— Как поживаете? — сказал Мак-Грегор.

Он помнил довоенного Кэспиана — высокого, худого, насквозь скептического молодого человека с острым носом и насмешливой, колючей, вызывающей повадкой. В Иран Кэспиан приехал в качестве американского учителя на мизерный оклад, что казалось нелепостью, поскольку он был блестящий лингвист, говорил и писал по-персидски, арабски, турецки, знал также большинство европейских языков. После войны Мак-Грегор видел его раза два — Кэспиан преподавал в Тегеранском университете и, чувствовалось, лелеял застарелую обиду на мир, в котором пропадал почти без пользы его интеллект. Профессора и преподаватели, его коллеги, относились к нему столь же насмешливо, как и он к ним, и Мак-Грегору бывало жаль его, хотя и примешивалось сюда чувство, что Кэспиану пальца в рот не клади.

Теперь же это был полнотелый человек в просторном светлом американском костюме, толстощекий, мягкогубый и брюзгливо-добродушно ничему не верящий. Его взгляд блуждал по всему вокруг, ощупывая и отбрасывая безучастно и небрежно. Справясь о Кэти, он слушал Мак-Грегора рассеянно, поерзывая в кресле. Как всегда, Кэспиана не слишком занимали ответы и заданные им вопросы.

— Усаживайтесь, — пригласил он и велел официанту убрать «хламье». Тот стал собирать письма и бумаги, а Кэспиан пояснил Мак-Грегору: — Это чтобы показать туземцам, что нам нечего от них утаивать.

— А и вы не изменились, — сказал Мак-Грегор. — Раздобрели только.

— Раньше я не пил, — Кэспиан метнул быстрый взгляд на Мак-Грегора, как бы без слов угадывая все испытания, промахи, беды и тяготы его жизни. — Вам лет пятьдесят уже, не так ли? — спросил он.

— Пятьдесят два.

— Следовало бы издать закон, что доживший до пятидесяти человек освобождается от всех обуз — и катись куда желаешь.

— Хорошо, если у вас детей нет, — сказал Мак-Грегор.

— На этот грозный риск я не пошел, — сумрачно проговорил Кэспиан. Глубоко перевел дух, как бы отгоняя уныние. — Давайте-ка расправимся с едой, а затем уж и со всеми нерешенными проблемами Курдистана. Бифштекс хотите?

— Хочу.

— О'кей. Мишель! — кивнул Кэспиан официанту, как если бы дальнейших уточнений знающему дело Мишелю не требовалось.

Наклоняясь вперед и скользнув по Мак-Грегору беглым взглядом, Кэспиан спросил:

— Для чего вам было связываться с курдами? Знаете ведь, какой у них свирепый сквознячище в головах. Только и способны что рвать друг другу глотки, как свора псов.

— А вы сами для чего связались? — ответил Мак-Грегор вопросом.

— Я — отнюдь, — возразил Кэспиан. — Я к курдам равнодушен.

— Я полагал, что вы американский эксперт по курдам. Так я слышал.

— Я состою экспертом по всем тамошним — по персам, туркам, арабам, азербайджанцам, армянам, курдам, несторианам, ливанцам и так далее и тому подобное.

— То есть состоите при ЦРУ.

Эти слова вывели Кэспиана из ерзающе-равнодушного состояния.

— Ну зачем вы так? — сказал он непритворно огорченным тоном.

— Мне говорили…

— Ерунду вам говорили. Ради аллаха, не ассоциируйте меня с этими резвунчиками-мясниками, прошу вас!

— Виноват… — произнес Мак-Грегор.

— А сами-то вы чем, однако, занимались — турецкую армию уничтожали? Черт возьми, я бы не прочь поглядеть.

— Не на что было там глядеть, — сказал Мак-Грегор. — И давайте оставим эту тему.

— Но почему же? — сказал Кэспиан. — Не худо и туркам расквасить разок носы, — прорычал он. И на безупречном сулейманско-курманджийском диалекте процитировал курдскую поговорку, гласящую, что разрубленное дерево идет на стройку дома, а человек разрубленный — ни на что не годная падаль, которую только зарыть. — Так стоит ли расстраиваться?

— Разумеется, не стоит, — подтвердил Мак-Грегор, сознавая, что Кэспиан ищет способ поскорей добраться сквозь его тонкую кожу до чувствительной струны.

— Мать у вас была персиянка, не так ли? — спросил Кэспиан.

— Нет. Англичанка.

Кэспиан будто не слышал.

