— Они все у речки, на плато, — ответил один из парней. — Справляют двойную свадьбу.

«Двойная» свадьба у курдов — самая недорогостоящая из свадеб — распространена во всех бедных горных селениях; брат и сестра вступают в брак с сестрой и братом из другой семьи, так что обеим семьям не надо тратиться на калым за невесту.

Они направились к реке, осторожно начали спускаться к плато, слыша снизу обрядовое свадебное пение и шум взбухшего от дождей потока, несущегося по камням и расселинам. Все курдские поэты воспевают эти реки — жизненосные сосуды Курдистана.

Еще на спуске их встретили деревенские собаки — головастые, рычащие беспородные псы.

— Терпеть не могу этих ублюдков, — сказал жене Мак-Грегор.

— Иди не останавливаясь, — сказала Кэти. — Когда робеешь, они чувствуют и становятся еще злей.

Она взяла его под руку и храбро повела на собак. Те рычать не перестали, но пропустили людей, и Мак-Грегор отметил, что не только он, но и двое из бунтарей тоже воспользовались защитой Кэти.

— Великий боже! — простонала Кэти, когда сошли на плато. — Они тут хоровод свой полоумный водят и нас тоже затащат в него.

Напев был плачуще сладок; горцы и горянки, встав слитным кругом, касаясь плечами, подавались на два-три шаркающих шажка в одну сторону, затем в другую, круг волнообразно колебался, как пшеница под ветром. Одеты все они были бедно — частью в курдское, частью в европейское, главным же образом в британские, американские, иранские, иракские армейские обноски. Женщины двигались в танце застенчиво, у мужчин был традиционный томно-любовный вид.

— Дурманятся по старинке, — проговорил Таха.

Деревенский хатхода (староста), который, завернувшись в засаленную английскую шинель, сидел среди оборванной детворы, встал и хлопнул в ладоши, и танец остановился. Танцоры стряхнули с себя томность, раздался смех.

— К вам гости, — объявил Таха. — Друзья.

— Милости просим! — зашумели горцы, сердечно хлопая парней по плечам, по спине, повторяя «Добро пожаловать», кивая, пожимая руки, хотя всего полчаса назад виделись с ними. Мак-Грегора и Кэти обступили девушки, щупали одежду, пощипывали руки в знак приязни.

— Таха явно произвел здесь впечатление, — негромко заметила Кэти.

— Ребята они все славные. Но это мало что значит, — возразил Мак-Грегор.

— Но ведь и у китайцев начиналось, должно быть, вот так же, — сказала Кэти.

— Китай густейше населен. А курдские горные селения — разбросанные в горах островки нищеты, крайне уязвимые для врага. Сравнения тут быть не может.

Опять уже выстраивали круг, и девушки тянули Кэти за руку в хоровод. Ее спасло то, что снизу берегом прибежал босоногий мальчуган-курд, прыгая по камням и крича, что к деревне подымаются тропой двое чужеземцев.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Таха взбежал по грубо высеченным ступеням на высокий каменный уступ над рекой, Мак-Грегор последовал за ним, и они увидели сверху, как двое чужаков идут неровной каменистой стежкой вдоль речного русла. Наведя на них взятый у Тахи полевой бинокль, Мак-Грегор долго и пристально вглядывался, и Таха терпеливо ждал — он знал, что Мак-Грегору знакомы многие из иностранцев, наведывающихся в горы.

— Этих я, пожалуй, знаю, — сказал Мак-Грегор.

— А кто они?

— Англичанина зовут Фландерс, а с ним перс, его холоп. — Мак-Грегор хотел сказать «лакей», но в курдском языке нет такого слова.

— Какое у него тут может быть дело?

— Не знаю. Но он состоит при одной из международных организаций помощи голодающим детям. «Чилдрен анлимитед» — так, кажется, ее именуют. Твой отец знает Фландерса. И тетя Кэтрин тоже.

— Дорога ему явно знакома.

— Он не первый год сюда наезжает, излазил эти горы вдоль и поперек, — сказал Мак-Грегор.

— Он что — британский агент?

— Вероятно.

— Так застрелить его, — сказал один из парней.

— Не делайте глупостей, — поспешно сказал Мак-Грегор, зная, что любой из них вполне способен тут же подкрепить слово делом.

