— Но он уже старик ведь…
— Для Гарольда старость — не помеха, — возразила она. — С годами он, возможно, становится лишь хитроумней, компенсирует этим старение.
— А что ему нужно? — спросил Мак-Грегор, заранее чувствуя неловкость, которую он вечно испытывал в обществе Эссекса.
— Ему нужно то же, что и всем им сейчас. Нужен ты.
Мак-Грегор нагнулся к туфлям, пряча от Кэти расстроенное лицо.
— Эссекс мне хлопот не причинит, — сказал он, адресуясь к полу.
— Надень пиджак, — мягко сказала Кэти, — и пойдем.
Он повиновался. На лестнице Кэти одернула ему манжеты.
— Эссекс либо обратится к тебе с одной из своих хитро рассчитанных просьб об услуге, либо же применит форинофисовский нажим.
— То есть? — буркнул Мак-Грегор.
Кэти насмешливо поморщилась.
— Все они, включая Эссекса, возлагают на тебя такие надежды. Будут тебя соблазнять всякого рода приманками. Эссекса учить не надо, и любопытно, как ты по прошествии стольких лет снова станешь с ним мериться силами.
Они задержались на минуту в холле, где Кэти — безупречная сама — завершающе коснулась его волос, галстука, воротника.
— Вот видишь. Все, о чем я тебя предупреждала, теперь сбывается, — сказала она, глядя в упор своими ясными, холодными английскими глазами. — Но только будет куда хуже, чем я думала.
— А по-моему, дело как раз начинает распутываться, — возразил было он.
Но Кэти вскинула руки в перчатках, отмахиваясь от объяснений.
— Ладно, ладно, — сказала она. — Спорить я не собираюсь. Поступай по-своему. — Затем прокричала: — Тетя Джосс! Мы едем на коктейль и ужин к Жизи Марго. Вернемся, наверное, поздно.
— Хорошо, Кэти, милочка. Но где же дети?
— Отвоевывают, вероятно, у полиции Сорбонну. Не знаю я, где они.
— И мне нужно звонить и разыскивать их? — спросила тетя Джосс.
— Нет. Через час я позвоню сюда, проверю, вернулись ли.
— Хорошо, Кэти, душенька. Ни пуха вам, ни пера… «Ни пуха, ни пера». Это что-то новое! И, рука об руку спускаясь по улице Барбе-де-Жуи в поисках такси, они отвлеклись на минуту от тревог, переглянулись уже улыбчивей, внезапно заразив друг друга изяществом и свежестью одежды, запахом духов, блеском нарядных новых туфель. Что ни говори, а чуточка шику способна превозмочь почти что все на свете.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Но у Жизи Марго он — не прошло и десяти минут — затосковал по пустынным горам своей молодости. Он был не на месте среди генералов, министров, дипломатов, дам, экспортеров коньяка, сановников и банкиров, улаживавших здесь свои дела над бокалами и закусками.
Дом пробуравила по центру витая лестница примечательной и элегантной конструкции, нанизала на себя все пять этажей, как на коловорот. Гостей принимали на верхнем этаже, где стены были затянуты шелком, разрисованным под японский сад. В перистой бамбуковой листве, на верхних веерообразных стеклах, порхали рисованные экзотические птицы. Позже Мак-Грегору подумалось, что красавица Жизи и ее дом схожи, как сиамские близнецы.
Встав в стороне, он понаблюдал за гостьями, сравнивая их с Кэти и недоумевая, что привело сюда всех этих женщин. Минуты через две он обнаружил, что они в свою очередь следят за ним, словно знают про него что-то, неизвестное ему самому. Француженки, голландки, немки, англичанки, американки, испанки, индийки, латиноамериканки, и одна молодая бирманка, изысканным цветком произрастающая из мохнатого зеленого ковра. Всем, кто заговаривал с бирманкой, стоило явных усилий не пялить на нее глаза, поражаясь ее неподвижности. Она и слушала их, как слушает растение — ничего, по-видимому, не слыша, не воспринимая и ничего не говоря.
— Поистине дальше уж некуда — не так ли, Мак-Грегор? — произнес кто-то рядом. — А проистекает это, думаю, из экзотической истомы и неги, которую бирманские брамины навязывают своим женщинам. Ну, не прелестна ли?
Мак-Грегор, не оборачиваясь, по голосу узнал лорда Эссекса и счел за благо остеречься от проявления чувств.