— Я ее что-то не помню, — продолжал он.

— Она умерла, когда мне было четырнадцать.

— Отца вашего я помню. Вы в него — такой же голубоглазый сумасброд.

Появились бифштексы, и Кэспиан принялся за еду и одновременно за виски, словно забыв о Мак-Грегоре.

— Ну-с, так как же расценивает свои шансы сам кази? — спросил Кэспиан, очистив тарелку от мяса, горошка и картофеля.

— Он оптимист, — сказал Мак-Грегор.

— А вы? Ввязались во все это дело ради персов?

— Ради персов?

— Вы ведь, Мак-Грегор, в душе перс, — сказал Кэспиан, быстро взглядывая — ища признаков несогласия или смущения. — Ну, что в вас курдского?

— Один край, одни и те же проблемы, — ответил Мак-Грегор.

— Пирога хотите?

— Отчего ж.

— Мишель!..

Подали подобие американского яблочного пирога, и Кэспиан набросился на него, как на любимое лакомство. Но, проглотив кусок, опять заговорил:

— Почему бы вам не убедить кази, чтобы он принял нашу помощь — и конец бы делу?

— То есть какую помощь? Американскую военную?

— Спокойствие. Ешьте пирог! — И Кэспиан заказал еще виски. — Пусть себе курды осуществляют свое освобождение, но мы считаем, что им следует делать это разумно, поэтапно.

— Старая песня, — ответил с усмешкой Мак-Грегор. — Никого она не убедит, и удивляюсь, что вы ее повторяете.

— Согласен. Знаю. Но возьмите вы Ирак. Ясно, что курдская проблема всегда там налицо. Так что, если курды хотят действовать в Ираке, мы рады будем оказать им помощь. Говорю это прямо и грубо.

— Почему же Ирак? Почему именно там начинать им?

— Нужно ли нам с вами разжевывать? Вы отлично знаете, почему я назвал Ирак.

— А почему не Турцию? — спросил Мак-Грегор.

— Потому что мы не можем идти против наших турецких союзников, и вы прекрасно это понимаете, — сказал Кэспиан. — Передайте кази, что мы примем его трактовку курдского национального вопроса, если он даст нам поруководить им на путях достижения цели.

— Ну уж это и впрямь грубо, — сказал Мак-Грегор. — Сами знаете, что они и слушать не захотят о подобном.

Кэспиан пожал плечами.

— Но вы-то понимаете ведь, чего мы хотим, зачем же мне заворачивать в красивые бумажки? Вы бы потолковали с ними.

— О чем?

— Да господи, о чем, о чем… Попросту растолкуйте им, в чем тут наша заинтересованность. Пусть даже и своекорыстная. Разве нельзя добиться понимания?

— Сомневаюсь. Как могут они вам доверять?

Кэспиан закурил сигару.

— Знаю. Знаю. В прошлом мы были не правы. Всегда поддерживали худшие элементы. Целыми лопатами наваливали на себя дерьмо. Но на сей раз я хочу устроить по-другому. — Он поднял глаза к небу. — Клянусь!..

Мак-Грегор начал уже понимать, что в размашистых самообличениях Кэспиана есть здравый расчет: все кругом глупо, поэтому все и для всех — вопрос голой корысти.

— А для чего вам, собственно, чтобы с кази говорил я, — спросил Мак-Грегор. — Ведь у вас есть там в горах свои агенты.

Кэспиан усмехнулся, опять скользя глазами по залу.

— Вы полагаете, что вам удастся вернуть эти деньги без нашей помощи?

— Вряд ли, — сказал Мак-Грегор, — поскольку вы-то их и украли.

— Ну что вы!..

— А скажите, кто теперь фактический владелец фарсского банка?

— Все бы вам шутить.

— Для нас это не шутки, — возразил Мак-Грегор.

— Виноват, Мак-Грегор. Я к этому делу не причастен, — качнул головой Кэспиан. — Но вопрос остается. Вам нужны курдские деньги?

— Конечно.

— Вы их получите. Это нам не составит труда.

— Каким образом получу?

— Да господи, какая разница? Переведем эти деньги на ваш личный счет. Невелика финансовая операция. Не сложней, чем купить коробку спичек. Предоставим в полное ваше распоряжение.

— Весьма любезно с вашей стороны. А что взамен потребуете?

— Просто скажите кази, что мы поддерживаем революцию.

Мак-Грегор глядел, как Кэспиан с аппетитом доедает американский пирог, уже насквозь пропитавшийся сигарным дымом.