Снизу, от реки, донесся голос старого хатходы: он кричал, что знает этого инглизи (англичанина). Инглизи был уже здесь несколько раз, присылал им рис, фасоль, одежду.

— Раз так, мы лучше скроемся на время в горы, в пастушье становье куда-нибудь, — сказал Таха.

Кэти уже поднялась к ним на уступ. Узнав, что инглизи — не кто иной, как Фландерс, она сказала:

— Мне это не слишком нравится. Я с ним летела из Лондона. Вернее, он сел в наш самолет в Женеве. Вдвоем с этим гладиатором-персом. Он определенно что-то здесь вынюхивает.

— Так вы задержите их здесь, — сказал Таха, сходя по ступеням, — а мы тем временем уберемся с глаз долой.

Студенты и крестьяне, а за ними и собаки уже спешили обратно в селение; Мак-Грегор велел одному из мальчишек-подростков сбегать к машине и побыстрей принести рюкзак.

— Для чего тебе? — спросила Кэти.

— Раз Фландерс что-то вынюхивает, то он непременно поинтересуется, чем я здесь занят.

— Он, наверно, и так знает.

— Нет, скорее, до него дошли вести о Тахе и его бунтарях, — сказал Мак-Грегор, стоя на уступе и глядя, как те двое проворно прыгают с камня на камень. Вернулся мальчик с рюкзаком; Мак-Грегор вынул, разложил карты, блокноты, приборы, и Кэти с неприязнью глядела на упрямо-методические действия мужа. Он щурился на фотометрическую схему, всматривался в пустынные холмы горизонта, в нагие, унылые лощины, а на Кэти не обращал внимания.

Поднявшись на скальную площадку, Фландерс не выказал удивления при виде Мак-Грегоров.

— Мне везет, — сказал он. — Я так и думал, что рано или поздно наткнусь здесь на вас.

Непринужденно поздоровались, и Кэти спросила Фландерса:

— Вы-то зачем здесь?

— Овец считаю, — ответил тот.

— Овец?

— Я знал, чем огорошить вас, — улыбнулся Фландерс.

Голубые бойкие глаза его уже прошлись по картам Мак-Грегора, блокнотам, инструментам, окинули горную даль.

— Помните бедственную зиму шестьдесят третьего года, когда в горах тут пали миллионы овец и коз и умерло столько детей?

— Помним, конечно.

— На днях в Женеве наша комиссия постановила закупить в Турции десять тысяч овец и пять тысяч коз и распределить по глухим горным деревням.

— Большая будет польза, — сказала Кэти. — Особенно здешним помещикам.

— Это пойдет не помещикам, — возразил Фландерс. — Я сам присмотрю за распределением. И что ж поделать, если у них такой строй.

От профессионального глаза Фландерса не укрывалось ничего, и Мак-Грегор чувствовал, что взяты на заметку и его обожженные напалмом башмаки, и следы смазки на куртке, оставленные автоматом Затко.

— Вид у вас слегка чумазый, — сказал Фландерс Мак-Грегору.

— Ведя изыскания в горах, иногда приходится пачкаться, — ответил Мак-Грегор.

— Вижу, что супруг ваш, Кэти, по-прежнему роется в недрах. Я и не знал, что здесь в горах есть нефть.

— Не нефть, — поспешил поправить Мак-Грегор. — Природный газ.

— Весьма интересно. А как вы этот газ изыскиваете? — Фландерс указал на карты носком замшевого ботинка, и Мак-Грегор отметил удивительную опрятность и подтянутость Фландерса. Ему шел уже седьмой десяток, но он был энергичный, свежелицый человек с прямой осанкой. Выбрит он был так чисто, что казалось, ему вообще не надо бриться. Перс, спутник Фландерса, был точной копией хозяина, только чуть помоложе. Говорили, что он при Фландерсе в должности не только лакея, но и массажиста. И действительно, выглядел Фландерс всегда так, точно ему минуту назад кончили массировать шею и плечи. Оба были одеты в костюмы из английского твида. Мак-Грегор знал, что эти два отменно крепких старикана упражняются вдвоем в борьбе дзю-до. Фландерс был племянником лорда Окстеда и дружен с родней Кэти. — По каким, собственно, признакам вы находите газ? — допытывался Фландерс.

До Мак-Грегора донесся лай деревенских собак и шум отъезжающей машины. Но он для верности еще немного задержал Фландерса.