит к каким‑то более высоким рискам14.

Наиболее показательным моментом в этом случае является тот факт, что Fannie Мае и Freddie Mac получили разрешение на предоставление «кредитов, удовлетворяющих заданным требованиям», которые были предназначены для представителей среднего класса. Но банки решили активно заняться высокорискованными ипотечными кредитами, то есть вести деятельность в той области, в которой в то время Freddie Mac и Fannie Мае займы не предоставляли. Причем никаких стимулов со стороны государства для этого не было. Президент, возможно, и выступил несколько раз с заявлениями об обществе собственников, но нет каких‑то серьезных фактов, которые свидетельствовали бы, что банки стали заниматься субстандартными ипотечными кредитами именно в тот момент, когда президент выступал с подобными речами. Политика должна проводиться при помощи и кнута, и пряника, но в то время не было ни того, ни другого. (Если бы от речи президента действительно что‑то серьезно зависело, то многочисленные выступления Обамы, в которых он неоднократно призывал банки более активно заниматься реструктуризацией ипотечных кредитов и выдавать новые ссуды малому бизнесу, привели бы к какому‑то реально ощутимому результату.) Можно привести еще один, более убедительный аргумент: выступления в пользу увеличения числа домовладельцев подразумевали постоянное или, по крайней мере, долгосрочное владение такой собственностью. Не было никакого смысла предоставить человеку дом во владение лишь на несколько месяцев, а затем лишить его жилья, забрав заодно и все его сбережения. Но ведь банки поступали именно таким образом. Я не знаю ни об одном чиновнике, который заявил бы, что кредиторы должны прибегать к хищническим приемам, кредитовать людей на драконовских условиях и использовать ипотечные продукты, объединяющие в себе высокие риски и высокие операционные издержки. позже, уже через несколько лет после того, как частный сектор изобрел токсичные ипотечные схемы (которые я подробно рассматриваю в главе 4), приватизированные и действующие без регулирования Fannie Мае и Freddie Mac решили, что они также должны присоединиться к общему пиршеству. Их руководители подумали: а почему бы и нам не воспользоваться теми бонусами, которые имеют наши коллеги по отрасли? По иронии судьбы, поступив таким образом, они помогли спасти частный сектор от действия некоторых собственных непродуманных решений: значительная доля секьюритизированных ипотечных кредитов оказалась на балансе Fannie Мае и Freddie Mac. Если бы они не купили их, проблемы в частном секторе были бы, вероятно, гораздо более тяжелыми, хотя, с другой стороны, покупка огромного количества таких ценных бумаг, вполне вероятно, способствовала надуванию пузыря.

Как я уже упоминал в предисловии, выяснение того, что произошло, похоже на последовательное снятие слоев с головки лука: получение каждого следующего объяснения приводит к появлению все новых и новых вопросов. В ходе такого отщепления «луковичных» слоев мы должны спросить: «Почему же финансовый сектор потерпел столь серьезные неудачи, причем не только при выполнении своих важнейших социальных функций, но даже и при обслуживании акционеров и держателей долговых обязательств (он не смог хорошо решить и эту задачу)?»16.

Складывается впечатление, что из этой тяжелой ситуации с полными карманами вышло лишь руководство финансовых институтов, хотя и не настолько полными, как в случае, если бы никакого краха не было, но, конечно, эти люди остались в более выгодном положении, чем бедные акционеры Citibank, которые видели, как их инвестиции фактически исчезли. Финансовые институты жаловались, что регулирующие органы не остановили их и позволили им вести себя неправильно. Но разве изначально не предполагается, что фирмы сами должны вести себя хорошо? В последующих главах я дам простое объяснение случившемуся: за всем этим стояли искаженные стимулы. Но тогда мы должны задать следующий вопрос: «Почему же эти искаженные стимулы действовали?» Почему рынок не «дисциплинировал» фирмы, которые строили свою деятельность на основе структур с искаженными стимулами, вместо того чтобы руководствоваться стандартными положениями? Ответы на эти вопросы сложны и затрагивают множество составляющих, в том числе искаженную систему корпоративного управления, неадекватное обеспечение принятых законов о конкуренции, ложную информацию и недостаточно глубокое понимание инвесторами тех рисков, с которыми они сталкиваются.

Хотя основную ответственность за случившийся крах несет финансовый сектор, свою работу, ту, которой они должны заниматься, не выполнили и регулирующие органы; они не добились того, чтобы банки вели себя должным образом, то есть так, как они должны были бы это дела.

Некоторые участники, работающие в менее регулируемых секторах финансовых рынков (например, хедж–фондах), которые отметили для себя, что самые тяжелые проблемы возникали в самом регулируемом секторе (банковском), поспешно пришли к выводу, что проблемой на самом деле является само регулирование. «Если бы их деятельность не регулировались, как это имеет место у нас, никаких проблем у них не возникло бы», — решили они. Но при таком толковании из виду упускается один существенный момент: причина, по которой деятельность банков регулируется, заключается в том, что их крах может нанести серьезный ущерб для остальной экономики. Причина, объясняющая, почему для хедж–фондов, по крайней мере для более мелких, требуется меньшее регулирование, связана с тем, что эти участники рынка не могут нанести финансовой системе серьезного вреда. Вовсе не регулирование заставляет банки вести себя плохо, а недостатки в области регулирования и правоприменения нормативных актов, из‑за чего и не удалось предотвратить те ситуации, когда банки переложили свои дополнительные затраты на остальную часть общества, то есть поступили так, как они уже неоднократно делали в прошлом. Можно вспомнить один период в американской истории, когда банки не перекладывали свои расходы на других. Это было на протяжении четверти века после Второй мировой войны, когда сильные регулирующие положения применялись эффективно, из чего можно сделать вывод: такой подход может быть реализован на практике.

С другой стороны, нужно пояснить, почему регулирующие органы не могли делать то же самое в течение последней четверти прошлого века. В истории, которую я расскажу ниже, делаются попытки связать эти неудачи с политическим влиянием групп с особыми интересами, в частности тех, которые представляют интересы финансового сектора и сделали большие деньги на дерегулировании (многие из их инвестиций в экономику оказались плохими, зато в своих политических вложениях они действовали намного более удачно), а также на инвестициях в те идеи, сторонники которых утверждают, что регулирование не нужно.