— А кто она? — спросил он ровным тоном, словно расстался с Эссексом только вчера, а не двадцать два года назад.
— Жена бирманского генерала, качинка. Зовут генерала У Та, если мне не изменяет память. Прежде был важной шишкой в партии У Ну, в «Чистом крыле», а ныне — один из заправил антикоммунистической коалиции. Про нее же говорят, что насквозь продажна. Общество определенно не в вашем вкусе, Мак-Грегор.
Мак-Грегор почувствовал, что происходит уже узурпация власти: Эссекс приступает к утверждению своего верховенства над ним.
— Вот не ожидал, что вы общаетесь с подобной публикой, — продолжал Эссекс. — Мне давно уже не приходилось видеть такое скопище реакционеров, как на этом зеленом ковре. Чего ради Кэти привела вас сюда?
— Она в давней дружбе с семейством Мозелей.
— Я отлично знаю круг ее знакомств, — сказал Эссекс. — Но Кэти зря не включилась бы в парижскую великосветскую игру. Что у нее на уме?
— Аллах ее ведает, — сказал Мак-Грегор.
— Как бы то ни было, игра ей явно по душе, — сказал Эссекс со смешком. — Кэти ведет ее с видом хозяйки.
Кэти сидела на белой кушетке, слева сидел Ги Мозель, справа — какой-то итальянец. Прямо же перед ней, на низеньком кофейном столике, уселись два американца в шелковистых костюмах, рискуя продавить стеклянный верх столика. Внешность и наряд Кэти были великолепны, осанкой она превосходила всех женщин в салоне.
— Она нисколько не переменилась, — залюбовался Эссекс, — не считая того, что сухой горный воздух придал ее коже оттенок Colorado (румянца (исп.)). Вы оба выглядите горделивыми орлами среди этой публики.
Успев уже оглядеть старика, Мак-Грегор был поражен, до чего мало переменился сам Эссекс за двадцать два года; разве что в одежде — в ногу со временем. Шире воротничок яркой рубашки, шире галстук, и волосы носит теперь длиннее, точно демонстрируя их наличие. На лице загар — тоже не без расчета, поскольку этот солнечный лак скрывает морщины, неровности, складки. Только вглядевшись пристальней, Мак-Грегор увидел, что кожа Эссекса напоминает змеиную. Она гладка, но вот-вот растрескается. Шея сухая, рот начинает слегка западать, и глаза уже утрачивают живость. Но с расстояния пяти футов все это почти не заметно. И, уходя от неожиданного осмотра, Эссекс инстинктивно подался назад.
— Это Мозель там, не так ли, — сказал он, кивнув на кушетку.
— Да.
— Забавно, что я ни разу с ним не встречался. Не он ли ваш нынешний соперник?
Захваченный врасплох, Мак-Грегор покраснел, переспросил с запинкой:
— Соперник?
— Именно. Не станете же вы уверять меня, что все эти годы супружества с Кэти протекли без проблем и соперников?
— Кэти знает Мозеля много лет.
— Вы мне это уже говорили, — сказал Эссекс, по-прежнему улыбаясь. — Но не унывайте! Кэти не может не видеть, что все обитательницы этих японских мини-джунглей не сводят с вас взора.
Шагах в десяти стояли три молодые женщины, две из них парижанки, безупречные от макушки до каблучка. Они внимательно смотрели на Мак-Грегора, он явно был предметом их разговора. Удивленный таким вниманием, Мак-Грегор еле удержался, чтобы не проверить взглядом на себе одежду.
— А знаете, Мак-Грегор, что их пленяет? — сказал Эссекс.
— Нет…
— Ваша репутация борца и воина.
— Бред какой-то, — сказал Мак-Грегор.
— Они трепещут и лучатся женским очарованием, услышав, что в диких горах вы убивали турок, — продолжал с наслаждением Эссекс. — Им поведали, что вы, одетый курдом, скачете по горам, подобно мятежному рифу. И вот вы предстаете перед ними, необычный, чужой здесь, как и подобает герою. Прелестно.
Понимая, что его дурачат, Мак-Грегор теперь уже отводил взгляд от всех этих длинношеих, хорошеньких, жестколицых, ибо знал, что и они одурачены. Глядя поверх их голов куда-то в стену, он чувствовал, что Эссекс наблюдает за ним и внутренне смеется над каждой его мыслью.
